Эволюция и происхождение человека

Практически все сообщества высших животных строят свои взаимоотношения

иерархически, образуя привилегированные ступени из альфа, бета, гамма (и

т.д.) — особей. И всегда существует определенный уровень внутривидовой

агрессивности. Понятно также, что это «неравноправие» должно обостряться в

неблагоприятных, экстремальных условиях. Но лишь у позднейших гоминид

(троглодитов), предтеч людей, это «иерархическое строительство» дошло до

устойчивой смертоносной агрессивности, что и привело к осознанию (уже —

человеком!) реальной смертельной опасности, исходящей от внешне такого же,

как и он сам существа. «Такой — да не такой» («Федот, да не тот!») — это и

была та самая первая дипластия, тот страшный абсурд, который привел к

первейшему проблеску гоминизации животного, что и стало детонатором

взрывоподобного становления рассудка. Именно таким образом и происходит

страшное открытие человека (также и в смысле открытия нового — уже

собственно человеческого — пути): «Я могу быть убит таким же существом, как

и Я!!» И в этом озарении-прозрении заключалось буквально всё: и само-

осознание, «овладение собой, как предметом», и вероятностное

прогнозирование будущих событий, т.е. всё то, на чём зиждется человеческий

рассудок. Одновременно при этом само-осознании (иначе говоря — при рождении

рассудка) происходит и неизбежное эапечатление, или т.н. «импринтинг»,

хищного поведения, в результате которого убийства себе подобных предстают

перед рассудочным человеком на долгие века как естественные. В этом плане

страшный «импринтинг человекоубийства», ставший величайшим трагическим

заблуждением человечества, видится как высочайшая цена, уплаченная людьми

за приобретение ими рассудка. Часто говорят о непомерно быстром образовании

вида Homo sapiens из родительской формы Troglodytes, хотя никаких «обычных»

темпов образования видов не существует. Но в нашем случае дело идет не о

далеких биологических видах, а раздвоении единого вида. Вот как раз вполне

«бессознательным» и стихийным интенсивным отбором палеоантропы и выделили

из своих рядов особые популяции, ставшие затем особым видом. Обособляемая

от скрещивания форма, видимо, отвечала прежде всего требованию податливости

на интердикцию. Это были «большелобые». В них вполне удавалось подавлять

импульс убивать палеоантропов. Но последние могли поедать часть их

приплода. «Большелобых» даже удалось побудить пересилить инстинкт «не

убивать», т.е. заставить их убивать для палеоантропов, как «выкуп», разных

животных, хотя бы больных и ослабевших, вдобавок к прежним источникам

мясной пищи. Внутривидовой агрессор — биологический палеоантроп,

первоубийца явился как бы «злым гением» человечества (в гегелевском

оформлении этого понятия, т.е. как мать является «гением» своего ребенка:

здесь, конечно же, подразумевается внеэтический аспект). Совершив

патологический переход к хищному поведению по отношению к своему же виду,

палеоантроп-агрессор принес в мир гоминид страх перед «ближним своим».

Закрепляясь генетически, этот страх стал врожденным. Это «страшное

наследие» проявляется у людей уже в раннем детстве в форме «боязни

посторонних», когда пяти-семимесячный ребенок начинает отличать «своих» от

«чужих» и испытывает страх при приближении незнакомого человека, хотя и не

имеет отрицательного опыта общения с ним. Реакция «боязни посторонних»

наблюдается у всех народов мира. Вспомним обряды инициации. Суть их состоит

в том, что подростков, достигших половой зрелости (преимущественно

мальчиков), выращенных в значительной изоляции от взрослого состава племени

(в особых домах), подвергают мучительным процедурам и даже частичному

калечению, символизирующим умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в

лесу и выражает как бы принесение этих подростков в жертву — на съедение

лесным чудовищам. Последние являются фантастическими замещениями некогда

совсем не фантастических, а реальных пожирателей-палеоантропов: как и само

действие являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением. Надо думать, что

