Быстрый поиск

Символизм(Мережковский) - (билеты)

Дата добавления: март 2006г.

Д. Мережковский

Быстрая навигация Главная страница Русская поэзия Золотой Век Середина 19 века Серебряный Век Современная поэзия Избранные места в Сети Гостевая книга Наш Чат Ищу работу! !! Стихи наших посетителей Критика о поэзии

    Биография
    Стихия о поэте
    Стихи Д. Мережковского
    О. Волкогонова
    РЕЛИГИОЗНЫЙ АНАРХИЗМ Д. МЕРЕЖКОВСКОГО

Трудно сказать, кто в необычном союзе Дмитрия Сергеевича Мережковского (1866-1841) и Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869 - 1945) был ведомым, а кто - лидером. С точки зрения общественного признания, ведущая роль принадлежала, без сомнения, Мережковскому, - десятки томов, многие из которых были переведены на другие европейские языки, выдвижение на Нобелевскую премию, роль одного из “духовных отцов” русского религиозного Ренессанса начала века, зачинателя символизма в русской литературе. В то же время, многие, хорошо знавшие Мережковских люди, писали и говорили об огромном влиянии Зинаиды Николаевны на Мережковского. Вячеслав Иванов, например, был уверен, что “З. Н. гораздо талантливее Мережковского.... Многие идеи, характерные для Мережковского, зародились в уме З. Н. , Д. С. принадлежит только их развитие и разъяснение”[1]. В. Злобин, много лет проживший вместе с Мережковскими в качестве литературного секретаря, в своей книге воспоминаний тоже подчеркивал, что руководящая, “мужская” роль в семье принадлежала Гиппиус[2]. Так же считали Андрей Белый, Д. Философов, А. Карташев, другие. Сама Гиппиус несколько иначе оценивала свою идейную близость с мужем: “.... случалось мне как бы опережать какую-нибудь идею Д. С. Я ее высказывала раньше, чем она же должна была встретиться на его пути. В большинстве случаев он ее тотчас же подхватывал (так как она, в сущности, была его же), и у него она уже делалась сразу махровее, принимала как бы тело, а моя роль вот этим высказыванием ограничивалась, я тогда следовала за ним”[3]. Так или иначе, но союз этих людей стал источником оригинальной религиозно-философской концепции.

В 1901 году именно чета Мережковских была инициаторами знаменитых Религиозно-философских собраний, ставших местом встречи светской интеллигенции и духовенства. Темы собраний - роль христианства в обществе, задачи христианства, религия и культура, возможность дальнейшей эволюции христианства и т. п. - определили направление религиозных исканий в начале века. По афористичному определению самого Мережковского, речь шла о “единстве двух бездн” - “бездны духа” и “бездны плоти”. Причем подобный синтез подразумевался не только в рамках единичного, индивидуального человеческого бытия. Отталкиваясь от философии всеединства Вл. Соловьева, организаторы собраний предельно широко трактовали противопоставление духа и плоти. Дух - Церковь, плоть - общество, дух - культура, плоть - народ, дух - религия, плоть - земная жизнь; такие “пары” легко множить и дальше. В конечном счете, Мережковский, В. Розанов, В. Тернавцев, Д. Философов и другие активные участники собраний пытались осуществить модернизацию христианства. Недаром это течение получило название течения “нового религиозного сознания”.

Религиозно-философские собрания “нащупали” слабое место исторического христианства: его пренебрежение земной, плотской жизнью человека. “Неразрешимое противоречие земного и небесного, плотского и духовного, Отчего и Сыновьего - таков предел христианства”[4], - утверждал Мережковский. Он даже называл христианство “религией смерти” за проповедуемый тезис о необходимости умерщвления плоти. Получалось, что мир-космос, мир-общество, человек, сотворенный во плоти, со всей своей повседневной жизнью не входили в область церковного христианства; между духом и плотью образовывалась непреодолимая пропасть, мир воспринимался как безвозвратно падший. Мыслителей “нового религиозного сознания” это не устраивало: плоть так же священна, как и дух. Пути для “освящения плоти” предлагались самые различные - вплоть до введения нового церковного таинства первой брачной ночи. Разумеется, вскоре (в 1903 году) собрания были прекращены по настоянию церковной цензуры, для которой подобные идеи были абсолютно неприемлемы. Но мысль о необходимости “обновления” христианства обрела многих сторонников среди светской интеллигенции (даже в марксистской среде появились “богоискатели” и “богостроители”, резкую отповедь которым дал в своих статьях Ленин).

Самыми последовательными “неохристианами” были, наверное, Мережковские: они не раз писали о грядущей религии “Третьего Завета”. Если Ветхий Завет был религией Отца, Новый Завет - религией Сына, то Третий Завет должен был стать, по их мнению, религией Святого духа, своеобразным синтезом “правды о земле” (язычества) и “правды о небе” (христианства). “В первом царстве Отца, Ветхом Завете, открылась власть Божья, как истина; во втором царстве Сына, Новом Завете, открывается истина, как любовь; в третьем и последнем царстве Духа, в грядущем Завете, откроется любовь, как свобода. И в этом последнем царстве произнесено и услышано будет последнее, никем еще не произнесенное и не услышанное имя Господа Грядущего: Освободитель”[5], - верили Мережковские. В своей знаменитой исторической трилогии “Христос и Антихрист” Мережковский пытался обосновать именно эту идею, показывая, что в истории человеческой культуры уже предпринимались попытки синтеза “земной” и “небесной” правд, но они не были удачными в силу незрелости человеческого общества. Именно в будущем соединении этих двух правд - “полнота религиозной истины”.

