Эволюция и происхождение человека

начала в значительной степени плотоядными, что составляет их отличительную

экологическую черту сравнительно со всеми высшими обезьянами. Разумеется,

при этом они сохранили и подсобную растительноядность.

Троглодитиды, начиная с австралопитековых и кончая палеоантроповыми,

умели лишь находить и осваивать костяки и трупы умерших и убитых хищниками

животных. Впрочем, и это было для высших приматов поразительно сложной

адаптацией. Ни зубная система, ни ногти, так же как жевательные мышцы и

пищеварительный аппарат, не были приспособлены к подобному «трудовому

занятию». Овладеть же костным и головным мозгом и пробить толстые кожные

покровы помог лишь ароморфоз, восходящий к инстинкту разбивания камнями

твердых оболочек у орехов, моллюсков, рептилий, проявляющийся повсеместно и

в филогенезе обезьян. Троглодитиды стали высокоэффективными и

специализированными раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких

органических покровов с помощью еще более крепких и острых камней. Это была

чисто биологическая адаптация к принципиально новому образу питания —

некрофагии. Троглодитиды не только не убивали крупных животных, но и имели

жесткий инстинкт ни в коем случае не убивать, ибо иначе разрушилась бы их

хрупкая экологическая ниша в биоценозе. Прямоходящие высшие приматы-

разбиватели одновременно должны были оказаться и носильщиками, ибо им

приходилось или нести камни к местонахождению мясной пищи или последнюю — к

камням. Поэтому троглодитиды и были прямоходящими: верхние конечности

должны были быть освобождены от функции локомоции для функции ношения. Так

что «орудия труда» в нижнем и среднем палеолите были средствами разделки

останков крупных животных и абсолютно ничем более. Эти «экзосоматические

органы» троглодитид эволюционировали вместе с видами, как и вместе с

изменениями всей фауны. В этом процессе можно выделить три больших этапа.

1. Первый — на уровне австралопитеков, включая сюда и т.н. Homo habilis

(умелый). Это было время богатейшей фауны хищников-убийц, типа

махайродов (саблезубых тигров), высокоэффективных убийц, пробивавших

покровы даже толстокожих слонов, носорогов, гиппопотамов. И

австралопитеки, по-видимому, использовали тогда даже не обильные

запасы мяса, оставляемые хищниками, а только костный и головной мозг,

для чего требовалось лишь расчленять и разбивать кости. Для этого

достаточно было и использования обычных, не оббитых камней, поэтому-то

ископаемые австралопитеки и не оставили «орудий своего труда», им еще

пока не требовалось этого «умения». Костный мозг травоядных составляет

величину порядка 5% их веса, так что у того же древнего слона этого

питательного вещества было 200-300 кг... плюс столько же весил и

головной мозг. Претендентов на эту, богатую протеином, пишу

практически не было, за исключением грызунов и насекомых.

2. Затем пришел глубокий кризис хищной фауны, отмеченный, в частности, и

полным вымиранием махайродов. Австралопитеки тоже обречены были на

исчезновение. Лишь одна ветвь троглодитид пережила кризис и дала

совершенно обновленную картину экологии и морфологии: археоантропы.

Роль собирателей и аккумуляторов относительно свежих трупов сыграли

широко разветвленные течения рек. Все достоверно локализованные

нижнепалеолитические стоянки расположены на водных берегах, у изгибов

рек, у древних отмелей и перекатов, при впадениях рек в другие реки и

т.п, природных ловушках для плывущих или волочащихся по дну туш.

Задачей археоантропов было пробивать их шкуры и кожи, рассекать связки

камнями в форме рубил, которые научились изготовлять еще «умельцы» из

рода Homo habilis, перенесшие механизм раскалывания костей камнями и

на сами эти камни для получения лучших рубящих и режущих свойств.

Таким образом, на этом этапе развилось поедание не только мозга, но и

уже мяса, вероятно, в соперничестве с крупными пернатыми хищниками-

стервятниками.

