Фольклор - как главный фактор отражения культуры казачества

p align="left">В 50-е годы позапрошлого столетия военные действия в Восточном Предкавказье достигли своего апогея. В непрекращающихся боях с северокавказскими горцами сложили головы и многие генералы российской армии [6]. В песенной народной памяти сохранились уважительные воспоминания о командире сунженских казаков Н.П.Слепцове (с. 64-68). Не забыли гребенцы и Наказного атамана Кавказского Линейного казачьего войска Ф.А.Ккруковского, погибшего в предгорьях Чечни летом 1852 г. [6,с. 62-64].

Вторая часть озаглавлена “Песни колыбельные, календарные, лирические, баллады” (с. 112-175), которые сопровождали станичников от рождения до смерти. Из этого ряда наиболее известна колыбельная песня, подслушанная М.Ю.Лермонтовым в станице Червлённой в 1837 г. и записанная им на клочке бумаги. Она в различных вариантах до сих пор звучит в казачьих семьях. Переработав на поэтический слог слова, поразившие его, Михаил Юрьевич сумел сохранить и донести до нас весь глубокий смысл, заложенный в повседневной жизни левобережного казачества в условиях многолетнего военного противостояния с соседними враждебными народами.

Профессор Н.Н.Великая в одной из своих монографий, исследуя процессы социализации у казаков Восточного Предкавказья, подробно рассмотрела “Казачью колыбельную песню”. В первую очередь было обращено внимание на воспитание с юных лет мужчины-воина, "который может отличиться, завоевать почет и уважение своими делами на поле брани. Идеал женщины-казачки - мать, верная жена-труженица, которая ждет домой мужа и сына» [7].

Третья часть озаглавлена “Песни свадебные, скоморошины, частушки” (с. 176-256), которые никогда не звучали вместе, а отличались не только по тематике, но и различались по порядку исполнения, даже в соседних казачьих общинах. В этих песнях главным образом представлены основные праздничные мероприятия, часто сохраняющие общеславянские корни. В редкие минуты затишья, но под охраной кордонных казаков на заставах и в пикетах на Тереке, станичники веселились, стараясь хотя бы немного забыть о трудностях повседневной жизни на передовой черте с горскими народами Кавказа.

Таким образом, рассмотрев совсем небольшое количество известных песен гребенских казаков, можно заключить, что героико-историческая тема присутствует в них. Причем, старинные варианты переработаны и приурочены к более поздним событиям, участниками которых становились жители гребенских станиц. Отражены в них и наиболее значимые события, происходившие на полях сражений в XIX в., главным образом, связанные с гибелью казачьих вождей. В целом же, несмотря на специфику жизни порубежного казачества, и особого военизированного населения Северного Кавказа, “военная” тематика ни коем образом не доминирует над повседневными бытовыми песнями, предназначенными для всевозможных сторон человеческой жизни.

Примечания

1. Белецкая Е.М. Казачество в народном творчестве и в русской литературе XIX в. - Тверь, 2004. - С.66, 207.

2. Там же, с. 208.

3. Центральный государственный архив республики Северная Осетия-Алания (ЦГА РСО-А). Ф.3. Оп.1. Д.402. Л.22.

4. Бутова Е. Станица Бороздинская, Терской области, Кизлярского округа // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып.7. - Тифлис, 1889. - С.4.

5. Ктиторов С.Н. «Известный на Кавказе по отличной храбрости…» (штрихи биографии Льва Антоновича Венеровского) // Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. Материалы четвертой международной Кубанско-Терской научно-просветительской конференции. - Краснодар - Армавир, 2002. - С.67.

6. Белецкая Е.М. Указ. соч. с. 207-208.

7. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII-XIX вв. - Ростов-на-Дону, 2001. - С.195-196.

Сефербеков Р.И.

(г. Махачкала)

ОБ ОДНОМ МИФОЛОГИЧЕСКОМ ПЕРСОНАЖЕ ТЕРСКИХ КАЗАКОВ

Заметное место в духовной культуре терских казаков занимали их традиционные религиозные верования. Будучи составной частью великорусского народа, в мифологии терских казаков сохранились представления о домовых, леших, водяных, русалках, ведьмах и т.п. [1] Проживая с давних времен на Северном Кавказе, терские казаки испытали определенное влияние мифологии местных народов. Наиболее наглядно это можно проиллюстрировать на примере мифологического персонажа Лобаста. Первое упоминание о нем встречается в сообщении Т. Рогожина. В соответствии с его описанием, «это нагая женщина, большого роста, весьма полная и обрюзгшая до безобразия и отвращения, с громадными, приблизительно в аршин, отвислыми грудями, закинутыми иногда чрез плечи на спину, и с косами, достигающими до земли; в общем, наружный вид ее крайне и невыносимо безобразный, отталкивающий и наводящий страх. Она живет в больших болотах, озерах и омутах. Своим видом она наводит страх на людей, и, кроме того, часто захватывает людей, проходящих мимо ее жилища, затаскивает в болото и щекочет сосками своих грудей, щекочет иногда до смерти» [2].

