RSS    

   Память и эмоциональные состояния - (курсовая)

p>Свое исследование Кох проводила в 20-х годах и не применяла статистических методов анализа, однако из ее данных явно следуют три вывода: во-первых, положительных воспоминаний больше, чем отрицательных; во-вторых, отрицательный опыт запоминается лучше, чем нейтральный, и, наконец, в-третьих, запоминание зависит от силы эмоции: более сильные эмоции, независимо от их знака, способствуют запоминанию большего числа фактов. Эти выводы подтверждают результаты финского исследователя Лампликоского. Он установил, что заучивание материала, связанного с достигнутым успехом, происходит лучше по сравнению с нейтральным материалом. Другими словами, положительная эмоция, связанная с тем пли иным материалом, облегчает его заучивание (1965). В его работе содержатся также некоторые данные, говорящие о том, что негативный опыт может облегчать научение в большей степени, чем нейтральный. Таким образом, эмоции способствуют сохранению в памяти связанного с ним материала, причем положительные эмоции, возможно, облегчают запоминание в большей степени, чем отрицательные ', а сильные — больше, чем слабые. (' Как указывалось выше, сравнивать влияние положительных и отрицательных эмоций невозможно из-за отсутствия общей шкалы измерения. ) Такое представление противоречит другому распространенному в психологии мнению, согласно которому отрицательные эмоции оказывают на воспоминания подавляющее действие. Наиболее отчетливо этот тезис был сформулирован в психоаналитической концепции вытеснения, о чем подробнее будет сказано далее в разделе 3. 3     Напрашивается мысль, что отрицательная эмоция может находиться в двух принципиально различных связях со знаковыми реакциями человека: в инструментальной и ассоциативной. Инструментальной является такая связь, в которой определенные знаковые реакции вызывают наказание (например, появление прилагательного, обозначающего цвет, влечет за собой удар тока, а появление импульса, выражающего враждебное отношение, вызывает чувство вины). Ассоциативная связь предполагает совместное проявление знаковой реакции и эмоции (знаковая реакция в данном случае не является причиной эмоции, например воспоминание о полученной плохой отметке не влечет за собой повторения наказания). Предполагая, что наказание вызывает отрицательную эмоцию (такова главная функция наказания), можно считать, что отрицательная эмоция и является тем, что фактически закрепляет или тормозит ассоциации. В эксперименте Бима связь между наказанием и действием носила  инструментальный    характер. Это означает, что появление определенной реакции (“цветовой” ассоциации) приводило к отрицательной эмоции, связанной с ударом тока. В эксперименте Кох эта связь носила    а с с о ц и а т и в н ы й   характер— появление определенной реакции (воспоминание о плохой оценке) не влекло за собой никаких фактических последствий, а только воспроизводило связанное с ней эмоциональное состояние. Таким образом, когда отрицательная эмоция находится с некоторой реакцией в инструментальной связи, она оказывает на нее подавляющее действие; когда же эта связь носит ассоциативный характер, отрицательная эмоция способствует этой реакции. Такое представление сталкивается с той трудностью, что припоминание плохой оценки также является в некотором смысле инструментальной связью, так как при этом возобновляется переживание неудовольствия. Возможно, что здесь мы имеем дело с двумя противоположно направленными векторами: с подавлением и облегчением. Конечный эффект зависит от соотношения этих двух векторов. Впрочем, двойственное влияние эмоций отмечено и в других исследованиях. Так, С. Мика установил, что материал, вызывающий сильную эмоциональную реакцию, запоминается либо лучше, либо хуже, чем нейтральный . Кроме того, еще одна трудность связана с тем уже упоминавшимся фактом, что в некоторых случаях отрицательная эмоция, будучи в инструментальной связи с определенной знаковой реакцией, способствует повторению этой реакции. Этому факту даются различные объяснения. Манер высказал мысль, что чрезмерно сильное наказание вызывает совершенно иные последствия, чем слабое наказание, а именно анормальную фиксацию . Это утверждение согласуется с наблюдениями Павлова, который установил, что очень сильный раздражитель может привести к возникновению в коре мозга патологической инертности возбуждения и тем самым к появлению определенных упорно повторяющихся реакций . Такое объяснение оспаривал Маурер, считая, что оно основано на недостаточно тщательном анализе данных. Более глубокий анализ проблемы свидетельствует, по его мнению, о том, что повторение наказываемой реакции приносит индивиду некоторое, на первый взгляд незаметное, вознаграждение. В