Реферат: Пародия в аспекте интертекстуальности
“Wenig. Dass sie Charlotte heissen und verheiratet sind. Und dass sie schwarze Augen haben” (Pl.,S.44).
И вот какова реакция самой Чарли:
“Wieso Charlotte? Ich heisse doch nicht Charlotte!” (Pl.,S.44).
И тогда в текст включается сам Эдгар Вибо. Он предлагает Чарли успокоиться, так как это довело ее до слез, и объясняет все:
“…Das ist doch kein Grund zum Heulen. Ich hatte den Namen aus dem bloeden Buch” (Pl.,S.44).
То есть, имя для возлюбленной прямо заимствуется из текста романа Гете и американизируется в духе времени. И еще интересно отметить сходство имен друзей Вертера и Вибо: «Wilchelm» и «Willi». Последнее тоже можно рассматривать как разговорный вариант имени «Wilchelm». Вот как обращается Вертер к своему другу: «lieber Freund», «bester Freund», «mein Lieber», «mein Schatz» – здесь действительно чувствуется дружеская симпатия к близкому человеку. А друг Вибо предстает перед нами как «mein bester Kumpel Willi», «old Willi». Такие обращения ярко свидетельствуют о снижении стилистического уровня в ТП – высокий стиль в ТО и низкий разговорный в ТП. В то время, как Вертер уважительно, с любовью обращается к своему другу, у Вибо – это всего лишь молодежный слэнг, так как патетика здесь неуместна.
Особая роль при этом отводится использованию в разговорной речи модных иностранных слов, как, например, в данном случае – американизм «old». В результате извечная тема «любовного треугольника» переносится из времени Вертера в двадцатое столетие. И анализ имен указывает на новое время, «новые» страдания участников треугольника. А, как известно, «…временная ориентация повествования – одна из наиболее существенных характеристик художественного текста, так как она определяет характер используемых автором произведения языковых средств» (Гончарова,1983:27).
Сопоставляя ТО и ТП, мы видим большую разницу в использовании авторами лексического материала. Роман Гете – эталон классической прозы, является шедевром периода романтизма, и все в произведении говорит нам об этом. Читая его, мы действительно можем насладиться красотой высокого стиля. Язык Гете изобилует возвышенной лексикой. И мы чувствуем всю глубину жизненной трагедии Вертера.
В ТП лексика низведена до простой разговорной,.часто фамильярной. Перед нами слова, используемые в повседневном общении. Но не все так просто, так как в тексте пародии сплошь и рядом употребляются грубые, пошлые слова и выражения. Язык снижен до вульгарного. Это молодежный слэнг, который просто кишит «импортными словами», и едва ли при помощи такой лексики можно передать глубину чувства любви к женщине, показать истинное страдание. А вообще - страдает ли Эдгар Вибо? Вряд ли. Он – современный молодой человек, в котором мы не чувствуем способности к настоящей любви, он лишь пытается сравнить, сопоставить свои «страдания» с любовными муками Вертера. Его духовный мир слишком скуден и узок, в нем нет духовного богатства, которое есть у Вертера. Об этом свидетельствует речь и мышление Вибо. Мы видим, как говорит Вертер и о деревушке, куда он приехал, и о ее жителях. В жизни он наслаждается всеми ее духовными ценностями. Мы видим, как Вертер мучительно переживает все неурядицы, которые с ним происходят, он действительно страдает. А Вибо – груб, иногда жесток (в отношениях к Чарли), он всеми путями должен добиться девушки, которая ему понравилась. А в душе настоящих чувств, любви, сострадания у него нет.
С первых строк повести Пленцдорфа мы узнаем, что Эдгар Вибо – «сын какой-то женщины на руководящем посту, до недавнего времени – лучший ученик» («Der Sohn der Leiterin, bis dato der beste Lehrling» (Pl.,S.7)) сбегает из дома. Отец недоумевает, по какой причине совершает такой поступок Эдгар. А ведь Эдгар практически не знал своего отца, и вот как он говорит о нем: «Jeder Bloede haette gemerkt, dass ich eben nichts wissen sollte ueber meinen Erzeuger, diesen Schlamper, der soff und der es ewig mit Weibern hatte. Der schwarze Mann von Mittenberg. Der mit seiner Malerei, die keun Mensch verstand, was natuerlich allemal an der Malerei lag» (Pl.,S.21).
Здесь мы видим, что своего отца он не считает действительно таковым, он называет его «своим производителем», «непутевым человеком», который, кроме того, что произвел на свет Эдгара, еще и рисовал нечто, что не мог понять ни один человек. То есть следует вывод, что у Эдгара в принципе и не было семьи как таковой.
Сравним теперь с подобными высказываниями Вибо упоминания Вертера о своих родных:
«Du bist so gut, meiner Mutter zu sagen, dass ich ihr Geschaeft bestens betreiben und ihr ehstens Nachricht davon geben werde» (G.,S.10).