этот молодняк, вскормленный, или вернее, кормившийся близ стойбищ (в

загонах?) на подножном растительном корму до порога возраста размножения,

умерщвлялся и служил пищей для палеоантропов. Лишь очень немногие

(отбираемые палеоантропами по «большелобости») могли уцелеть и попасть в

число тех взрослых, потомки которых затем отпочковались от палеоантропов,

образовав мало-помалу изолированные популяции кормильцев (данников) этих

палеоантропов, — в итоге всё же уничтоженных: это сделал уже Homo sapiens

sapiens. Этот ароморфоз был достаточно локальным феноменом: по данным

современных генетических исследований человеческого гемоглобина выяснилось,

что всё человечество является потомками всего лишь 600-1000 предковых

мужских особей. Есть и еще один совершенно специфический факт, который тоже

локализован в данном хронологическом интервале: расселение ранних Homo

sapiens по обширной ойкумене, чуть ли не по всей пригодной к обитанию

территории нашей планеты, включая Америку, Австралию, Океанию. Эта

дисперсия человечества по материкам и архипелагам Земного шара по своей

стремительности тоже может быть уподоблена взрыву. За эти полтора-два

десятка тысячелетий кроманьонцы преодолели такие экологические перепады,

такие водные и прочие препятствия, каких ни один вид животных вообще

никогда не мог бы преодолеть. И нельзя свести это рассеяние людей по

планете к тому, что им не хватало кормовой базы на прежних местах, так же,

как и нельзя сказать, что люди в верхнем плейстоцене расселялись из худших

географических условий в лучшие, — имело место и противоположное. Им не

стало «тесно» в хозяйственном смысле, им, несомненно, стало тесно в смысле

трудности сосуществования с себе подобными. Они старались отселиться от

палеоантропов, которые биологически утилизировали их в свою пользу,

опираясь на мощный и неодолимый нейрофизиологический аппарат интердикции.

Они бежали и от соседства с теми популяциями Homo sapiens sapiens, которые

сами не боролись с указанным фактором, но уже развили в себе высокий

аппарат суггестии и перекладывали тяготы на часть своей и окрестных

популяций. И палеоантропы и эти «суггесторы» понемногу географически

перемещались вслед за такими беглецами переселенцами. Наконец. Земной шар

перестал быть открытым для свободных перемещений, и его поверхность

покрылась т.н. антропосферой, или системой взаимообособленных ячеек,

пользующихся своим собственным языком, как средством защиты — помощью

непонимания — от чужих повелений и агрессивных устремлений. Важно также и

то, что эти первобытные социальные образования в общем всегда эндогамны.

Этнос или другой тип объединения людей всегда служит препятствием для

брачно-половых отношений с чужими. Ведь несомненно, что к главнейшим

механизмам дивергенции с палеоантропами принадлежало избегание скрещивания.

Так что эндогамия, разделившая человеческий мир на взаимно обособленные

ячейки, сделавшая его причудливой сетью расово-национальных этносов, была

следствием дивергенции, как бы возведенным в степень, получившим совершенно

иную функцию. И всё же это взаимное избегание первобытных популяций было

слишком запоздалым средством для того, чтобы таким образом защититься от

скрещивания с палеоантропами-адельфофагами. Ибо самое страшное уже

произошло: потомки этих первоубийц уже прочно вошли в состав рода людского

в результате первобытного промискуитета на самой ранней стадии становления

человечества — адельфофагической. Слишком просто было бы считать, что

ранние Homo pre-sapiens состояли из внушающих (суггесторов) и внушаемых

(суггерендов), и эти вторые поддавались воздействующему влиянию первых. Так

же просто было бы и полагать, что каждая особь играла то одну роль, то

обратную, нимало не срастаясь с ними. Но обе эти модели слишком просты,

чтобы быть истинными. Метаморфозы суггестии вполне согласуются с иной

антропологической моделью. Более вероятно, что существовало как минимум три

соучаствующих стороны. И воздействие суггестии направляется лишь на того,

кто не владеет «кодом» самозащиты, либо происходит обращение, наоборот, к

владеющему таким кодом (соучастнику). Здесь слову «код» возвращается его

истинное значение, утраченное кибернетикой: «код» может быть только

укрытием чего-то от кого-то, и подразумевает трех участников: кодирующего,

декодирующего и акодирующего (не владеющего кодом). Соответственно,

существовало три градации в неустойчивом переходном мире становления

раннего человечества. Homo pre-sapiens.

1. Еще весьма близкий к биологическому палеоантропу, т.е.

полунеандерталоидный тип, использующий примитивную, летальную для его

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13