Анализируя данное описание, следует обратить внимание на название, внешний облик, гендерную принадлежность, локус обитания, функции и предикаты этого демонологического персонажа. Относительно названия этого персонажа - Лобаста, не встречающегося в демонологии других русских, то, на наш взгляд, оно возникло не без влияния Албасты - злого демона, связанного с водной стихией, у тюркских народов Северного Кавказа. [3]

У кумыков демон Албаслы къатын являлся олицетворением злого, враждебного человеку начала. По поверьям, это женщина огромного роста, с густыми распущенными волосами и с большой отвислой грудью. Живет Албаслы къатын в лесу, в пещере, а по ночам бродит в окрестностях селений и даже посещает дома жителей. Она очень зла, жестока и душит свои жертвы.[4] Ногайцы представляли Албаслы в образе женщины с длинными волосами, обвислыми грудями, которая она, убегая, закидывала за спину. Ступни ног у нее широкие, повернуты пятками вперед. Ходит вразвалку, обитает преимущественно в лесу, где ее можно увидеть сидящей под деревом, расчесывающей серебристого цвета волосы длинными ногтями. Напав на человека, Албаслы уносит его в лес и умерщвляет щекоткой.[5]

В пользу нашего предположения свидетельствует и внешний облик Лобасты, который во многом аналогичен тюркскому персонажу и мало соответствует облику других, связанных с водной стихией мифологических персонажей русских, например, русалок.[6] «Русалки - бледнолицые, с зелеными распущенными волосами женщины, живущие в реках и озерах. В русалок, по народному мнению, обращаются обыкновенно души утопленниц, а также души детей, умерших некрещеными. Русалки по ночам выходят из рек и расчесывают свои длинные зеленые волосы, с которых струится вода. Если встретится с ними человек, то они или топят его, или же защекочивают до смерти». [7] «По народным представлениям, обычно русалки - похотливые женщины, которые проводят время чаще всего в любовных играх с юношами и по отношению к человеку ведут себя враждебно без всякой на то причины…Русалки живут не там, где умершие предки, не на том свете, а близ людей, в лесах, в воде и в полях, т.е. очевидно, там, где они умерли или похоронены и где находятся все другие заложные покойники» [8]. «Русалки, по поверьям, наносят людям вред: пугают, гоняются, топят, убивают, замучивают щекоткой, они прельщают мужчин и ненавидят женщин, портят скотину, воруют детей» [9]. Образ русалки связан как с лесом, так и с водой.[10] Близки к русалкам в мифологии восточных славян существа также женского пола - берегини.[11]

Следует указать, что Лобасту и русалок роднят некоторые внешние черты (длинные волосы), локус обитания и злокозненные по отношению к человеку действия. Наличие у Лобасты огромных грудей свидетельствует о первоначально позитивном образе, который, вероятно, восходит к образу Великой Богини-матери [12] и связан с плодородием, покровительством женщине, семье и деторождению. Подтверждением нашего тезиса о связи описываемого персонажа с образом Великой Богини-матери является и мнение В.М. Котович, которая считала, что «сама иконография образа женщины с большими грудями - довольно прямолинейно подчеркивает традиционные черты образа Прародительницы, сложившиеся в самых архаических ее воплощениях в обликах палеолитических Венер», и что в облике Албасты перед нами предстает «прошедший долгую эволюцию и значительно трансформированный образ Великой Матери». [13]

Таким образом, исходя из представленного материала можно сделать вывод, что мифологический персонаж терских казаков Лобаста испытал определенное влияние тюркской мифологии, наложившейся на первоначальную восточнославянскую основу. С течением времени, в связи с переоценкой роли божеств и перехода некоторых из них в разряд демонов, позитивные характеристики этого мифологического персонажа приобрели негативный оттенок.

Мифологические персонажи, аналогичные описываемым, имелись и в фольклоре народов Западной Европы, у которых водяные духи представлялись в образе ундины. Выходя из воды, ундины принимали облик прекрасных девушек; сидя на камнях, они расчесывали свои чудесные волосы и всячески соблазняли мужчин. Считалось, что ундины - духи молодых женщин, покончивших с собой из-за несчастной любви.[14]

Литература

1. См.: Ризаханова М.Ш. Дагестанские русские. XIX - начало ХХ в.: Историко-этнографическое исследование. Махачкала, 2001. С. 159-167.

2. Рогожин Т. Нечто из верований, поверий и обычаев жителей ст. Червленой Кизлярского отдела Терской области // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1893. Вып. 16. С. 63.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55