Реферат: Эразм Роттердамский и гуманистическое движение в Германии
Мир по эразмиански – «творение божие». Но необходимо иметь в виду, что «мир»–это, прежде всего человек, не материальные условия его существования, как природные, так равно и социальные, и вдобавок – отдельно взятый человек, а не общество. В « Приготовлении к смерти» сказано: «миром я называю ветхого (т.е. не скупленного крестной жертвою Иисуса) человека с его действиями и страстями. Впрочем, именем «мира» ты можешь обозначить и людей, преданных этому миру, которые никогда не переставали и никогда не перестанут изо всех сил сражаться против Христа и его учеников»[187]. «Толпа зовет « городом» стены и дома, сложенные из камней и бревен… тогда как на самом деле город образуют нравы людей»[188]. Знакомясь с образом Человека по Эразму, его мировоззрением по этому вопросу, можно выделить главные проблемы, которые особенно волнуют гуманиста. Светское и духовное понимание предназначения человеческой жизни он рассматривает в контексте историко-политического развития.
Объясняя пословицу «Человек - что пузырь на воде», Эразм говорит:
«Право же, нельзя найти других слов, которые бы лучше выражали все ничтожество нашей жизни! Прежде всего, ценою каких опасностей появляемся мы на свет! Далее, как одиноко и беззащитно наше детство! Как скоротечно отрочество! Как мимолетна юность! Аристотель…говорит, что телесная сила человека иссякает примерно к тридцати пяти годам, а духовная – к сорока девяти, Гиппократ ограничивает человеческую жизнь теми же сорока девятью годами. Если ж из этого расчета вычесть еще детство и старость – ты, понимаешь ли, какая останется малость? Да и той ежедневно грозят тысячи всевозможных болезней и, не в меньшем числе, несчастливые случайности, обвалы, яды, кораблекрушения, войны, землетрясения, падения, молнии –чего только ей не угрожает! И это самое существо, что приводит в действие сокрушительные мятежи и чьим страстям, чьей алчности тесен наш земной круг!»[189]. Его сожаление о быстротечности человеческой жизни подчинено размышлениям о необходимости утверждения общечеловеческих ценностей во благо всей жизни как самого человека, так и государства в целом. Подчинения смысла жизни человека не разрушению, а созиданию.
Что такое «человек» по эразмиански? Наиболее полно духовно-телесное представление о человеке можно проследить в произведении Эразма «Силены Алкивиада»: «Прежде всего, не подлежит сомнению, что любая вещь имеет два лица, подобно Алкивиадовым силенам, и лица эти отнюдь не схожи одно с другим. Снаружи как будто смерть, а загляни внутрь – увидишь жизнь, и наоборот, под жизнью скрывается смерть, под красотой - безобразие, под изобилием – жалкая бедность, под позором – слава, под ученостью – невежество, под мощью – убожество, под благородством - низость, под весельем – печаль, под преуспеянием – неудача, под дружбой – вражда, под пользой – вред, коротко говоря, сорвав маску с силена, увидишь как раз обратное тому, что рисовалось с первого взгляда»[190].
Обманчивость первого впечатления очень опасно, и не случайно именно сдержанность в суждениях, взглядах была особенно присуща Эразму, как человеку. Что наиболее ценным во взаимоотношениях с людьми было для Эразма? Сам человек, его духовный мир, его истинная сущность проявляющаяся в его поступках и делах, а не толщина его кошелька и тем более социальный статус. «Нет никого беднее, чем знаменитые на весь мир богачи, никого несчастнее тех, кого целый свет считает небывалыми счастливцами. Этот всеобщий закон, он правит не только отдельными людьми, но и обществом и природою. Все самое лучшее и великое либо вовсе скрыто от наших чувств, либо внешне ничтожно. Ничтожно семя, но в нем начало могучего дерева»[191]. Утверждение духовных принципов жизни, саморазвитие и самосовершенствование личности - вот главный смысл бытия по эразмиански. В трактате «О приготовлении к смерти» он размышляет о превратности человеческих суждений: люди в ужасе перед телесной смертью, но сами спешат навстречу смерти духовной, которая в миллион раз страшнее. «Когда человек погрязает в удовольствиях и наслаждениях плоти, разве не это зовется у толпы «жизнью»? Но те, кто живет так, мертвы вдвойне»[192]. Утверждая эти истины, Эразм сам утверждался в своих собственных глазах, как человек. «Он отличался повышенной чувствительностью, застенчивостью, щепетильностью, даже робостью, и на всякое чужое неодобрение – справедливое или безосновательное, серьезное или ничтожное, безразлично – отвечал неодолимым желанием оправдаться немедленно»[193]. Но возможно внешняя оболочка Силена, скрывала «могучее дерево»? И в стремлении пойти на компромисс в малом, бесконфликтность и осторожность, тем не менее не остановила Эразма в главном, остаться до конца жизни верным своим принципам и идеалам, не подчинятся авторитетам и «сильным мира сего» в их стремлении подавить его как личность в столкновении разных течений Реформации.
