Иван Грозный в истории и литературе
введенного в оборот корпуса источников.
Такое обилие концепций невольно наводит на мысль, что основная
ценность работ, посвященных Ивану Грозному, лежит не сфере истории России
XVI века, а в той непроизвольной автохарактеристике русской историографии,
для которой они дают богатейший материал.
С.Б.Веселовский в уже цитированной работе по опричнине писал о связи
историографии Грозного с внутриполитической атмосферой страны: “Дней
Александровых прекрасное начало” породило поучительную для государственных
деятелей концепцию личности и государственной деятельности царя Ивана,
данную Карамзиным. Суровая реакция царствования императора Николая 1
вызвала ряд попыток писателей разного калибра и различной степени
осведомленности реабилитировать царя Ивана в противовес отрицательной
характеристике Карамзина”(3).
И далее: “ Итак, можно сказать, что царь Иван предполагал при помощи
опричнины открыть дорогу безродным талантам, в интересах государства
оттеснить на второй план бездарных представителей родовой знати. Нет
надобности много говорить, что и это высказывание Кавелина голословно и не
подтверждается фактами. Но в эпоху реформ Александра II и нарождения
“мыслящего пролетариата” Писарева эта идея широкой дороги, открытой
талантам, независимо от происхождения, оказалась как нельзя более кстати и
обеспечила успех мнению Кавелина в кругах либеральной и революционной
интеллигенции. С другой стороны, кавелинское восхваление самодержавия
находило самый благожелательный прием в кругах консерваторов и
реакционеров”(4).
Такая тесная связь внутриполитического положения в стране с
историографией царствования Ивана Грозного лишь усугубилась после 1917
года. Эпоха правления Сталина - время безудержной апологии Ивана IV(5).
Хрущевская либерализация конца 50 - начала 60 годов сделала возможной
публикацию написанной за двадцать лет до того работы С.Б.Веселовского
“Исследования по истории опричнины” (М., 1963 ), причем появление этой
монографии было для русской интеллигенции одним из наиболее показательных
примеров десталинизации. Частичная реабилитация Сталина и сталинизма в годы
правления Л.И.Брежнева привела к куда более “сбалансированной” трактовке
как самой опричнины, так и всего времени правления Ивана IV. Резко
отрицательная оценка роли Грозного в русской истории ( С.Б.Веселовский )
была отставлена и победил взгляд, считавший, что несмотря на многие
издержки, политика Грозно ( в частности, репрессии, которые он обрушил на
знать) была разумной и необходимой (6).
В наше время, начавшаяся “перестройка” позволила возродить тот
высказанный еще Н.М.Карамзиным, а впоследствии детально разработанный
С.Б.Веселовским взгляд на правление Ивана IV как на одну из величайших
катастроф в истории России (7).
Без преувеличения можно сказать, что историография царствования Ивана
IV позволяет без труда реконструировать все важнейшие повороты внутренней
политики России и уж совсем точно увидеть то, как смотрит и на Россию, и на
себя саму верховная власть.
Не занимаясь разбором всех взглядов историков на правление Ивана
Грозного (8), мы все же хотим выделить некоторые ключевые черты посвященной
ему историографии.
Первое: во всех концепциях правления Ивана Грозного личность,
безусловно, довлеет над событиями его царствования, которые выступают чаще
всего как материализованное воплощение черт Ивана. Психологизм в русской
историографии удержался долее всего именно при изучении этой темы, поэтому
для историографии Ивана Грозного так характерны блестящие портретные
зарисовки ( Белинский, Аксаков, Ключевский). Н.К.Михайловский заметил, что
“если историки, как Костомаров ( роман “Кудеяр”), превращались ради
Грозного в беллетристов, то и поэты, как г.Майков, превращались ради него в
историков и приводили в восторг настоящих историков (г.Бестужев-Рюмин)”(9)
и что на концепцию Костомарова большое влияние оказали известные публицисты
К.Аксаков и Ю.Самарин ( см. Его диссертацию “Стефан Яворский и Феофан
Прокопович”). Эта особенность историографии Ивана Грозного легко объяснима.