таком случае тенденция к повторению обусловлена, разумеется, не отрицательной, а положительной эмоцией . В заключение можно сформулировать общий вывод о том, что эмоции оказывают избирательное влияние на процессы памяти. Это влияние может состоять как в облегчении, так и в затруднении тех или иных актов припоминания. Реннингер и Возняк провели направленный эксперимент [ 10 с. 127 ] с целью изучения роли эмоции интереса в процессах внимания, памяти и научения. На подготовительной стадии эксперимента психологи, наблюдая за игрой детей дошкольного возраста, определили для каждого ребенка по две игрушки, которые вызывали у тех наибольший интерес. Впоследствии, давая ребенку определенное задание, экспериментаторы использовали в качестве “мишени” именно эти две наиболее привлекательные для него игрушки. В первом задании экспериментаторы предъявляли ребенку фотоснимки “игрушки-мишени” вместе с фотоснимками других игрушек и регистрировали время, которое ребенок тратил на разглядывание каждой фотографии. Обнаружилось, что дети разглядывают фотоснимки “игрушек-мишеней” дольше, чем фотоснимки других игрушек, и это позволило исследователям заключить, что смещение внимания ребенка детерминируется не только физическими характеристиками игрушки, но также интересом, который она вызывает у ребенка. Во втором эксперименте изучалась способность ребенка к узнаванию предметов. Исследователи разработали специальную игру, в ходе которой ребенку нужно было узнать игрушки, которые другой ребенок — назовем его условно Стив — взял с собой, отправляясь в гости к другу. Сначала ребенку показывали изображения всех тех игрушек, которые есть в доме Стива (всего двенадцать игрушек), а затем — изображения тех шести игрушек, которые Стив унес к другу (в их числе обязательно было изображение “игрушки-мишени”). Через некоторое время ребенку опять предъявляли изображения этих шести игрушек, но уже вместе с изображениями игрушек, которые он прежде не видел. Было обнаружено, что ребенок лучше узнает те игрушки, которые вызывали у него интерес. В третьем эксперименте изучалось влияние эмоции интереса на способность ребенка запомнить, какие игрушки он только что видел. Запоминание — более сложная задача, чем узнавание, и потому требует более строгой проверки. Человеку легче узнать знакомые предметы, чем вспомнить их, не имея перед глазами. Процедура эксперимента была такова. Экспериментатор на глазах у ребенка поочередно опускал девять игрушек в щель ярко раскрашенной коробки, и ребенок уже больше не видел их. Затем экспериментатор просил ребенка назвать игрушки, которые лежат в коробке. Эта процедура повторялась несколько раз с разными наборами игрушек. В каждом наборе была только одна “игрушка-мишень”, но ребенок гораздо лучше запоминал ее, чем остальные игрушки. “Игрушка-мишень” каждый раз опускалась в коробку пятой по счету. Эксперименты по исследованию научения и памяти выявили, что в ряду поочередно предъявляемых предметов человек лучше запоминает тот предмет, который ему предъявляют последним, — в нашем случае это должна была быть девятая игрушка. Однако дети запоминали “игрушку-мишень” не хуже, а иногда даже лучше последней из предъявленных им игрушек. Исходя из результатов этих трех экспериментов, исследователи заключили, что интерес ребенка является развитой и направленной эмоцией и что интересы человека являются отражением тех знаний и ценностей, которые используются им для организации опыта, памяти и действия. Благотворное влияние положительных эмоций на процессы мышления, памяти и на уровень исполнения заданий было выявлено и в ряде исследований, проведенных с детьми школьного возраста. В одном из экспериментов [ 10 с. 182] детей просили вспомнить какую-нибудь радостную или грустную ситуацию, а затем, продолжая думать о ней, постараться запомнить как можно больше слов из зачитанного экспериментатором списка. Результаты, полученные по двум тестам (свободное воспроизведение и воспроизведение по подсказке), свидетельствовали о том, что радостные переживания позитивно влияют на процессы памяти и научения. В другом эксперименте школьников просили вспомнить и представить себе ситуации, в которых они переживали радость, печаль или гнев, а затем им предъявляли список понятий, имевших позитивное или негативное эмоциональное звучание. После того как учащиеся заучивали список, экспериментаторы вновь вызывали у них ту или иную эмоцию и затем проверяли, насколько хорошо они запомнили предъявленные слова. Результаты исследования показали, что эмоция радости облегчает запоминание понятий, имеющих позитивную эмоциональную окраску, а печаль и гнев затрудняют запоминание этих понятий. Кроме того, эмоция гнева способствует запоминанию негативно окрашенных понятий.

