Реферат о Гитлере
усвоено им, Но сколько же скрывалось за этим апатии, нерешительности и
нервозности. Подобным же образом искусственной и натужной выглядела его
аморальность, которой он охотнее всего предал бы холодность свободной,
обладающей грубой силой натуры — натуры человека- господина, чтобы скрыть,
сколько тайной страсти к возмездию переполняло его. Несмотря на всю свою
макиавеллистскую вольность, чем он так нравился самому себе, он, конечно
же, не был свободен от вмешательства со стороны морали. Внутренний холод,
слабость нервов, компенсируемая повадками сверхчеловека, — и в этом
распознается связь Гитлера с поздней буржуазной эпохой XIX века, временами
Вагнера и Ницше.
Однако характерным для этой связи является как раз то. что она была
полна изломов и необычностей : несмотря на все свои мелкобуржуазные
наклонности, он в действительности не принадлежал к этому миру, во всяком
случае, его корни никогда не достигали тут достаточной глубины, чтобы он
разглядел ограниченность, присущую ему. По этой же причине его
оборонительная реакция и была преисполнена таких неприязненных чувств, и
поэтому-то он довел оборону мира, о защите которого говорил, до разрушения
этого мира.
И все же поразительным образом этот обращенный в прошлое, совершенно
очевидно сформированный XIX-м веком человек вывел Германию, равно как и
немалые части зараженного его динамизмом мира, в XX-е столетие : место
Гитлера в истории куда ближе к великим революционерам, нежели к тормозившим
ее, консервативным власть имущим. Конечно, свои решающие стимулы Гитлер
черпал из стремления воспрепятствовать приходу новых времен и путем
внесения великой, всемирно-исторической поправки вернуться к исходной точке
всех ложных дорог и заблуждений : он — как это он сам сформулировал —
выступил революционером против революции. Но та мобилизация сил и воли к
действию, которых потребовала его операция по спасению, чрезвычайно
ускорила процесс эмансипации, а перенапряжение авторитета, стиля, порядка,
связанное с его выступлением, как раз и ослабило взятые ими на себя
обязательства и привело к успеху те демократические идеологии, которым он
противопоставлял такую отчаянную энергию. Ненавидя революцию, он стал, на
деле, немецким феноменом революции.
Конечно, самое позднее уже с 1918 года в Германии шел процесс острых
перемен. Но этот процесс проходил половинчато и чрезвычайно нерешительно. И
только Гитлер придал ему ту радикальность, которая и сделала процесс по
сути революционным и кардинально изменила застывшую и удерживаемую в рамках
определенных авторитарных социальных структур страну. Только теперь, под
воздействием притязаний фюрерского государства, рухнули почтенные
институты, были вырваны из привычных связей люди, устранены привилегии и
разрушены все авторитеты, не исходившие от самого Гитлера или не
санкционированные им. При этом ему удалось либо погасить страхи, которые
сопровождают обычно разрыв с прошлым, либо преобразовать их в энергию на
пользу общества, поскольку он умел достаточно достоверным образом
преподнести себя массам в качестве всеобъемлющего авторитета, но главным
тут явилось то, что он ликвидировал наиболее конкретную форму проявления
страха перед революционным будущим.
Конечно, было пущено в ход насилие. Но он никогда — с самого начала
— не делал ставку только на грубую силу. С намного большим успехом Гитлер
противопоставил мифу о мировой революции и об определяющей ход истории силе
пролетариата свою собственную, конкурирующую с этим идеологию. Клара Цеткин
видела приверженцев фашизма в первую очередь в разочарованных людях всех
слоев, в “ наиболее усердных, сильных, решительных, отважных элементах всех
классов “, и вот Гитлеру и удалось объединить их всех в новом мощном
массовом движении. Во всяком случае, идеологическая инициатива в 30-е годы
перешла на некоторое время от Москвы к Берлину, и утопия о классовом
примирении оказалась настолько явно сильнее утопии о диктатуре одного
класса над всеми другими, что Гитлер смог привлечь на свою сторону
значительные отряда даже вызывавшего такой страх пролетариата и включить их
в пестрый состав своих сторонников, где были люди всех классов, всех
категорий сознания и имущественного положения.