3. Новый кризис наступил с разрастанием фауны т.н. пещерных хищников

(пещерные львы, медведи). На долю рек как тафономического (могильного)

фактора снова стала приходиться малая часть общей массы умирающих

травоядных. Род археоантропов был обречен тем самым на затухание. И

снова лишь одна ветвь вышла из кризиса морфологически и экологически

обновленной — палеоантропы (троглодиты). Их источники мясной пищи уже

нельзя описать однотипно. Палеоантропы находят симбиоз с разными

видами хищников, со стадами разных травоядных, наконец, с обитателями

водоемов. Их камни всё более приспособлены для резания и разделки мяса

животных, поверхностно уже поврежденных хищниками, хотя их по-прежнему

привлекает извлечение мозга. Этот высший род троглодитид способен

расселиться, т.е. найти мясную пищу в весьма различных ландшафтах, по-

прежнему решительно ни на кого не охотясь.

Но и этому третьему этапу приходит конец вместе со следующим зигзагом

флюктуации хищной фауны в позднем плейстоцене. Необычайно лабильные и

вирулентные палеоантропы осваивают всё новые и новые варианты устройства в

среде, но кризис надвигается неумолимо. Это и есть тот переломный этап, на

котором начинается восхождение к Homo sapiens, тот критический период,

когда полиморфный и политипический род троглодитов, или, собственно

палеоантропов вплотную приблизился к новому экологическому кризису — к

возросшей трудности получения мясной пищи. Новые формирующиеся в конце

среднего плейстоцена биогеоценозы вытесняли прямоходящих плотоядных высших

приматов, несмотря на всю их изощренную приспособляемость. Природа

оставляла теперь лишь очень узкий эвентуальный выход этим удивительным

животным четвертичной эпохи, так круто развившимся и теперь обреченным на

вымирание. Он состоял в том, чтобы нарушить тот самый, дотоле спасительный,

принцип «не убей», который составлял глубочайшую основу, сокровенный секрет

их пребывания в разнообразных формах симбиоза с животными. Первое условие

их беспрепятственного доступа к остаткам мертвого мяса состояло в том,

чтобы живое и даже умирающее животное их не боялось. Троглодиты должны были

оставаться безвредными и безобидными, и даже кое в чём полезными, например,

сигнализирующими об опасности соседям в системе биоценоза.

И Природа подсказала узкую тропу, которая, однако, в дальнейшем вывела

эволюцию на небывалую дорогу. Решение биологического парадокса состояло в

том, что инстинкт не запрещал им убивать представителей своего собственного

вида. Экологическая щель, которая оставалась для самоспасения у обреченного

на гибель высокоспециализированного («специализация парализует,

ультраспециализация убивает») вида двуногих приматов, всеядных по натуре,

но трупоядных по основному биологическому профилю, состояла в том, чтобы

использовать часть своей популяции как самовоспроизводящийся кормовой

источник. Нечто подобное небезызвестно в зоологии. Оно называется

адельфофагиен («поедание собратьев»), подчас достигающей у некоторых видов

более или менее заметного характера, но всё же не становящейся основным

способом питания. Тем более не существует прецедента, чтобы это явление

легло в основу эволюции, не говоря уже о последующих чисто исторических

трансформациях этого феномена. Таким образом, этот кризис и выход из него

охарактеризовался двумя экстраординарными явлениями. Во-первых, редчайшим

среди высших животных видов феноменом — адельфофагией (другими словами,

произошел переход к хищному поведению по отношению к представителям своего

же собственного вида). И во-вторых, совершенно новое явление — зачаточное

расщепление самого вида на почве специализации особой пассивной, поедаемой

части популяции, которая, однако, затем очень активно отпочковывается в

особый вид, с тем, чтобы стать в конце концов и особым семейством. Эта

дивергенция двух видов — «кормимых» и «кормильцев» — протекала необычайно

быстро, и ее характер является самой острой и актуальной проблемой во всём

комплексе вопросов о начале человеческой истории, стоящих перед современной

наукой. Никакой инстинкт у животных не препятствует поеданию себе подобных,

даже и принадлежащих к одной стае или популяции. Все признаки каннибализма

у палеоантропов, какие известны антропологии, прямо говорят о посмертном

поедании черепного и костного мозга, вероятно, и всего трупа подобных себе

существ.

Всё-таки указанные два инстинкта противоречили друг другу: никого не

убивать и при этом убивать себе подобных. Произошло удвоение, или

раздвоение, экологии и этологии поздних палеоантропов. Но их прежний образ

жизни не мог вполне смениться «войной всех против всех» внутри собственной

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13