Реферат: История Религии (том 1)

Рис. 62

Илия воскрешает сына вдовы. Г. Доре. Гравюра

Однако, с какой бы быстротой ни рас­пространялась языческая эпидемия, оппозиция созрела не менее быстро. Вновь появились общи­ны пророков, именовавшиеся, как и встарь. Сына­ми пророческими. Среди них был Илия Фесвитянин.

Он пришел с Востока, с границ пустыни. Вид его поражал с первого взгляда: смуглое лицо, об­рамленное косматой гривой волос, простая пасту­шеская власяница; движения его стремительны, он резок, импульсивен, весь в порыве, как бы в огне и буре.

Его имя означает «Мой Бог — Ягве». В этих словах — кредо загадочного странника, альфа и омега1 его учения.

Илия произвел огромное впечатление на со­временников, быть может, самое большое после Моисея. Его окружал ореол легенд и тайн. На­род смотрел на него с каким-то суеверным стра­хом. Столетия спустя он продолжал свое стран­ствие по земле. Говорили, что он явится помазать на царство Мессию. Евреи оставляли для него прибор за трапезой; он взирает на мир с визан­тийских фресок и русских икон.

Илия сохранился в памяти людей как зас­тупник гонимых перед сильными мира сего, как пророк униженных и оскорбленных. Это сделало его имя бессмертным.

Илия был как бы вторым Моисеем Изра­ильской религиозной истории. В решительный момент, когда угроза язычества была самой серь­езной, он нанес по нему сокрушительный удар.

Исполинская фигура Илии стоит, как маяк, на стыке двух эпох. Он был суровым воином, высоко поднявшим знамя Моисея, и своей борь­бой расчистил путь великим еврейским проро­кам.

Но ни Илию, ни пророков, которые пришли ему на смену через столетие, нельзя рассматривать как изолированные явления. В то время уже все человечество как бы просыпалось после магичес­кого сна, готовясь освободиться от власти демонов, тяготевшей над миром. Авторы Упанишад и Буд­да, Лао-цзы и Заратустра, Анаксагор и Сократ одновременно с Амосом и Исайей готовились открыть миру новые пути Богопознания.

____________________________________________________________

1 Альфа и омега — первая и последняя буквы гречес­кого алфавита. Выражение употребляется как обозначе­ние начала и конца, ср. слова Апокалипсиса: «Я есмь Аль­фа и Омега, начало и конец, говорит Господь» (Откр 1:8); «Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний» (Откр 1:10).

III. У ВРАТ МОЛЧАНИЯ

Духовная жизнь Китая и Индии

в середине первого тысячелетия до Р.Х.

КИТАЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

На берегах Хуанхэ Китай, VIII-VI вв. до Р.Х.

Высокий желтолицый старик с длинной бородой, густыми черными бровями и голым шишковатым черепом. Таким запечатлели его китайские ху­дожники. Нередко его изображали сидящим на быке, который уносил его в далекие неведомые края. По преданию, последним, кто видел старика, был начальник пограничной заставы, получивший от него на память удиви­тельную книгу «О пути к                добродетели». Расставшись с ним, мудрец отправился куда-то далеко на Запад. Фигура его рас­таяла, подобно призраку, среди горных проходов. С этого дня никто о нем больше не слышал.

Рис. 63

Храм Неба. Пекин. 1420 г.

Он был известен всем под прозвищем Лао-цэы, что значит «Старое дитя» или «Старый мудрец». Временем его рождения многие считали 604 г. до Р.Х.

Свое учение философ изложил в «Дао дэ цзине» — книге «О пути к добродетели».

Лао-цзы родился в стране, само название которой уже давно стало синонимом всего консер­вативного, рутинного, неподвижного.

В китайской религии, как и в большинстве языческих культов, сохранились следы первона­чального единобожия. Китайцы знали о некоем Верховном начале, которое называли Тянь (Небо) или Шан-Ди (Господь). Характерно, однако, что это Высшее начало почи­талось праотцем народа, как бы главой огромной семьи китайцев. Поэтому к нему подобало относиться с та­ким же, если не с большим, уважением, как к вану1 гла­ве рода или старшему в семье. Это «почтительное» отношение выражалось, в частности, в жертвоприно­шениях Небу. Царь, буду­чи потомком Верховного Царя Неба, был одновре­менно и верховным жре­цом. Его приближенные и главы родов также имели жреческие полномочия и совершали ритуалы, посвя­щенные богам и духам. Поэтому не было необхо­димости в особом священ­ническом сословии.

С VIII в. до Р.Х. в Китае настало неспо­койное время; старинные песни полны жалоб на неурядицы и междоусобицы. Соперничество фе­одальных князей, жестокость и произвол, рост пре­ступности, грозные стихийные бедствия — тако­вы были черты эпохи.

И тогда-то появляется «Старый мудрец» Лао-цзы и без назойливости суетливых «ученых», без шума, как бы шепотом на ухо всему миру сообща­ет открывшуюся ему тайну вещей.