Как фигура социальной революции Гитлер, следовательно, представляет
собой явление, чье неоднократно отмечавшаяся “ двойная суть “ не
проявляется нигде столь явственно, как именно в этой связи. Ибо нельзя
сказать, что революция, которая была делом его рук, случилась якобы вопреки
его намерениям : революционная мысль об “ обновлении “, о преобразовании
государства и общества в свободную от конфликтов, по-боевому сплоченную “
народную общность “ была доминирующей всегда. Обладал Гитлер и волей к
переменам, и представлением о цели, и готовностью к соединению воедино того
и другого. Сопутствовавшие обстоятельства национал - социалистической
революции, ее прямая радикальность и кажущаяся лишенной программы
всеядность легко могут служить основанием для того, чтобы назвать ее
вдохновителя и руководителя революционером, ибо с более близкого расстояния
почти все процессы насильственных преобразований видятся “ кровавым
шарлатанством “. Поэтому и господство Гитлера следует, может быть,
рассматривать не изолированно, а как террористическую, в определенном
смысле якобинскую фазу в ходе той широкомасштабной социальной революции,
которая привела Германию в ХХ-й век.
И все-таки тут не может не возникнуть сомнение : не была ли эта
революция в большей степени случайной, слепой и лишенной цели, не лежали ли
в основе перемен не долгое размышление, а лишь волюнтаризм и безоглядность
Гитлера, недостаточное понимание им того, чем бала Германия в плане ее
социального, исторического и психологического своеобразия, и не имел ли он
в виду, взывая к ярким образам прошлого, всего-навсего пустой
традиционализм, помогавший ему скрывать за декорациями в фольклорном духе
ужас перед будущим ?
Не в последнюю очередь эти сомнения порождаются склонностью национал
- социализма идеологически рядиться в максимально “ консервативные “
одежды. Вот что он не намеревался делать ни при каких обстоятельствах, так
это реставрировать доиндустриальное государство привилегий, и никакие
маскарады не должны затмевать тот факт, что он — вопреки своей амбиции
восстановить немецкое прошлое, его достоинство, его аристократию — с
помощью радикального насилия втолкнул страну в современность и раз и
навсегда отрезал обратные пути в то авторитарно - государственное прошлое,
которое благодаря охранительному темпераменту немцев держались открытыми
несмотря на все социальные изменения. Парадоксально, но только с ним в
Германии завершился XIX-й век. И какое бы впечатление не производил Гитлер,
он был современнее или хотя бы решительнее по своей ориентации на
современность, чем все его внутриполитические антагонисты. Трагичность
консервативного Сопротивления как раз и заключается в том, что у его
участников понимание морали во многом превосходило понимание политики : там
авторитарная, глубоко погрязшая в своей романтической запоздалости Германия
вела бесперспективную войну с современностью. Превосходство Гитлера над
всеми его соперниками, включая и социал - демократов, основывалось именно
на том, что он острее и решительнее их осознал необходимость перемен.
Отрицание им современного мира проходило как раз под знаком современности,
а своему аффекту он придал черты духа времени. Да и тот разлад, чье жертвой
стал он как революционер, вполне им осознавался ; с одной стороны, он
воздавал должное заслугам германской социал - демократии за то, что в 1918
году была устранена монархия, но, с другой стороны, говорил о “ тяжких
страданиях “, которые причиняются любым общественным поворотом. А в
конечном же счете внутренне желание назвать его революционером целиком
связано, наверное, с тем, что идея революции представляется сознанию в
тесном единстве с идеей прогресса. Но господство Гитлера не оставило
незатронутой и терминологию, и одним из последствий этого не в последнюю
очередь является и то, что понятие революции лишилось тут той моральной
амбиции, на которую оно долго претендовало.
Однако национал - социалистическая революция захватила и разрушила не
только устаревшие социальные структуры ; не менее глубокими были ее
психологические последствия, и , возможно, именно в этом заключался ее
важнейший аспект : она коренным образом изменила все отношение немцев к
политике. До этого немецкий народ чуждался политики и ориентировался на
