Книга: Татьяна Бенедиктова "Разговор по-американски"
104
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
Не только слушатель рассказов Крокетта, но и читатель его автобиографии снова и снова оказывается в ситуации, когда не знает, как реагировать. «В мире, полном непредсказуемого, где все нормы были обозначены крайне неопределенно или слишком явно, читатели легенд Крокетта никогда не были полностью уверены, смеяться им или аплодировать, не знали наверняка, являлось ли то, что они увидели или услышали, замечательным или ужасным, нелепым»148. «Неопределенность» и «непредсказуемость» в данном случае описываются Д. Бурстином как характеристика мира, в котором обитали и Крокетт, и читатели его легенд. Но с тем же успехом их можно трактовать и как эффект описываемой нами риторической условности.
Приведем в качестве еще одного примера эпизод, охватывающий целую главу («Кукольное представление в Литл-Роке»). Осенью 1835 г. Крокетт направляется в Техас и, проезжая через Арканзас, останавливается в городке Литл-Рок. Внимание его привлекает толпа людей у местного салуна, и первое, что «естественно» приходит ему в голову, — это поклонники его политических дарований собрались, прослышав о его приезде. Но нет, оказывается, граждане Литл-Рока встречают заезжего кукольника. С нетерпением ожидаемое представление оказывается под угрозой срыва по причине столь же нелепой, сколь и заурядной: партнер кукольника, скрипач, запил и обязанности свои отправлять неспособен. Гнев народа, чувствующего себя уязвленным в святая святых — «достоинстве» и законном праве на «разумное развлечение», нарастает и грозит уже излиться в линчевание несчастного артиста, но в этот момент к салуну подкатывает еще одна повозка. В повозке — почтенный пожилой проповедник, при нем — «сундук с книжками и брошюрами его собственного сочинения» («он был писатель, вроде меня», поясняет в скобках Крокетт). В качестве распространителя душеспасительной литературы проповедник явно не слишком удачлив, и причина неэффективности его усилий, критически замечает повествователь, — в надмирном самозабвении, с каким он исполняет свой долг, полагая «всю землю своим алтарем и все человечество — паствой». Пастырь «слишком сосредоточен на собственной праведности» и слишком равнодушен к внешней стороне своей проповеди, а она, авторитетно назидает Крокетт, в миру много значит!
Почтенного путника хозяин салуна приветствует с неожиданным энтузиазмом — в надежде, что тот подменит скрипача
Бурстин Д. Цит. соч. С. 422.
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
105
во время кукольного представления. Этой перспективой проповедник поначалу озадачен и возмущен, но потом соглашается из гуманитарных соображений (сочувствуя больной жене кукольника и пятерым голодным детям — похоже, мифическим!). Он ставит лишь одно условие: что будет играть за ширмами, невидимо для публики. Представление начинается, идет своим чередом, публика довольна, градус веселья нарастает — настолько, что от неосторожного движения ширма падает и глазам зрителей предстает проповедник, самозабвенно пиликающий на скрипке. Тот, однако, оказывается на высоте положения: кукольное представление плавно переходит в проповедь на тему о том, что коммерция — одно, а благотворительность — другое; получив уже за свои деньги кое-какое удовлетворение, не согласятся ли зрители вознаградить многодетного кукольника дополнительными добровольными пожертвованиями? Таковые тут же и собираются в шляпу проповедника (с. 242—262).
«Мизансцена» с участием проповедника, учителя мудрости, и кукольника, поставщика удовольствия (где второй откровенно — может быть, небескорыстно? — подыгрывает первому), уже сама по себе выразительна, но «звездная» роль в комедии, как нетрудно догадаться, зарезервирована за самим Крокеттом. В свой черед он выступает на авансцену, предстает перед публикой «в качестве зрелища, не менее великолепного, чем Панч и Джуди». Рассказав пару «фирменных» богатырских «небылиц», Крокетт демонстрирует легендарную меткость стрельбы (обеспеченную за счет ловкого подлога, механизм которого тут же подробно описывается), а потом переходит к главному аттракциону — политической речи, которая представляет собой подробное описание разнообразных трюков и видов надувательства, используемых политиками для добывания голосов. Иные из этих ухищрений Крокетт характеризует презрительно, хотя очевидно, что большинство умело и охотно использует сам, как, например, следующие: «Щедро угощайте, пейте со всяким... Обещайте все, о чем попросят, и сверх того, если сможете что придумать... Будьте готовы по всякому случаю и даже без всякого случая произнести длинную речь, можно без всякой темы...»
Речь Крокетта звучит как сатира... И в то же время похожа на серию полезных советов. Тем более не ясно, что именно слышит аудитория: моральные разоблачения или точное описание правил игры? Возможно, и то и другое. Невозможно отделаться от ощущения, что обе стороны ирониче-
106
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
ски подыгрывают друг другу149 и расстаются донельзя друг другом довольные. Во всяком случае, в завершение главы Крокетт исключительно высоко — то ли с иронией, то ли без — отзывается о гражданских добродетелях жителей Литл-Рока. Мы же, читающие автобиографию, можем, если хотим, самодовольно наслаждаться собственным превосходством над «этими простаками». Только, может быть, напрасно?