    3. 2 Эмоциональная память [ 24 ]

       Вопрос о наличии эмоциональной памяти дискуссируется уже давно. Начало его обсуждению положил Т.  Рибо, который показал два способа воспроизведения эмоций: аффективное состояние вызывается либо через посредство интеллектуальных состояний (вспоминание ситуации, объекта, с которыми в прошлом была связана эмоция), либо при непосредственном воздействии стимула, вслед за чем в памяти актуализируется связанные с эмоцией ситуации. Теоретически так и может быть. Однако, как замечает В.  К.  Вилюнас (1990), какой из этих вариантов встречается в каждом конкретном случае, определить трудно, а в реальном потоке сознания по-видимому невозможно.        Кроме того, Рибо выделил “ложную” аффективную память, когда субъект чисто интеллектуально вспоминает, что в данной ситуации он испытывал какую-то эмоцию, но саму эту эмоцию не переживает. Это наблюдается, например, при воспоминании давно прошедших увлечений.        После появления работы Рибо возникли многочисленные споры, вплоть до того, что вообще ставилось под сомнение существование эмоциональной памяти. Отрицающие ее указывали, что когда мы вспоминаем о приятном, интересном, ужасном и т.  п. событии, то воспоминание представляет собой образ или мысль, а не чувство (эмоцию), т.  е. интеллектуальный процесс. И именно это интеллектуальное воспоминание о прошедшем вызывает у нас ту или иную эмоцию, которая, таким образом, является не воспроизведением бывшей эмоции, а совершенно новой эмоцией. Старая же эмоция не воспроизводится. При этом сторонники последней точки зрения сузили проблему до произвольного воспроизведения эмоциональных переживаний, хотя очевидно, что возможно не только непроизвольное запоминание эмоций, но и непроизвольное их воспроизведение (Блонский, 1935; Громова, 1980). П.  П.  Блонский, например, пишет, что в своей жизни он дважды пережил уже виденное (этот эффект получил название “дежа вю”). При этом второе переживание не было у него интеллектуальным познанием, что он уже видел эту ситуацию. Для него оно было глубоким, грустным и приятным чувством давно и хорошо знакомого чего-то, что не мог вспомнить, но что чувствовалось, как знакомое.        Как отмечает Блонский, разница между впервые испытанной эмоцией и воспроизведенной не только в интенсивности переживания (представляемая эмоция слабее), но и в его качестве. В ряде случаев возбуждается менее дифференцированное, более примитивное эмоциональное переживание. Автор не указывает конкретно, что это за переживание, однако можно полагать, что им является эмоциональный тон ощущений, поскольку опрашиваемые Блонским лица отмечали при воспроизведении возникновение приятного или неприятного переживания и не более того.        В то же время Блонский приходит к выводу, что произвольное воспроизведение чувств (эмоций) почти невозможно, по крайней, мере для многих. А возможно ли непроизвольное их воспроизведение — это экспериментами не решается. Остается только полагаться на самоанализ и рассказы других людей.        Нельзя не отметить и выделенный Блонским эффект следа от сильно пережитой эмоции: она в последующем может возбуждаться и более слабыми стимулами подобного же рода, т.  е. становится для человека латентным доминантным очагом, “больной мозолью”, случайно задев которую можно вызвать новую сильную эмоциональную реакцию.        По Блонскому, из трех эмоций, которые хорошо запоминаются (страдание, страх и удивление), не все запоминаются одинаково. О запоминании удивления как чувства, пишет он, лучше вообще не говорить: запоминается удивившее впечатление, а чувство удивления по своему характеру не таково, чтобы возбуждаться при однородном стимуле, так как удивление есть эмоциональная реакция именно на новое. Боль и страдание довольно часто воспроизводятся в виде страха, что неудивительно, так как между страхом и болью имеется генетическая связь.        