«Есть бытие, — говорит он, — которое суще­ствует раньше, нежели небо и земля. Оно недви­жимо, бестелесно, самобытно и не знает переворо­та. Оно идет, совершая бесконечный круг, и не знает предела. Оно одно только может быть ма­терью неба и земли. Я не знаю его имени, но люди называют его Дао».

Дао буквально означает «Путь», но в китай­ском языке оно обладает таким же многогран­ным смыслом, как греческий термин «Логос». Им обозначали правило и порядок, смысл и закон, высшую духовную Сущность и жизнь, пронизан­ную этой Сущностью.

Поскольку Дао — духовное начало, его не­возможно постичь ни зрением, ни слухом, ни ося­занием. Все видимое бытие бесконечно ниже его. Поэтому философ осмеливается назвать Дао Не­бытием. Оно не существует так, как существуют горы, деревья, люди. Его реальность превосходит реальность земного и чувственного.

«Смотрю на него и не вижу, а потому назы­ваю его Невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его Неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его Мельчайшим... Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается в Небытие. И вот называют его формой без формы, образом без существа... В мире все вещи рождаются в бы­тии, а бытие рождается в Небытии».

Мудрец созерцает Дао, не выходя из дома: «не выглядывая из окна, он видит естественное Дао». Условием «достижения Дао» является самоуглуб­ление и духовное очищение. «Кто свободен от страстей, видит его чудесную тайну»; тот, кто дости­гает созерцания Божества, сливается с Ним вое­дино, обретая вечный покой. «Человек с Дао — тождествен Дао», он как бы покоится в лоне бытия, наслаждаясь неизреченной тишиной и ощущая, как в его душу вливается сама Вечность.

Рис. 64

Лао-цзы уезжает на Запад. Статуэтка

Люди терзаются алчностью, завистью, често­любием. Правители угнетают народ, соперничают друг с другом, поднимают войска, чтобы захватить чужие земли. Философ обращается к царям и полководцам, кричащим о своих триумфах: «Про­славлять себя победой — это значит радоваться убийству людей... Если убивают многих людей, то об этом нужно горько плакать».

Вообще вся человеческая деятельность пред­ставляется Лао-цзы бесплодной суетой. Люди торопятся, копошатся, мятутся, а Дао пребывает в божественной безмятежности. Не двигаясь, оно движется, не делая, оно творит.

Человеческие знания, науку и просвещение, обычаи и социальные нормы цивилизации — все это Лао-цзы безоговорочно отметает.

Рассказывали, что некоторые последователи Лао-цзы уходили в горы и жили там, погружен­ные в созерцание и безмолвие. Они восседали неподвижно среди скал многие годы; лица их омывал дождь, ветер расчесывал волосы, их руки покоились на груди, обвитые травами и цветами, растущими прямо на их теле.

Говорят, что Конфуций, всю свою жизнь по­святивший пропаганде древних обрядов, посетил однажды Старого мудреца, и тот убеждал изум­ленного Конфуция в том, что все его попытки усовершенствовать общество путем искусствен­ной регламентации обречены на бесплодие. Для того чтобы достичь совершенства, нужно возвы­ситься над всем временным и спокойно плыть по течению великой реки Жизни. «Голубь белый не потому, что он каждый день купается».

Быть может, наиболее прямыми духовными наследниками «Дао дэ цзина» явились люди ис­кусства. В атмосфере умеренности и здравого смысла китайские поэты умели, сбросив все путы, сберечь священное безумие, которое завещал им Лао-цзы. Они внимали голосу Дао и отдавались его баюкающему шепоту. А художники искали в красоте природы той священной «естественнос­ти», которая возвращала их в лоно Целого. С каким-то поистине религиозным благоговением китайские живописцы изображали природу: при­чудливые скалы, побеги бамбука, пестрых бабочек, золотых рыбок и птиц.

Для европейца, который хотел бы найти путь к пониманию самого ценного, что есть в душе китайской культуры, эти изумительные шедевры могут послужить первой ступенью. Здесь, как нигде в Китае, мы обнаруживаем те общечеловеческие духовные корни, которые являются залогом сбли­жения всех народов.

______________________________________________________

1 Ван — княжеский титул в Древнем Китае.

По заветам предков

Китай, 551-479 гг. до Р.Х.

Имя Конфуций — латинизированная форма китайского имени Кун-цзы, т. е. учитель Кун. Он родился в княжестве Лу около 551 г. до Р.Х. Семья его принадлежала к старинному аристок­ратическому роду, к тому времени почти разорив­шемуся.

Конфуций в душе всегда был служилым че­ловеком, честным чиновником, его постоянно за­ботили непорядки в стране. Под влиянием того, что он видел на службе, и того, что он нашел в старых книгах, у него сложилось убеждение, что народ давно сбился с дороги и что только возврат к древнему укладу жизни может спасти его.

Конфуций не задавался вопросами о смысле жизни, о Боге и бессмертии. Его не волновали тайны природы и трагичность человеческого су­ществования. Главным для него было найти путь к спокойному процветанию общества.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53