Отстаивая и утверждая свои принципы и идеалы, Эразм никогда не называл себя мудрецом, и часто подчеркивал, что это только его мнение, которое возможно может быть ошибочным. Он мерил «мудрость человеческую» шкалой ценностей, которой обладал тот или иной человек: «Превратной шкале ценностей отвечают превратные суждения и ложные имена вещей»[194]. А «непрошеную мудрость» сравнивал с опрометчивым сумасбродством. Для Эразма благоразумие должно быть обдуманным: «Что, ежели теперь какой – то свалившийся с неба мудрец вдруг поднимет крик, уверяя, будто тот, кого все почитают за бога и своего господина, - даже и не человек, ибо по- скотски следует лишь велениям страстей, что он – подлый раб, ибо сам добровольно служит многим и к тому же гнусным владыкам? Что, если, встретив человека, оплакивающего своего умершего отца, мудрец повелит ему радоваться, коль скоро лишь теперь покойник начал по- настоящему жить : ведь наша здешняя жизнь – лишь подобие смерти…Что, если тот же мудрец, увидя дворянина, гордящегося своими предками, обзовет его безродным нищим на том основании, что ему чужда сердечная доблесть, единственный источник истинного благородства? Что, если он со всеми и с каждым вздумает рассуждать подобным же образом – разве не станут все глядеть на него, как на буйно помешенного? Как ничего нет глупее непрошеной мудрости, так ничего не может быть опрометчивее сумасбродного благоразумия. Напротив, истинно рассудителен тот, кто, будучи смертным, не стремится быть мудрее, чем подобает смертному, кто снисходительно разделяет недостатки толпы и вежливо заблуждается заодно с нею»[195]. Никогда не разделял Эразм заблуждений и страстей толпы и никогда им не потворствовал. Но и слепая одержимость « какого-то свалившегося с неба мудреца» была ему чужда, ибо он прекрасно понимал, что «сумасбродное благоразумие» в ближайшем родстве с пагубной глупостью.
Практика благочестия, или, выражаясь более современно, законы человеческого поведения, - вот что оказывается главным и в примечаниях к Новому завету, как, впрочем, и вообще в богословии Эразма. Проблемы же догматического богословия затрагиваются чрезвычайно редко. «Подозрение Лютера, что человеческое значит для Эразма больше, чем божественное, было отнюдь не лишено оснований. Человеческим и человечным был подход Эразма к тем практическим вопросам, которые его занимали»[196]. Обращаясь к «философии Христа», Эразм рассматривает все законы человеческого поведения подчиненным одному общему – закону Любви. «Лучше меньше знать и больше любить, чем больше знать и не любить»[197]. Любовь шире и выше справедливости, и главное в любви –милосердие и доброта. «Слово
«милосердие» обнимает собою все проявления любви»[198]. Доброта –самое божественное из человеческих качеств. Так было даже во времена язычества, подчеркивает Эразм, так учил апостол Павел, так внушали отцы древней Церкви. Благодеяние без душевной доброты теряет всякую цену. Терпение к инакомыслию, сдержанность у Эразма никогда не перерастает в равнодушие, в примирение со злом. Как моралист и критик он отвергает зло, предостерегает от контакта с ним, называя его вредным и губительным, потому что чреват уступкою и соглашательством. Он искренне сожалеет: «Если зло одолевается злом, если за обиду мы мстим стократною обидой» - и когда, это зовется «справедливостью»[199].
Терпимость и терпеливость ко всем появлениям человеческого бытия постоянно просматривается в трудах Эразма. Постепенность и терпеливость в воспитании благочестия: «благочестию тоже ведомо свое детство, своя юность и, наконец, совершенная и плодоносная сила мужества»[200]. Пропагандирует терпимость и уважение к нравам и обычаям других народов. Как ни прекрасна героическая цельность и верность себе, власть и сила обстоятельств неодолимы: человек вынужден уступать и приспосабливаться, и ничего позорного в этом нет. Кто не желает приноровляться ко времени и месту, тот сам исключает себя из общества. В любой земле свои нравы и обычаи, и долг пришельца – не потешаться над ними, но подражать им в меру своих сил – такой образ действия и благороден, и полезен.
Размышляя о авторитете, Эразм и здесь склоняется к определенной «шкале ценностей», преобладанию индивидуального над коллективным. Привыкая мыслить шаблонно, подчиняясь авторитетам «общество» склонно и оценивать мысль также. И инакомыслие становится всего лишь неким объектом, которое не вписывается в общую картину, поэтому и отрицаемо изначально. Нельзя оценивать мысль числом голосов, за нее поданных, - ведь так часто большая часть подчиняет себе лучшую, и не всегда то, что одобрено всеми, всего вернее.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26
