Искусство эпохи Возрождения

Манн, бюргер был «средним человеком в самом высоком смысле этого понятия».

К итальянцам Возрождения такое определение не подходит: они не

чувствовали себя средними людьми, хотя бы и в высоком смысле. Арнольфини,

изображенный Яном ван Эйком, был итальянец, живший в Нидерландах; если бы

его писал соотечественник, портрет, наверно, оказался бы иным по духу.

Глубокий интерес к личности, к ее облику и характеру – это сближает

художников итальянского и северного Возрождения. Но они интересуются ею по-

разному и видят в ней разное. У нидерландцев нет ощущения титанизма и

всемогущества человеческой личности: они видят ее ценность в бюргерской

добропорядочности, в качествах, среди которых не последнее место занимает

смирение и благочестие, сознание своей малости перед лицом мироздания, хотя

и в этом смирении достоинство личности не исчезает, а даже как бы

подчеркивается.

В середине и во второй половине XV века в Нидерландах работали многие

прекрасные живописцы: уже упомянутый Рогир ван дер Вейден, Дирк Боутс, Гуго

ван дер Гус, Мемлинг, Геертген Тот синт Янс. Их художественные

индивидуальности достаточно отчетливо различимы, хотя и не с той степенью

выраженности индивидуального стиля, как у итальянских кватрочентистов. Они

преимущественно расписывали алтари и писали портреты, писали и станковые

картины по заказам богатых горожан. Особенной прелестью у них обладают

композиции, проникнутые кротким, созерцательным настроением. Они любили

сюжеты рождества и поклонения младенцу, эти сюжеты решаются ими тонко и

простодушно. В «Поклонении пастухов» Гуго ван дер Гуса младенец тощий и

жалкий, как всякое новорожденное дитя, окружающие смотрят на него,

беспомощного и скрюченного, с глубоким душевным умилением, мадонна тиха,

как монашенка, не подымает взора, но чувствуется, что она полна скромной

гордостью материнства. А за пределами яслей виднеется пейзаж Нидерландов,

широкий, холмистый, с извилистыми дорогами, редкими деревьями, башнями,

мостами.

Тут много трогательного, но нет никакой сладости: заметна готическая

угловатость форм, некоторая их жесткость. Лица пастухов у ван дер Гуса

характерны и некрасивы, как обычно в произведениях готики. Даже ангелы – и

те некрасивы.

Нидерландские художники редко изображают людей с красивыми,

правильными лицами и фигурами и этим тоже отличаются от итальянских.

Простое соображение, что итальянцы, прямые потомки римлян, вообще были

красивее бледных и рыхлых сынов севера, может, конечно, быть принято во

внимание, но главная причина все-таки не в этом, а в различии общей

художественной концепции. Итальянский гуманизм проникнут пафосом великого в

человеке и страстью к классическим формам, нидерландцы поэтизируют

«среднего человека», им мало дела до классической красоты и гармоничных

пропорций.

Нидерландцы питают пристрастие к деталям. Они являются для них

носителями тайного смысла. Лилия в вазе, полотенце, чайник, книга – все

детали несут кроме прямого еще и потаенное значение. Вещи изображаются с

любовью и кажутся одухотворенными.

Уважение к себе самим, к своим будням, к миру вещей преломлялось через

религиозное миросозерцание. Таков был и дух протестанских реформ, под

знаком которых проходит нидерландское Возрождение.

Меньшая сравнительно с итальянцами антропоморфность восприятия,

преобладание пантеистического начала и прямая преемственность от готики

сказываются во всех компонентах стиля нидерландской живописи. У итальянских

кватрочентистов любая композиция, как бы она ни была насыщена

подробностями, тяготеет к более или менее строгой тектонике. Группы

строятся наподобие барельефа, то есть основные фигуры художник обычно

старается разместить на сравнительно узкой передней площадке, в ясно

очерченном замкнутом пространстве; он их архитектонически уравновешивает,

они твердо стоят на ногах: все эти особенности мы найдем уже у Джотто. У

нидерландцев композиции менее замкнуты и менее тектоничны. Их манят глубина

и дали, ощущение пространства у них живее, воздушнее, чем в итальянской

живописи. В фигурах больше прихотливости и зыбкости, их тектоника

нарушается веерообразно расходящимися книзу, изломанными складками одеяний.

