Фразеологические единицы, характеризующие человека - (реферат)
p>Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Всё покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или, точнее, по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и , наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал:Барин, не прикажешь ли воротиться?
Это зачем?
Время ненадёжное: ветер слегка подымается: – вишь, как он сметает порошу. Что ж за беда.
А видишь там что? (ямщик указал кнутом на восток).
Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба.
А вон-вон: это облачко.
Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдалённый холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран. “Капитанская дочка” (Глава II)
В качестве объекта пародирования в данных пародиях выступает стиль автора. Осмеяние носит дружеский характер и заключается в стремлении вынести на первый план основные особенности манеры письма того или иного автора. В пародии на В. Катаева мы обнаруживаем комическое переосмысление образных средств, характерных для данного автора. Яркая метафоричность языка Катаева в трактовке пародиста приобретает физиологический, медицинский характер: “злокачественные опухоли холмов”, “чёрные оспы оврагов”.
Пародист нагнетает метафоры, эпитеты, сравнения, в результате чего описание воспринимается, с одной стороны, как картина жуткая, гротескная, а с другой стороны– картина смешная.
В. Катаев.
Я спешно приближался к географическому месту моего назначения. Вокруг меня простирались хирургические простыни пустынь, пересечённые злокачественными опухолями холмов и чёрной оспой оврагов. Всё было густо посыпано бертолетовой солью снега. Шикарно садилось страшно утопическое солнце. Крепостническая кибитка, перехваченная склеротическими венами верёвок, ехала по узкому каллиграфическому следу. Параллельные линии крестьянских полозьев дружно морщинили марлевый бинт дороги. Вдруг ямщик хлопотливо посмотрел в сторону. Он снял с головы крупнозернистую барашковую шапку и повернул ко мне потрескавшееся, как печёный картофель, лицо кучера диккенсовского дилижанса. Барин, – жалобно сказал он, напирая на букву а, – не прикажешь ли воротиться? Здрасте! – изумлённо воскликнул я. – Это зачем?
Время ненадёжное, – мрачно ответил ямщик, – ветер подымается. Вишь, как он закручивает порошу. Чистый кордебалет! Что за беда! – беспечно воскликнул я. – Гони, гони. Нечего ваньку валять! А видишь там что? – ямщик дирижерски ткнул татарским кнутом на восток. Чёрт возьми! Я ничего не вижу!
А вон-вон, облачко.
Я выглянул из кибитки, как кукушка.
Гуттаперчевое облачко круто висело на краю алюминиевого неба. Оно было похоже на хорошо созревший волдырь. Ветер был суетлив и проворен. Он был похож на престидижитатора. Ямщик пошевелил деревенскими губами. Они были похожи на высохшие штемпельные подушки. Он панически сообщил, что облачко предвещает буран.
Я спрятался в кибитку. Она была похожа на обугленный кокон. В ней было темно, как в пушечном стволе неосвещённого метрополитена. Нашатырный запах позёмки дружно ударил в нос. Чёрт подери! У старика был страшно шикарный нюх.
Это действительно приближался доброкачественный, хорошо срепетированный буран. Диалог также носит комический характер, т. к. пародист осмеивает авторскую манеру детализировать каждую реплику, стремление ухватить и прокомментировать малейшее движение в душе героя. Привнесение в диалог разговорно-просторечной лексики (“нечего ваньку валять”) также служит целям создания комического эффекта.
На уровне синтаксиса обилие простых предложений отражает синтаксические особенности в прозе в прозе Катаева.
А. Фадеев.
С тем смешанным чувством грусти и любопытства, которое бывает у людей, покидающих знакомое прошлое и едущих в неизвестное будущее, я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались пересечённые холмами и оврагами, покрытые снегом поля, от которых веяло той нескрываемой печалью, которая свойственна пространствам, на которых трудится громадное большинство людей для того, чтобы ничтожная кучка так называемого избранного общества, а в сущности, кучка пресыщенных паразитов и тунеядцев, пользовалась плодами чужих рук, наслаждаясь всеми благами той жизни, порядок которой построен на пороках, разврате, лжи, обмане и эксплуатации, считая, что такой порядок не только не безобразен и возмутителен, но и правилен и неизменен, потому что он, этот порядок, основанный на пороках, разврате, лжи, обмане и эксплуатации, приятен и выгоден развратной и лживой кучке паразитов и тунеядцев, которой приятней и выгодней, чтобы на неё работало громадное большинство людей, чем если бы она сама работала на кого-нибудь другого.
Даже в том, что садилось солнце, в узком следе крестьянских саней, по которому ехала кибитка, было что-то оскорбительно-смиренное и грустное, вызывающее чувство протеста против того неравенства, которое существует между людьми.
Вдруг ямщик, тревожно посмотрев в сторону, снял шапку, обнаружил такую широкую, желтоватую плешь, которая бывает у людей, очень много, но неудачно думающих о смысле жизни и смерти и, повернув ко мнеозабоченное лицо, сказал тем взволнованным голосом, каким говорят в предчувствии надвигающейся опасности:
Барин, не прикажешь ли воротиться?