Наличие эмоциональной памяти подвергнуто сомнению уже в наше время П.  В.  Симоновым (1981). Основанием этому послужили его исследования по произвольному воспроизведению актерами различных эмоций. Вот что пишет Симонов по этому поводу: “Нам не раз приходилось читать о так называемой “эмоциональной памяти”. Согласно этим представлениям, эмоционально окрашенное событие не только оставляет неизгладимый след в памяти человека, но, став воспоминанием, неизменно вызывает сильнейшую эмоциональную реакцию каждый раз, когда какая-либо ассоциация напомнит о пережитом ранее потрясении. Исследуемых просили вспоминать о событиях их жизни, связанных с наиболее сильными эмоциональными переживаниями. Каково же было изумление, когда такого рода намеренные воспоминания только в очень ограниченном проценте случаев сопровождались выраженными сдвигами кожных потенциалов, частоты сердцебиений, дыхания, частотно-амплитудных характеристик электроэнцефалограммы. Вместе с тем воспоминания о лицах, встречах, жизненных эпизодах, отнюдь не связанных в анамнезе с какими-либо из ряда вон выходящими переживаниями, подчас вызывали исключительно сильные и стойкие, не поддающиеся угашению при их повторном воспроизведении объективно регистрируемые сдвиги. Более тщательный анализ этой второй категории случаев показал, что эмоциональная окраска воспоминаний зависит не от силы эмоций, пережитых в момент самого события, а от актуальности этих воспоминаний для субъекта в данный момент. Стало ясно, что дело не в “эмоциональной памяти” и не в эмоциях самих по себе, а в чем-то другом, скрывающемся за фасадом эмоциональных переживаний” .        Думается, что этот вывод Симонова излишне категоричен. Во-первых, он сам отмечает, что в определенном количестве случаев вегетативное выражение эмоций при их воспоминании все же отмечалось (это, кстати, подтвердилось и в исследованиях Е. А. Громовой и др. , 1980). Во-вторых, тот факт, что физиологическое отражение эмоций наблюдалось в основном в случаях вспоминания значимых событий не отрицает наличия “эмоциональной памяти”, спаянной с событийной памятью. Неудача же с воспроизведением эмоциональных реакций могла быть связана с различной эмоциональностью исследуемых.        Не случайно в более поздней работе (Симонов, 1987) он уже не так категорично высказывается по поводу эмоциональной памяти. Так, он пишет: “Об эмоциональной памяти в “чистом виде” мы, по-видимому, вправе говорить только в тех особых случаях, когда ни внешний стимул, спровоцировавший воспоминание, ни извлеченная из памяти энграмма не получают отражения в сознании и возникшая эмоциональная реакция кажется субъекту беспричинной .        Считается, что произвольное воспроизведение эмоциональных переживаний дается человеку с трудом. Однако П. П. Блонский, например, пришел к выводу, что произвольное воспроизведение эмоций почти невозможно для многих людей, однако нельзя опровергнуть тот факт, что эмоциональная память может воспроизводиться непроизвольно. Вероятно, именно непроизвольное воспроизведение эмоций имеет место в случаях, о которых говорит У. Джемс. У.  Джемс, наоборот, отметил одну характерную особенность эмоциональной памяти: “Человек может даже приходить в большую ярость, думая о нанесенном ему оскорблении, чем непосредственно испытывая его на себе, и после смерти матери может питать к ней больше нежности, чем при ее жизни” .             