Эстетика древнерусского города
хозяев оно было надежным убежищем, «закромами», хранителем их святынь,
имущества и самих жизней. Нечто подобное можно видеть и в других
древнерусских городах, где во время вражеских набегов жители посадов и
пригородных сел затворялись в детинцах, а свои посадские дворы зачастую
сжигали собственными руками. В детинцах или кремлях, как они стали
называться в Московское время, судя по писцовым книгам XVI — XVII вв. и
другим источникам, находились именно «осадные» дворы или дворы «для
осадного сидения», пустовавшие в мирное время.
В детинце как бы сжимался, концентрировался образ города. В принципе,
он мог стягиваться в точку, представая в виде одного лишь архитектурного
знака, в виде башни — вежи (донжона). С особой наглядностью это стягивание,
свертывание образа города (как и отдельного здания) представлено в
декоративно-прикладном и изобразительном искусстве Средневековья. От
архитектурного знака существовал прямой переход к знаку чисто
символическому, воплощаемому в богослужебной утвари, предметах княжеского
обихода, ювелирных изделиях, а то и в простых бытовых вещах.
Особенности древнерусского города
Образ города мог и растягиваться, разворачиваться, распространяясь
на все большую и большую территорию. Его пропорции при этом менялись до
неузнаваемости. Стены окольных городов бывали совсем лёгкими, в XVI — XVII
вв. их чаще называли острогами, а не городами. Однако образ города,
редуцируясь, не исчезал все же полностью никогда в пределах человеческих
поселений, где каждая жилая ячейка имела свою «городьбу». И разве известный
обряд «опахивания селения», совершавшийся с целью защиты от нападения злых
духов, не делал это село умозрительно соотносимым с городом? Понятие города
было связано не только с образом горы, но и с идеей преграды, что, может
быть, еще важнее, хотя и то и другое — неразрывно связанные по своей
этимологии термины. Выделение преград, границ даже очень больших территорий
наделяло их важнейшим признаком определенности, измеримости, а отсюда и
освоенности, и уже давало намек на зарождение в них градостроительного
образа. Идея города растворялась в природе и в то же время, вычленяясь из
природы, она как бы обращалась к человеку, постоянно сопровождая и
«обрамляя» всевозможные проявления его жизнедеятельности.
Можно сказать, что основополагающей функцией архитектуры и
градостроительства было создание необходимых барьеров, преград между
разными пространствами — «своим» и «чужим», освоенным человеком и служащим
ему, и внешним — неизвестным, опасным и враждебным. Понятно почему в таком
случае столь большое внимание уделялось точкам входов, воротам и дверям.
Древние римляне, например, ставили у городских ворот статуи двуликого Януса
— посредника между мирами. В средневековой Руси над воротами всегда или
сооружались церкви, или устанавливались в киотах иконы. Часто также
ставились церкви и часовни рядом с воротами — для их духовной защиты.
Проходя через городские ворота, человек попадал в разные по своей
значимости пространства. Вполне закономерно, что пространство внутри
детинца являлось самым значимым и самым священным. Оно было очень
неоднородным и в пределах одной крупной городской зоны, поскольку в этой
зоне располагались разные по значимости объекты. Доминирующее положение
детинца оказывалось все же неабсолютным, ткань города имела
полицентрическую структуру со сложной многоступенчатой системой
субординации. Особенно это касалось крупных городов, которые и возникали на
базе целых гнездовий поселений, и в дальнейшем, в пору своего расцвета,
включали в себя сразу много притягательных в градостроительном отношении
точек: храмов, княжеских дворов, позже, в централизованном государстве, —
административных учреждений, приказов, различного рода подворий и конечно
же торгов, которые возникали и в центре города, и у ворот, и у пристаней, и
на верхних посадах.
Исключительно большое значение приобрели с течением времени монастыри,
располагавшиеся как вдали от городов, так и в их центрах, и среди посадов,
и на ближних и дальних подступах к городам, где они иногда становились
«сторожами» — передовыми форпостами, говоря языком другой эпохи. Стены
монастырей могли приобретать крепостной характер. В XVI — XVII вв. такие
монастыри получили весьма заметное, если не ведущее положение в ансамблях
городов. По сути дела, это были города в городах, о чем прямо писал,
например, барон Герберштейн, посещавший Московию в первой половине XVI в.