Это зачем? – с чувством удивления спросил я, притворившись, что не замечаю волнения в его голосе.
А видишь там что? – ямщик указал кнутом на восток, как бы приглашая меня удостовериться в том, что его тревога не напрасна и имеет все основания к тому, чтобы быть оправданной.
Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба, – твёрдо сказал я, давая понять, что отклоняю приглашение признать правоту его слов.
А вон-вон: это облачко, – добавил ямщик с чувством, сделав ещё более озабоченное и тревожное лицо, как бы желая сказать, что он осуждает мой отказ и нежелание понять ту простую истину, которая так очевидна и которую я, из чувства ложного самолюбия, не хочу признать.
С чувством досады и раздражения, которое бывает у человека, уличённого в неправоте, я понял, что мне нужно выглянуть из кибитки и посмотреть на восток, чтобы увидеть, что то, что я принял за отдалённый холмик, было тем белым облачком, которое, по словам ямщика, предвещало буран. – Да, он прав, —подумал я. – Это облачко действительно предвещает буран. –И мне вдруг стало легко и хорошо, так же, как становится легко и хорошо людям, которые, поборов в себе нехорошее чувство гордости и чванства, мужественно сознаются в своих ошибках, которые они готовы были отстаивать из чувства гордости и ложного самолюбия.
В данной пародии основной акцент ставится пародистом на синтаксис и на содержание.
На уровне синтаксиса наблюдаем сложные синтаксические конструкции с огромным количеством придаточных предложений.
Содержательная сторона произведений Фадеева, а именно его обращённость к вопросам классовой борьбы реализуется в пародии в виде утрирования этой темы, её многократного обыгрывания в каждом предложении.
Пародия на стиль Леонова построена на совмещении принципа имитации и принципа ассоциативного отождествления. Название романа “Соть” вступает в отношения смысловой координации с названием пародии–“Плоть”. Пародист обыгрывает ключевые слова исходного текста многократно повторяя их: “оранжевая теплынь разливалась по тулову”, “тим-тим-тим”, “персты пуховы, губы оранжевы”, “оранжевые языки…”, “апокалипсическое видение”. Путём подстановки нового материала, моделирования нового ассоциативного контекста, пародист добивается комического эффекта при восприятии данных фраз. Авторское слово “тулово” также подставляется в другой контекст, что служит цели создания комического эффекта. Омофоническая игра в данной пародии–основной приём, используемый Архангельским. Сюжетная канва романа, трансформируясь в пародии при помощи авторских же средств (эпитетов, развёрнутых метафор, сравнений) получает гиперболичное, утрированное наполнение, при этом общая тематическая направленность сюжета почти не изменяется.
Л. Леонов.
Плоть.
Лось пил водку стаканами.
В дебрях опалённой гортани булькала и клокотала губительная влага, и переизбыток её стекал по волосатой звериности бороды, капая на равнодушную дубовость стола. Нехитрая ржавая снедь, именуемая сельдью, мокла заедино с бородавчатой овощью. Огурец был вял и податлив и понуро похрустывал на жерновах зубов, как мёрзлый снежок под ногами запоздалого прохожего.
Оранжевая теплынь разливалась по тулову.
Мир взрывался и падал в огуречный рассол. Наступал тот ответственный час, в который выбалтывается всё сокровенное и воображением овладевает апокалипсическое видение. В ту пору и возникло в позлащенном оранжевом закатом оконце хмурая иноческая скуфья. Недоброй чёрностью глаз монашек взирал на пиршество.
Ты чего, тим-тим-тим, уставился? – превесело и пребодро воскрикнул Лось. – Влезай, присаживайся. Как звать-то? Евразий, – проскрипела скуфья.
Водчёнки небось хочешь, индюшкин кот?
Правды взыскую, – пробубнил Евразий, облизывая губную сухость. – Бабёночку бы мне. Эва, чего захотел! – Лось приударил стаканом по столе. – Дрова руби! Тим-тим-тим! Холодной водой обтирайся! Красоты жажду, – сипел монашек. – Нутряной огонь опалят младость мою. Зрел я но не беса. Бабёночку нерожалую. Персты пуховы… губы оранжевы… Всё ярилось в нем: и манатейный кожаный пояс на простоватых чреслах и бесстыжие загогулины нечёсаных косм, высунувшиесяоранжевыми языками из-под омрачённой плотью скуфьи. Смутительная зудь явно коробила первозданное Евразиево вещество. Не дури, парень! Не люблю! – прикрикнул Лось, дивясь иноческому неистовству. – Смиряй плоть, блудливая башка. Тригонометрию изучай! Химию штудируй! Пошто супротив естества речешь? ! – возопиял Евразий и вдруг преломился надвое в поясном поклоне. –Прости, брат во строительстве. Не помыслю о греховном, доколе не обрету знаний указуемых.
Дуют ветры – влажные, как коровьи языки.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