Подобно тому как падающая ширма разрушает сценическую иллюзию, но не лишает зрителей удовольствия от зрелища, — разоблачительная речь Крокетта обнажает манипу-лятивные приемы политиков, но не лишает их действенности. В качестве публичного политика он сам сродни одновременно и шоумену-кукольнику, и учителю-проповеднику, — соединяет в себе того и другого, но обоих и превосходит. Специфическое обаяние автобиографии Крокетта связано как раз с тем, что в истории, преподносимой от начала до конца в качестве «доподлинной», мы на каждом шагу подозреваем преувеличения, небуквальность, невсамделишность, игру, но точно определить их природу и меру не можем. Взамен познаний (отсутствующих) и принципов (декларативных) Крокетт демонстрирует чувство юмора и способность творчески, гибко, инициативно реагировать на обстоятельства, успешно их использовать. Слушатели и читатели Крокетта — и те, кто простодушно восхищается им, и те, кто потешается над ним свысока, — в своем воображении и в его «ироическом» лице осваивают новую для себя «границу» — мир политики и отношения власти.
4. Ф.Т. Барнум. Гений саморекламы
Это факт, но даже если бы это было не так, недурно звучит как публичное заявление.
Ф.Т. Барнум
Автобиография была не единственной книгой Финеаса Тейлора Барнума, но, безусловно, самой известной. Опубликованная впервые в 1855 г. под названием «Жизнь Ф.Т. Бар-
149 Речь вызывает восторг публики, призывы продолжить возлияния и возобновить кукольное представление. «Тогда кукольник опять принялся дергать за проволочки, в точности как правительство дергает за свои, и вечер прошел приятно и с пользой».
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
107
нума»150, она совокупным объемом тиражей в Соединенных Штатах позапрошлого века конкурировала только со Святым Писанием. Автор неустанно заботился о предоставлении публике все новых вариантов собственного жизнеописания — дополненных, исправленных, распространенных, сокращенных, совсем кратких, карманных, к тому же год от года приятным образом дешевевших. Книга распространялась и в розницу, и по подписке, и иными, подчас весьма изобретательными, способами — ее, в частности, продавали при входе в цирк Барнума (тем, кто посещал цирк впервые, автобиографию вручали бесплатно вместе с билетом). По воспоминаниям очевидцев, народ расходился с представления, как с молитвенного собрания, — каждый с томиком под мышкой. Книга с успехом расходилась и в Европе — не только на английском, но и на французском, немецком, шведском, голландском языках.
Первый вариант своего жизнеописания Барнум опубликовал в сорок пять лет, по поводу чего скептически настроенный рецензент не преминул съязвить: «Было время, когда считалось, что надо прежде прожить жизнь, лишь потом начать продавать ее, что надо прежде кем-то стать или нечто совершить»151. Критик мог иметь в виду (скорее всего, и имел в виду) Франклина, который сел за воспоминания, уже став американской и европейской знаменитостью. Барнум сочинял книгу по Франклинову образцу — самоутвердительную и воспитательную, но при этом имел в виду воспитание не столько будущих поколений, сколько современных потребителей, зрителей собственных шоу. К тому же, в отличие от природного просветителя Франклина, он был природным коммерсантом: жить для него значило продавать, а продавать — в полную силу жить: и азарт, и сладость жизни Барнум находил в самом процессе торговли.
Основатель американского шоу-бизнеса и отец американской рекламы был оригинальной личностью и в то же время был до странности мало озабочен собственным Я, — довольный и гордый исключительно тем, что жил для публики, ради публики и за счет публики. Профессиональный продавец
150 Более поздняя версия получила название «Борения и победы». Далее при цитировании страницы указаны в тексте по изданию: Barnum P. T. Straggles and Triumphs, or Fifty Years' Recollections. Buffalo: The Courier Co., 1875.
151 Hams N. Humbug. The Art of P.T. Barnum. Boston: Little, Brown and Co., 1973. P. 225.
108
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
зрелищ, он никогда не упускал случая самому побыть зрелищем — выйти на сцену или сделать круг по арене. В автобиографии он рассказывает, как однажды какой-то человек зашел в кассу Американского Музея, купил билет и попросил билетера показать ему Барнума. Оглядев со всех сторон случившегося хозяина Музея, посетитель покинул заведение со словами: «Вот и ладно. За такое и заплатить не жалко». К концу своей долгой жизни этот человек настолько преуспел в преобразовании себя в товар, что в ряде ситуаций вынужден был доказывать, что он не только торговая марка и не только название знаменитого циркового предприятия. Последнее обстоятельство, по-видимому, не могло его не раздражать, но в то же время служило источником специфического удовлетворения. Для нас в данном случае существенно то, что, фиксируя свой опыт шоумена в автобиографии, Бар-нум создавал и создал специфическую форму письма, которая предполагала и специфическую манеру чтения. Манеру эту, как справедливо отмечает Дж. Уик, он нашел и воплотил в своей практике шоумена, а затем «демонстрировал и растолковывал публике до тех пор, пока она не овладела ею сама»152. Природу и характер этой манеры общения мы далее постараемся рассмотреть.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71