Неудачи в собственно историческом объяснении царствования Ивана Грозного и
его эпохи привели к попытке понимания и осмысления его личности как героя
литературного произведения. Отсюда и определенная концептуальная
зависимость историков от литераторов и публицистов(10) и стремление
привнести в историческое исследование совсем иную - назовем ее литературной
- методику.
Второе: при всем разнообразии историографических концепций правления
Ивана Грозного все они сводимы к двум основным направлениям -
дискредитирующему и апологетическому. Такое деление не случайно: в основе
каждого из этих направлений лежит наиболее общее представление историков о
сущности и смысле русской истории и соответственно о критериях оценки
исторических личностей; соответственно, и аксиоматика каждого из этих
направлений глубоко различна.
В основе первого взгляда - оценка Ивана Грозного с точки зрения
общечеловеческой нравственности и морали, в основе второй - оценки его и
его правления с точки зрения государственных успехов, достигнутых при нем.
Вторая точка зрения не только неизбежно приписывает успехи, достигнутые
Россией, личности ее монарха, но, что более важно, сводима к другой
нравственной системе - этнической. Успехи России являются абсолютным благом
вне зависимости от тех средств, коими они достигнуты.
Первый взгляд наиболее рельефно выразил М.П.Погодин. Характеризуя
Ивана IV и его дела, он писал: “ Что есть в них высокого, благородного,
прозорливого, государственного? Злодей, зверь, говорун-начетчик с
подъяческим умом, - и только. Надо же ведь, чтобы такое существо,
потерявшее даже образ человеческий, не только высокий лик царский, нашло
себе прославителей” (11). Второй - у К.Д.Кавелина: “ Все то, что защищали
современники Иоанна, уничтожилось, исчезло; все то, что защищал Иоанн IV,
развилось и осуществлено; его мысль так была живуча, что пережила не только
его самого, но века, и с каждым возрастала и захватывала больше и больше
места. Неужели он был не прав?... От ужасов того времени нам осталось дело
Иоанна; оно-то показывает, насколько он был выше своих противников” (12).
Каждое из этих двух направлений не столько пыталось опровергнуть те
или иные положения противного, сколько ставило под сомнение саму их основу
- систему аксиом. К.Д.Кавелин считал, что историки не могут рассматривать
исторического деятеля с точки зрения современной им нравственности, такой
подход - ничем не оправданная модернизация истории. Защищая Грозного, он
писал: “ Иоанн IV есть целая эпоха русской истории, полное и верное
выражение нравственной физиономии народа в данное время”, он был “ вполне
народным деятелем в России” (13).
Однако и аксиоматика, построенная на “государственной пользе”,
находила у Погодина не менее веские возражения. Он отвергал саму
возможность деятельного участия Ивана IV в составлении нового судебника и
других важнейших государственных преобразований 50-х годов, а также в
победах России над осколками многовекового врага - Золотой Орды - Казанским
и Астраханским ханствами. “ В царствование Грозного бесспорно совершено
много великого; но, - спрашивает Погодин, - мог ли такой человек, как
Иоанн, проведший свое детство и отрочество так, как он, никогда ничем
серьезно не занимавшийся, мог ли он в 17-20 лет вдруг превратиться в
просвещенного законодателя?”. Он мог оставить прежний бурный образ жизни,
мог утихнуть, остепениться, заняться делом, мог охотно соглашаться на
предлагаемые меры, утверждать их, - вот и все; но чтобы он мог вдруг понять
необходимость в единстве богослужения, отгадать нужды и потребности
народные, узнать местные злоупотребления, найти противодействующие меры,
дать нужные правила касательно суда, например, об избрании целовальников и
старост в городах и т.д. - это ни с чем не сообразно”. Иоанн был вполне в
руках своих советников, Сильвестра и Адашева, и их партии, что
подтверждается и свидетельством современников, и собственным негодующим
признанием Грозного в письмах к Курбскому. А затем, когда влияние этой
партии было парализовано, в последние двадцать пять лет жизни Иоанна нельзя
указать никаких законов, постановлений, распоряжений, вообще никаких
действий, из которых был бы виден его государственный ум и то понимание
требований народной жизни, какое проявлялось в первой половине его
царствования. В продолжение всего этого времени “ нет ничего, кроме казней,
пыток, опал, действий разъяренного гнева, взволнованной крови, необузданной
