Книга: Татьяна Бенедиктова "Разговор по-американски"
_________Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...______125
со, писал далее тот же рецензент, «никто не осмеливался бросить обществу столь умышленное и дерзкое оскорбление и столь бесстыдно выставить на общее обозрение собственное нравственное убожество... Об избытке правдивости редко когда приходится жалеть. Однако в случае м-ра Барнума откровенность зашла слишком далеко. Его книга дурна именно в силу своей полнейшей искренности»173. Барнум пытался защищаться от этого и подобных обвинений и однажды даже написал в редакцию журнала, издававшегося универсалистской церковью, обширное оправдательное письмо. Суть его аргументов сводилась к тому, что не следует профессиональное поведение (например, политика, юриста или актера) оценивать с абстрактно-моралистической позиции и что, с другой стороны, его усилия по разоблачению механизма надувательства, по крайней мере, так же весомы, как усилия «надуть». Очевидно, что доводы преследуют одну цель — выгородить особое, игровое пространство общения, организованное техническим (функциональным), а не смысловым образом и претендующее в силу этого на свободу от этического досмотра. Это пространство общения-торга, которое и обыгрывает/пародирует собственно торговую деятельность, и обслуживает ее. Биографы Барнума свидетельствуют, между прочим, о следующем любопытном обстоятельстве: его розыгрыши принимались «на ура» в северо-восточных и западных штатах, но на юге США успеха не имели никогда: в рамках укорененного там «джентльменского» кодекса, культивировавшего чувство самотождественности и пиетет перед условностью, барнумовские игры с тем и другим выглядели не просто сомнительно, но возмутительно для многих.
«Тайные желания своего времени Барнум переворачивал вверх ногами, высшие устремления представлял с обескураживающей грубостью»174. Отношение не только «южных джентльменов», но в целом культурной элиты к «усилиям и победам» этого человека всегда оставалось скептическим. За феноменальным публичным успехом «самого знаменитого американца в мире» литераторы-соотечественники — По, Мелвилл, Эмерсон, Уитмен, Твен — наблюдали со смешанным чувством высокомерия и зависти, видя в нем привлекательный образец и отталкивающий антиобразец одновременно. К литературным воплощениям дискурса торга нам и предстоит теперь обратиться.
173 Saxon A.H. Op. cit. P. 14.
174 Rourke С. Op. cit. P. 399—400.
126
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
Заключение «Рынок
это я»
Если бы товары обладали даром слова, они сказали бы: ...Мы относимся друг к другу как меновые стоимости.
К. Маркс
Каждое из рассмотренных нами самоповествований описывает успешный опыт жизни-как-общения. Авторы не претендуют открыто на авторитетный, учительский статус, а только вглядываются в ткань пережитого, желая ответить на вопрос, интересующий нас и их самих: чему он/я обязан своим впечатляющим успехом?
Каждый прекрасно сознает свой образцово-представительский статус и свое особое амплуа: Франклин — просветитель и наставник, Крокетт — политический представитель, Барнум — развлекатель масс. Первый обращается к соотечественникам как к сообществу «сыновей», второй — как к потенциальному электорату, третий — как к «почтеннейшей публике». Все трое исполнены специфического чувства гордости: при моем посредничестве мои соотечественники успешно общались с самими собой, фактически заявляют о себе и Франклин, и Крокетт, и Барнум, и за это меня-как-посредника сочли возможным наградить заслуженной славой.
История жизни в каждом из трех случаев неповторимо-оригинальна и тем не менее производит впечатление «модульности». Какие-либо знаки исповедальности в повествовании отсутствуют, эмоциональный репертуар беден, человеческие отношения представлены преимущественно в «функциональном» срезе. Это не значит, что в жизни Франклина или Кро-кетта не было первой любви или иных сильных переживаний, — такова специфика дискурса, которого рассмотренные нами произведения являют типические образцы.
Герой автобиографии безличен в том смысле, что представляет собой «клон» авторской личности, повторяющий ее, но ей не тождественный. Он — плод взаимодействия индивида с системой публичных коммуникаций; двойник, произведенный и активно использовавшийся самим оригиналом в целях социального самоутверждения и продвижения. Мысль о потенциальной конфликтности отношений между оригиналом и двойником возникает временами у каждого из трех героев, но звучит слабо. Так складывается традиция жизне-
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
127
описания, которая, как обобщает С. Беркович, «не отличается радикализмом или субъективностью подхода» и даже откровенно «консервативна и безлична» (что не значит: неинтересна). Американские автобиографии — это «канонизированные самоучители по американизации, пособия по самоутверждению, которые имеют результатом стандартизацию Я»175. Тот факт, что этот жанр словесности сыграл важнейшую роль в культурной консолидации американской нации, только подчеркивает, что осуществлялась эта консолидация не на «почвенной» основе (родственно-родовой принадлежности, общности веры или исторической судьбы, как зачастую в Европе), а через усвоение условностей взаимодействия, общих «правил игры», норм продуктивного жизненного поведения.