Мережковский писал трилогию десять лет (начиная с 1895 года). Это было изложение его мировоззренческого кредо в беллетристической форме исторических романов. И для Мережковского, и для Гиппиус вообще были свойственны стихи и проза с “философской подкладкой”: сюжет, строение произведения, его тональность практически всегда подчинялись некой “идее”, средством выражения которой и являлось данное произведение. Подобный подход к литературному творчеству не раз вызывал упреки в “сухости”, “идеологичности”, “схематизме”. Упреки были заслуженными (особенно, если говорить о прозе Мережковского), хотя “интеллектуальная” литература не была достоянием только четы Мережковских, а стала достаточно характерным явлением вообще для культуры 20 столетия, ориентированной не на “толпу”, а на духовную “элиту”.

С 1903 года - опять-таки по инициативе Мережковских - начал выходить журнал “Новый путь”. Первоначально журнал задумывался как орган, в котором возможно было бы освещение деятельности Религиозно-философских собраний, позднее он получил самостоятельное значение. Через пару лет Мережковские перестали играть в журнале “первую скрипку”, направление издания стали определять Бердяев, Булгаков и другие философы, но “Новый путь” стал значимой вехой в русской культуре начала века во многом благодаря Мережковским.

В годы революции 1905 года позиция Мережковских была достаточно радикальной. Они даже сблизились с эсерами и “неонародниками”, считая, что революция не только не противоречит христианству и религиозным взглядам, но, напротив, вытекает из них. С точки зрения Гиппиус и Мережковского, существует два основных подхода к интерпретации исторических событий - эволюционный (научный), когда утверждается бесконечность и непрерывность развития, ненарушимость закона причинности и революционный (прерывистый), когда утверждается преодоление внешнего закона причинности внутреннею свободою, а история предстает как цепь различных катастроф и потрясений[6]. Библия, по их мнению, дает именно катастрофическую картину человеческой истории (изгнание из Эдема, великий потоп, разрушение вавилонской башни, Апокалипсис и т. д. ) Значит, делают они вывод, религия и революция - неразделимые понятия. Здесь их позиция принципиально отличалась от позиции авторов “Вех”, недаром в хоре марксистских критиков этого сборника прозвучал и голос Мережковского. Он был за революцию, а не против нее. Более того, он пытался доказать, что революция и религия - понятия чуть ли не синонимичные, что нельзя быть верующим человеком и не мечтать о революционном изменении мира. Правда, надо сделать одну чрезвычайно важную оговорку, - речь шла о революции духовной, но не политической. Разница огромная! Получалось, что Мережковский и “веховцы” говорили о разных вещах, - “революционер” Мережковский мечтал о религиозной революции, о духовном перевороте, а авторы сборника отмежевывались от политического насилия.

Именно в годы между двумя русскими революциями 1905 и 1917 годов сложилась в общих чертах и философско-историческая концепция Мережковских. Она дополнялась и уточнялась ими в последующие годы, но суть ее оставалась той же (для Мережковских вообще была свойственная удивительная “верность” идеям). Поэтому имеет смысл рассмотреть ее подробнее.

1. Грядущий хам или религиозная революция?

Представление Мережковских об истории как о драме, как о борьбе двух противоположных начал - Христа и Антихриста - вряд ли отличалось оригинальностью. (Из ближайших предшественников невольно приходит на ум имя Вл. Соловьева, действительно оказавшего чрезвычайно большое влияние на Мережковского и - в гораздо меньшей степени - на Гиппиус. ) Им была близка эсхатологическая вера в невозможность разрешения этого противоречия в рамках земной истории. Зло нельзя “изжить”, “исправить”, “переделать” в добро, так же, как плоть никогда не может стать духом. Значит, самые глубинные противоречия принципиально неразрешимы в истории человечества. Тем не менее, синтез должен быть осуществлен, но уже за историческими пределами, в преображенной действительности, когда “будут новая земля и новое небо”.

Для Мережковского была характерна своеобразная “схематичная” диалектика: он всюду видел противоположности, триады, которые выстраивал (иногда чисто внешне, словесно) в схемы “тезис - антитезис - синтез”. История философии представала у него, например, как “догматический материализма” (тезис) и “догматический идеализм” (антитезис), синтезом которых должен стать “мистический материализм”. То же - в антропософии и философии культуры: плоть - тезис, дух - антитезис, синтезом должна стать “духовная плоть”. В философии истории Мережковский следовал этим же путем, считая, что грядущий синтез сможет преобразить двойственность истории, но синтез этот отодвигался за историческое время. Так же, как и у Бердяева, сочинения Мережковских были пронизаны эсхатологическим духом, уверенностью, что Антихрист не может быть побежден на старой земле. “Окончательное разрешение этого противоречия, последнее соединение Отца и Сына в Духе - таков предел Апокалипсиса. Откровение Св. Духа - святая плоть, святая земля, святая общественность - теократия, церковь как царство, не только небесное, но и земное, исполнение апокалипсического чаяния, связанного с чаянием евангельским; мы будем царствовать на земле, да будет воля Твоя на земле, как на небе”[7], - так представлял себе грядущий синтез Мережковский. Но здесь возникает странный на первый взгляд вопрос: а что такое Антихрист в понимании Гиппиус и Мережковского?

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8