Нидерландцы любят игру линий, но линии служат у них не скульптурным задачам

построения объема, а, скорее, орнаментальным.

У нидерландцев нет отчетливой акцентировки центра композиции,

усиленного выделения главных фигур. Внимание художника рассеивается по

разнообразию мотивов, все кажется ему заманчивым, а мир многообразным и

интересным. Какая-нибудь сценка на дальнем плане претендует на отдельную

сюжетную композицию.

Наконец складывается и такой тип композиции, где вообще нет центра, а

пространство заполняется многими равноправными между собой группами и

сценами. При этом главные действующие лица иногда оказываются где-нибудь в

уголке.

Подобные композиции встречаются в конце XV века у Иеронима Босха. Босх

– замечательно своеобразный художник. Чисто нидерландские пристальность и

наблюдательность сочетаются у него с необычайно продуктивной фантазией и

весьма мрачным юмором. Один из его любимых сюжетов – «Искушение Святого

Антония», где отшельника осаждают дьяволы. Босх населял свои картины

легионами маленьких ползающих, страховидных тварей. Совсем жутко

становится, когда у этих монстров замечаешь и человеческие части тела. Вся

эта кунсткамера диковинных бесов значительно отличается от средневековых

химер: те были величавее и далеко не так зловещи. Апофеоз босховской

демонологии – его «Музыкальный ад», похожий на сад пыток: обнаженные люди,

перемешавшись с лезущими на них со всех сторон чудовищами, корчатся в

мучительной похоти, их распинают на струнах каких-то гигантских музыкальных

инструментов, стискивают и перепиливают в загадочных приборах, суют в ямы,

глотают.

Странные фантасмагории Босха рождены философическими потугами разума.

Он стоял на пороге XVI века, а это была эпоха, заставляющая мучительно

размышлять. Босха, по-видимому, одолевали раздумья о живучести и

вездесущности мирового зла, которое, как пиявка, присасывается ко всему

живому, о вечном круговороте жизни и смерти, о непонятной расточительности

природы, которая повсюду сеет личинки и зародыши жизни – и на земле, и под

землей, и в гнилом стоячем болоте. Босх наблюдал природу, может быть,

острее и зорче других, но не находил в ней ни гармонии, ни совершенства.

Почему человек, венец природы, обречен смерти и тлену, почему он слаб и

жалок, почему он мучает себя и других, непрерывно подвергается мучениям?

Уже одно то, что Босх задается такими вопросами, говорит о разбуженной

пытливости – явлении, сопутствующем гуманизму. Гуманизм ведь не означает

только славословия всему человеческому. Он означает и стремление проникнуть

в суть вещей, разгадать загадки мироздания. У Босха это стремление

окрашивалось в мрачные тона, но это было симптомом той умственной жажды,

которая побуждала Леонардо да Винчи исследовать все – прекрасное и

безобразное. Могучий интеллект Леонардо воспринимал мир целостно, ощущал в

нем единство. В сознании Босха мир отражался раздробленно, разбитым на

тысячи осколков, которые вступают в непостижимые соединения.

Но стоит сказать и о романтических течениях, то есть находившихся под

влиянием итальянского чинквеченто, - они стали распространяться в

Нидерландах в XVI веке. Их несамобытность очень заметна. Изображение

«классической наготы», прекрасное у итальянцев, нидерландцам решительно не

давалось и выглядело даже несколько комически, как «Нептун и Амфитрита» Яна

Госсарта, с их пышными раздутыми телесами. Был у нидерландцев и свой

провинциальный «маньеризм».

Отметим разработку жанров бытовой и пейзажной станковой картины,

сделанной нидерландскими художниками в XVI веке. Развитию их способствовало

то, что самые широкие круги, ненавидя папство и католическое духовенство,

все больше отвращались от католицизма и требовали церковных реформ. А

реформы Лютера и Кальвина включали элемент иконоборчества; интерьеры

протестанских церквей должны были быть совершенно простыми, голыми – ничего

похожего на богатое и эффектное оформление в католических храмах.

Религиозное искусство сильно сокращалось в объеме, переставало быть

культовым.

Стали появляться чисто жанровые картины с изображением торговцев в

лавках, менял в конторах, крестьян на рынке, игроков в карты. Бытовой жанр

вырос из портретного, а пейзажный – из тех ландшафтных фонов, которые так

полюбились нидерландским мастерам. Фоны разрастались, и оставался только

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8