Е. А. Громова [ 6 с. 70] отмечает, что одним из свойств эмоциональной памяти является ее постепенная эволюция во времени. Вначале воспроизведение пережитого эмоционального состояния является сильным, ярким. Однако с течением времени это переживание становится все слабее. Эмоционально окрашенное событие легко вспоминается, но уже без переживания эмоции, хотя и с некоторым аффективным отпечатком: недифференцированным переживанием приятного или неприятного. С моей точки зрения это означает, что эмоция редуцируется до эмоционального тона впечатлений.        При этом наблюдается некоторая генерализация процесса. Если первоначальная эмоция была вызвана каким-то определенным раздражителем, то со временем память о ней распространяется на другие сходные раздражители. П. П. Блонский делает заключение, что при такой генерализации эмоционального переживания происходит снижение способности дифференцировки порождающих его стимулов. Например, если ребенка в детстве напугала какая-то определенная собака, то будучи взрослым, человек боится собак вообще.        Память о пережитой боли сохраняется очень долго (кроме родовых болей). Этот страх заставляет предпочесть людей удалить зуб, чем лечить его с помощью бормашины, знакомство с которой состоялось еще в раннем детстве .        П. П. Блонский приводит примеры влияния эмоциональной памяти на формирование характера. Ужасное наказание в детстве может сделать человека боязливым, постоянная память о пережитом несчастье — меланхоличным и т. д.        Интересные данные, свидетельствующие об эмоциональной памяти, приведены Ю.  Л.  Ханиным (1978) о запоминании спортсменками и спортсменами своей тревоги перед соревнованиями и во время них. В одном случае гимнасткам было предложено оценить свое состояние за час до начала соревнования и перед каждым из четырех снарядов гимнастического многоборья. Затем через 18 дней каждая гимнастка по своим воспоминаниям ретроспективно оценила, “как она себя чувствовала за час до начала соревнования и перед каждым снарядом”. Оказалось, что ретроспективные и реальные оценки ситуативной тревоги были достаточно близки между собой. Коэффициенты корреляции были особенно велики в отношении переживаний перед теми снарядами, которых гимнастки боялись больше всего.        На основании результатов, полученных Ханиным, можно предполагать, что у женщин эмоциональная память лучше, чем у мужчин. К такому выводу склоняют следующие факты.        Группе женщин — прыгунов в воду было предложено за 20 дней до важных соревнований оценить ретроспективно на основании своего прошлого опыта с помощью шкалы ситуативной тревожности “свое состояние перед ответственными соревнованиями”. Затем непосредственно перед соревнованиями (за два часа до начала выступления) с помощью шкалы ситуативной тревожности был измерен реально наблюдаемый уровень тревоги. Оказалось, что между этими двумя показателями существует тесная корреляция. У мужчин же в результате проведения такого же исследования достоверной корреляции не было выявлено.        Правда, выявленные различия между мужчинами и женщинами в запоминании своих переживаний могут быть объяснены худшей у мужчин, чем у женщин, рефлексией и меньшей у мужчин, чем у женщин, выраженностью, тревоги, но все это тоже нуждается в доказательстве.        Следует отметить, что термин “эмоциональная память” не всегда используется адекватно. Например, Б. Б. Коссов (1973) говорит об эмоциональной памяти шахматистов, а на самом деле им изучалось влияние эмоции на запоминание (как эмоциональное возбуждение влияет на запоминание позиций в партии).

    Механизм вытеснения [2 с. 125]

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12


Новости


Быстрый поиск

Группа вКонтакте: новости

Пока нет

Новости в Twitter и Facebook

                   

Новости

© 2010.