Оба, Вертер и Эдгар, молодые люди, у которых, естественно, возникают отношения с противоположным полом. И интересно, как Пленцдорф представляет нам первую страсть Эдгара – явную пародию на первую страсть Вертера. У обоих эти отношения долго не длились, но как по-разному о них высказываются герои:
Вертер: «Die arme Leonore! Und doch war ich unschuldig. Konnt ich dafuer, dass, waehrend die eigensinnigen Reize ihrer Schwester mir eine angenehme Unterhaltung verschaffen, dass eine Leidenschaft in dem armen Herzen bildete. Und doch bin ich ganz unschuldig? Hab ich nicht ihre Empfindungen genaehrt?» (G.,S.9).
Вертер в данном случае, впрочем, как и всегда, использует возвышенную лексику с позитивной семой. Леонору он называет «бедной» старается как-то оправдать себя, что он не виновен в том, что увлекся ее сестрой, хотя уже пробудил «страсть» в ее «бедном сердце». Мы чувствуем неподдельное сострадание к девушке, сознание ответственности за ее судьбу. В каком-то смысле Вертер выступает и обвинителем, и защитником себя, он ставит под сомнение тот факт, что он действительно не давал повода бедной девушке надеяться на взаимность с его стороны.
И вот как легко, с мальчишеской бравадой, чисто по-современному, высказывается в аналогичной ситуации Вибо:
«Ich hatte ganz schoen was mit Maedchen. Zum erstenmal mit vierzehn… Sie hiess Sylvia. Sie war ungefaehr drei Jahre aelter als ich. Ich brauchte knapp sechzig Minuten, um sie rumzukriegen» (Pl.,S.10).
Вибо повествует нам о том, что у него уже было кое-что с девушками, ему было 14 лет, когда это случилось в первый раз. И ему понадобилось всего лишь 60 минут, чтобы покорить Сильвию. Речь Вибо просто кишит вульгаризмами. Сравнивая с Гете, здесь, у Пленцдорфа, мы не находим даже слов, которые можно было бы связать с понятием «любовь», это просто похоть, зов плоти, проявление животного начала.
В подобной связи характерен следующий эпизод из ТП: Эдгар и Вилли должны были на занятии по труду обработать напильником пластины. Эдгар возмутился, почему они должны были делать это вручную, тогда как в соседнем помещении для этого есть специальный станок, и преподаватель Флеминг, в свою очередь, мстя Эдгару, произносит неправильно его фамилию – «Wiebau», в то время, когда правильно это звучало так: «Wibeau». Автор обыгрывает фамилию, перед нами не что иное, как игра букв, которая изменяет звучание слова и лишает его французских корней. Это очень возмутило Эдгара так, что он «нечаянно» уронил эту железную пластину на ногу преподавателю. Так говорит нам Вибо о случившемся:
«Wie das klingt: Edgar Wiebau! – Aber Edgar Wibeau! Kein Aas sagt ja auch Nivau statt Niveau. Ich meine jeder Mensch hat schliesslich das Recht mit seinem richtigen Namen richtig angeredet zu werden» (Pl.,S.14).
Он придает этому очень большое значение, так как гордится своей фамилией, происходящей от древних гугенотских предков:
«Das war mein Hugenottenblut, oder ich hatte einen zu hohen Blutdruck. Zu hohen Hugenottenblutdruck» (Pl.,S.14).
Он чтит своих предков, и носит с гордостью свою фамилию. Здесь Вибо бравирует, бросает вызов всему обществу, дерзит; он говорит о горячей крови гугенотов, которая течет в его жилах.
Используя молодежный жаргон, У.Пленцдорф намеренно углубляет стилевое различие двух произведений: ТО и ТП. Об одних и тех же вещах оба героя говорят по-разному. И именно анализ подобных примеров дает возможность сделать вывод о возникновении «оттенка пародийного снижения высокого классического стиля» (Ботникова,1980:59) , то есть эффекта пародийности.
Сравним, что же читают главные герои: у каждого есть своя любимая книга: у Вибо – это роман Сэлинджера, а у Вертера – Гомер. Вертер находит в чтении Гомера покой и мир для своей души:
«…ich brauche Wiegengesang, und den habe ich in seiner Fuelle gefunden, in meinem Homer» (G.,S.14).
Для Вертера Гомер – «колыбельная песня», которая успокаивает его душу.
А роман Селинджера «Над пропастью во ржи» был очень популярен в молодой среде во времена Вибо; естественно Эдгар «восхищается» этим произведением:
«Dieser Salinger ist ein edler Kerl. Wie er da in diesem nassen New York rumkraucht und nicht nach Hause kann, weil er von dieser Schule abgehauen ist, wo sie ihn sowieso exen wollten, das ging mir immer ungeheuer an die Nieren…Er muss genau in meinem Alter gewesen sein… Vor allem haetten wir seine bloeden sexuellen Probleme beseitigt. Das ist vielleicht das einzige, was ich an Salinger nie verstanden habe» (Pl.,S.33).
Кажется доведенной до предела разница между меланхолическим созерцателем Вертером, философски самоуглубленным, мечтательным, тонко чувствующим жизнь природы, и деятельным Эдгаром Вибо, который не мыслит себе жизни вне большого города и может выразить свои мысли, лишь используя фамильярно-разговорную лексику (abgehauen, bloede).
Вертер – настоящий романтик. И это можно чувствовать пости в каждом слове его письма. Сравним, как наслаждается природой Вертер. На лоне природы он воображает себе патриархальную жизнь своих предков и восхищается этим прошлым:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18