Превращаясь в крупных феодальных собственников, монастыри становились в
определенном смысле конкурентами городов, в ряде случаев они оказывались на
положении градообразующего ядра, то есть начинали играть роль детинца или
кремля нового города, посады которого формировались из монастырских слобод.
Так возник город Троице-Сергиев Посад. А в Ярославле, например,
[pic]
Стены и башни Спасо-Ефимиева монастыря в Суздале.
Спасо-Преображенский монастырь, примкнувший непосредственно к валам
Земляного города — основной посадской территории, — принял на себя значение
кремля, тогда как древнее крепостное ядро — детинец, называвшийся здесь
«Рубленый город», в XVI — XVII вв. это своё исконное значение потерял.
Хорошо укрепленный каменными стенами монастырь стал фактической цитаделью
всего города, которую сами горожане прозвали кремлем.
Традиционная социальная иерархия пронизывала собой структуру каждого
посада, где выделялись отдельные «концы», слободы и сотни, отдельные улицы,
тоже представлявшие собой определенную общину (известны «уличанские
сходы»). Причем каждая община отнюдь не была однородным целым — в ней была
своя внутренняя субординация. Приоритеты везде, естественно, принадлежали
родовой знати. «Лучшие люди» города составляли особую группу, из которой
выбирались старейшины, тысяцкие, посадники. Вторая категория горожан так и
называлась: «середние», ниже стояли «молодшие» и «худые». В самом низу
социальной лестницы находились смерды и холопы. При этом определенного
социального зонирования территории города практически не существовало, коль
скоро в каждой общине были представлены одновременно все или почти все
категории жителей, которых объединяли родственные узы, соседская круговая
порука или отношения личной зависимости. Социальное и имущественное
неравенство горожан с естественной непосредственностью должно было
сказываться на характере застройки посадов, где между богатыми
многообъемными теремами знати и приземистыми полуземлянками смердов
несомненно существовал резкий контраст, но существовали также и многие
переходные, промежуточные по своему иерархическому положению звенья,
смягчавшие этот контраст и превращавшие его в иную систему композиционных
отношений.
Важно отметить, что не простое наличие тех или иных реальных
экономических возможностей владельца определяло назначение величины и
степени архитектурно-художественного богатства его постройки. Определяющим
было истинное, признанное положение этого владельца на ступенях социальной
иерархии. Гораздо важнее были престижные соображения, соблюдение эти-
кетности, нежели прямое отражение преходящего материального состояния
человека. Впрочем, материальное состояние человека не могло быть слишком
переменчивым, оно непременно должно было быть соответствующим статусу этого
человека. Обычай требовал от боярина строить богатые хоромы, потому что ему
не пристало жить в халупе. Но сколько бы ни старался холоп скопить средств,
тот же могущественный обычай ни в коем случае не позволил бы ему зажить
по-боярски. И только в канун перехода к Новому времени, заметнее
всего в XVII в., началось разрушение устоев такой иерархической
предустановленности.
Естественно, что и сами города в соответствии со своим положением в
общей иерархической системе имели разные величины, разные степени богатства
и композиционной сложности. Малые городки часто имели укрепленным один лишь
детинец, тогда как более крупные города получали по нескольку предградий и
гораздо большее число архитектурных доминант. По своей территории в
пределах стен такие города, как Киев, Чернигов, Новгород, в XII — XIII вв.
достигли более 200 га, Владимир-на-Клязьме — 80 га, Переяславль-Залес-ский
— 30 га. а такие, как Юрьев-Польской или Дмитров, —менее 10 га.
«Подудельный» по отношению к Чернигову Вщиж, состоявший из детинца и пред-
градья, по общей площади равнялся одному лишь черниговскому детинцу.
При всем том на Руси не было такого резко выделяющегося по своим
масштабам города, как Константинополь, и такого храма, как