Все три произведения объединяет незавершенность, которую можно счесть случайной (Франклин не удосужился закончить свой опус, Крокетт не успел), а можно — принципиальной. Это особенно заметно на примере Барнума, который активно, можно сказать, до последнего противился необходимости поставить в автобиографии точку176: почти ежегодно дописывал новые главы, благодаря чему «Усилия и победы, или Воспоминания П.Т. Барнума за сорок лет» позже превратились в «...за пятьдесят» и «...за шестьдесят». Даже во время последней болезни он не считал повествование законченным и завещал жене дописать «Последнюю главу». В жизни всеми тремя повествователями ценим именно и прежде всего момент движения, продолжающегося творчества. Замечательно то, что все три жизнеописания существуют в нескольких вариантах, равно ненадежных, лишь частично авторизованных, в отдельных случаях граничащих с самопародией и розыгрышем. Претензия на авторское владение собственной жизнью, таким образом, одновременно утверждается и ставится под вопрос иронией.
Динамичное неравенство себе (лица или явления) американская автобиография акцентировала и приучала читателя воспринимать как законное. Означающее и означаемое, форма
173 Bercovitch S. Ritual of American Autobiography: Edwards, Franklin, Thoreau // Revue Francais d'Etudes Americaines 7 (1982). P. 140.
176 В данном случае это метафора — она, впрочем, обрела буквальное воплощение в уитменовской «Песне о себе», еще одной знаменитой американской «автобиографии». Отсутствие точки в последней строке поэмы — в первом издании «Листьев травы», собственноручно отпечатанном Уитменом, — исследователи творчества поэта считают сознательным жестом с его стороны.
128
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
и содержание пребывают друг с другом в том же гибком несовпадении, как цена с товаром или денежная стоимость с потребительской в системе обмена. Статус полноценного участника общения в рамках предлагаемой модели подразумевает способность к гибкой смене позиций/ролей, в пределе—к исполнению нескольких одновременно, готовность в любой момент увидеть происходящее в новом свете, измерить другим аршином и, за счет смены ракурса восприятия, извлечь максимальную выгоду из любой ситуации.
Одной из нравственных основ американского социума П. Тиллих считал личностный активизм, «утверждение себя как участника творческого развития человечества»177. В контексте культуры, где ключевой категорией признается деяние, действенность, активность, выносимые в опредмеченном виде в поле обмена, ощущение утраты смысла жизни и личной несостоятельности возникают «в том случае, если человек недостаточно приспособился к творческой деятельности общества и его достижения незначительны». Отмечая парадоксальность двойного императива к творчеству и к приспособлению, Тиллих предлагал называть американскую форму соучастия индивида в культуре «демократическим конформизмом»178. Здесь нетрудно усмотреть почву для внутреннего конфликта: если социальный долг предполагает соответствие роли или ролям, то долг перед собою как носителем творческого потенциала требует также несоответствия им, ухода от определенности, заданности ролевых ожиданий. Об этой возможности, всегда и принципиально открытой для творческой личности, сигнализирует ирония. Сдержанная — у Франклина, аляповатая, нередко за гранью «хорошего вкуса» — у Крокетта или Бар-нума, она весомо представлена во всех трех текстах, вездесущность этого приема трудно не заметить. Еще интереснее вопрос о ее функциях.
В определении Дж. Вико, ирония — троп, образованный «ложью, которая силою рефлексии надевает на себя маску истины»179. Познавательная ценность истины/факта «силою рефлексии» переводится в (или обменивается на) эстетическую ценность лжи/вымысла, что обостряет ощущение ненадежности, обманчивости жизни. Или иначе: ее (жизни)
177 Цит. по: Социально-политическое измерение христианства. Избранные теологические тексты XX века. М.: Наука, 1994. С. 113.
178 Там же. С. 115.
179 Вико Д. Основания новой науки об общей природе наций. Киев, 1994. С. 149.
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
129
творческой непредсказуемости, утверждаемой оптимистически как предмет доверия180.
Не отрицая обмана и не запрещая его, ирония последовательно провоцирует адресата к амбивалентному восприятию любого высказывания. Следует ли принять буквальный смысл сообщения (предполагаемо ценного в содержательном отношении)? Не окажусь ли я таким образом жертвой риторической манипуляции, если не сказать обмана? Быть может, лучше проявить чуткость к перформативному смыслу высказывания и занять позицию уже не потребителя, а соучастника игрового обмена, инициированного автором? Обман «конечен» (в смысле направленности на достижение определенной корыстной цели) и однозначен (истинное значение четко дифференцируемо от ложного) — обмен, к которому приглашает ирония, бесконечен в том смысле, что разные значения пробуждают и множат друг друга. Поэтому можно сказать, что ирония представляет собой коммуникативный пакт, подобный торгу. Со своей стороны, торговый дискурс может быть представлен как троп иронии, развернутый во времени.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71