Власть и народ: представления низов общества о государственном и общественном устройстве в России XVIII в. (на примере русского крестьянского населения Сибири) - (курсовая)

p>В советской исторической науке эта черта русского национального характера в применении к социально-политическим взглядам народных“низов” получила наименование “наивного крестьянского монархизма” - веры в то, что царская власть противостоит социальной несправедливости, что “истинный” царь должен защищать крестьян от притеснений чиновников и дворян. Собственно говоря, на наш взгляд, “наивный крестьянский монархизм” –понятие относительное, поскольку оно базируется на действительно имевшей место независимости самодержавия от“бояр и чиновников”, а монарх в любом случае был обязан заботиться о благе для каждого своего подданного. Иногда в исследовательской литературе можно встретить мнение о неудачности общепринятого определения крестьянского монархизма как наивного. К сожалению, на сегодняшний день нет другого более точного определения, позволяющего различать монархизм крестьянства, его монархические иллюзии, и“официальный”, идеологизированный монархизм господствующего класса и самодержавной власти. Кроме того, коренное различие между крестьянским и дворянским монархизмом необходимо учитывать хотя бы потому, что лозунги наивного крестьянского монархизма включены в идеологические системы, провозглашающие и оправдывающие отмену либо резкое сокращение феодальной ренты, и ликвидацию крепостного права, и физическое истребление дворян, и даже вооруженную борьбу с царскими войсками. [36 Покровский Н. Н. Обзор сведений судебно-следственных источников… С. 79]Думается, что крестьянский монархизм имел острую антифеодальную окраску во многом потому, что крестьяне были не в силах понять реальную социальную суть абсолютистского государства. Кроме того, следует отметить, что наивный крестьянскиймонархизм носил явный патерналистический характер. Как нам кажется, в XVIII веке само российское государство в значительной степени держалось на личностном статусе монарха. При этом сам монарх не может знать, каков на самом деле его реальный статус в народном сознании и на что он может рассчитывать в критический момент. В то же время этот личностный статус монарха весьма четко обозначен в народных представлениях о власти. Как бы ни хотелось царю соответствовать “народному” идеалу “милостивого”царя, у него ничего не выйдет, хотя бы по той причине, что в любом случае он, даже проводя“милостивую”политику, будет исходить из своих личных, а не народных убеждений. Тем не менее, личностный статус царя изначально (по крайней мере, со времен Ивана III) предполагается очень высоким. Царь оказывается искусственно и по собственной воле отдален от народа ритуалами и прочей атрибутикой, то есть его роль“отца родного”народу к XVIII столетию становится весьма условной и держится только в силу традиционных консервативных представлений народа о власти. Впрочем, это традиционное рабство царю, олицетворявшему в народных представлениях носителя высшей Правды, не есть, собственно, рабство, но отдача себя под власть справедливого отца– могущественного царя. [37 Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта… С. 202] В исследовательской литературе неоднократно подчеркивается стойкость и живучесть этих сторон крестьянского политического сознания. Наивный крестьянский монархизм отделял царя от сановников, бюрократии, помещиков и заводовладельцев, противопоставлял их друг другу и тем самым идеализировал образ монарха, полностью отождествляя интересы крестьянства с его интересами. В народном понимании“бояре и чиновники”блокировали благие царские намерения, разрушали прямые и обратные связи между государем и народом. К непосредственному начальству крестьяне относились с недоверием и в силу его недостаточной компетентности, своекорыстия, грубости и жестокости.

“Наивный крестьянский монархизм” прослеживается и в поисках “милостивых”царских указов, и в упорном стремлении добраться до верховной власти. Во многом это объясняется тем, что наивный крестьянский монархизм, вера в мнимые царские“милости”есть не что иное, чем оправдание и обоснование крестьянского сопротивления местным властям, феодалам, якобы искажающим истинную царскую волю. Народное сознание не способно расстаться с чисто феодальным средневековым представлением о справедливости и благости царя (т. е. признанием его надсоциальной и доброй силой). Поэтому оно ищет малейшую возможность приписать эти несчастья царскому окружению. [38 Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды… С. 122] Атмосфера повсеместного административно-правового произвола порождала надежду на идеализированное вмешательство царя, которое и могло осуществляться в различных формах: “милостивого” указа за личной подписью государя, содействия личных (и самое главное –верных, справедливых) царских слуг, непосредственно участия монарха в разрешении конфликта. [39 Побережников И. В. Слухи в социальной истории: типология и функции… С. 22] Некоторые исследователи [40 Астафьев П. Е. Национальность и общечеловеческие задачи… С. 37], явно придерживающиеся монархических убеждений, видят в наивном крестьянском монархизме подтверждение того, что самодержавие является внутренне необходимой, а не случайно образовавшейся формой государственной жизни российского народа, то есть что самодержавие жизненно необходимо и дорого народу. По их мнению, история показывает привязанность народа к самодержавию и отчужденность от всяких политических прав и народовластия, причем этот инстинкт религиозно-нравственного самосохранения противоположен инстинктам самосохранения политического, социального, формально юридического или экономического, характерных для европейцев. [41 Там же. С. 37] Таким образом, становится понятно, что наивный крестьянский монархизм был характернейшей чертой крестьянского менталитета. Источник подобной ментальности коренится в положении крестьянства как общественного слоя, характере его производственной деятельности и сословной организации (сельской общины, клана и т. д. ), неизбежности включения этой организации в более широкую общественную связь. [42 Данилова Л. В. Крестьянство и государство в дореформенной России // Крестьяне и власть: материалы конференции. М. – Тамбов, 1996. С. 27]

Представления крестьянства о должном общественном порядке и царской власти раскрывает известное во многих традиционных обществах, но ярко проявившееся на Руси самозванство. Этот феномен четко фиксирует, с одной стороны, признание крестьянством законности царской власти и ее управленческих прерогатив, а с другой стороны– убежденность в своем праве менять “плохого”правителя, не справившегося со своими обязанностями, не защитившего народ от насилия и зла. [43 Там же. С. 34]

Наивный крестьянский монархизм и порождаемые им социально-утопические представления, несомненно, находились в круге традиционных социально-этических идей и совмещают религиозную и царистскую иллюзию, причем религиозный аспект явно тяготеет не к православно-ортодоксальной версии христианства, а к его народной версии, подхваченной и продолжаемой староверами. [44 Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России… С. 150] Все эти аспекты крестьянского сознания находили свое отражение во всевозможных формах крестьянского антифеодального и антигосударственного протеста как в течение XVIII века, так и в последующем. Некоторые черты описанных воззрений на власть прослеживаются в представлениях социальных“низов”о государственном и административном устройстве современного российского государства и по сей день. [45 Кузнецов И. С. Центральная власть и местное управление.... С. 103. ] Прежде чем приступить к непосредственной характеристике крестьянских представлений о государственном и административном устройстве России XVIII века, выражавшихся во всевозможных формах антифеодального и антигосударственного протеста, хотелось бы отметить, что интенсивность идеологической борьбы сибирского крестьянства в XVIII веке была весьма значительной.

Расхождение действительности с идеалом порождало всевозможные легенды и слухи, что, в свою очередь, отражалось и в устном народном творчестве, и в лозунгах восстаний, и фиксировалось исследователями на основеисточников, включающих архивные документы (челобитные, прошения, наказы, судебно-следственные документы), записи этнографического характера, посвященные дореволюционным элементам крестьянского мировоззрения, связанным с трудовой деятельностью, правосознанием, моралью и религиозным сознанием и так или иначе объясняющих противоречие. Например, подобные взгляды приводят к активному функционированию в крестьянской среде фальшивых, но соответствующих крестьянскому идеалу“милостивых” указов, а так же распространению слухов о деятельности “милостивых”царей и царевичей, противостоящих официальной государственной идеологии. Эта наивная крестьянская вера в царей-“избавителей”приводит к поддержке крестьянами разных самозванцев, в выступлениях которых порой отчетливо звучат социальные мотивы. Наивный крестьянский монархизм сочетался с традиционным представлением о принадлежности всей земли государю: “земля божья и государева”

С наивным крестьянским монархизмом связана и особая, отличная от официальной, модель православия.

Несовпадение крестьянских взглядов на государственную власть с повседневной закрепостительной политикой государства нередко порождало социально-утопические легенды и слухи о“неистинности” царствующего монарха, пришествии Антихриста и тому подобные. Слухи о “милостивых” царских указах вызывали широкий социальный резонанс. Завершая этот раздел и переходя к описанию некоторых аспектов формирования сибирского крестьянства, а также непосредственному анализу бытовавших в XVIII веке форм крестьянского антифеодального и антигосударственного протеста, следует так же отметить мнение о том, что наивный крестьянский монархизм порождал еще и политическую бесформенность крестьянского мировоззрения. Сплетение в крестьянском сознании трудовых и собственнических начал, обусловливали неспособность массы крестьян подняться выше примитивных уравнительных представлений. [46 Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды… С. 318]

    Глава 2. Некоторые аспекты формирования крестьянства
    в Сибири.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11