Реферат: Организация учебной деятельности в грамматических и риторических школах Галлии в IV - V вв.
В Бурдигале Авзоний закончил своё риторическое образование. Здесь же он, не без протекций своего отца, члена местной курии, и его друзей, муниципалов, получил место грамматика, а через несколько лет, благодаря уже своим собственным успехам на преподавательской стезе, добился и должности городского ритора (Profes. XI, 3; XXIV, 6; «К читателю». 15, 18, 27). Около 30 лет Авзоний занимался преподавательской деятельностью в Бурдигале. Свои воспоминания о работе грамматиком и ритором, а также хвалебные отзывы о всех своих учителях и коллегах он изложил в поэме «О преподавателях Бурди-галы» [24] .
Другая известная литературная величина Галлии - Гай Соллий Аполлинарий Сидоний (430 - 480), сохранивший воспоминания по интересующей нас проблеме, жизни высших школ Галлии, родился в Лугудуне. Фамилия, к которой он принадлежал, «привыкла считать высшие должности как бы наследственными» [25]. При императоре Константине II его дед, тоже Аполлинарий, один из самых известных лугудунских граждан, был назначен главою административного управления и судопроизводства Галлии. В отличие от Авзония, Аполлинарий Сидоний не оставил панегириков своим преподавателям, хотя лучше него никто не смог бы дать нам сведений о характере высшего образования в Галлии того времени, т.е. середины и второй половины V в. Однако, изучая его литературную деятельность, сохранившую следы полученного образования и воспитания, мы можем составить представление об интеллектуальной подготовке галльской знати и, что ещё более важно, о состоянии процесса обучения накануне гибели Западной Римской империи.
Лугудун - один из самых густонаселённых городов Галлии, в прошлом, столица провинции, насчитывал 80 - 100 тыс. жителей [26]. Современники называли этот город gymnasium mundi. Здесь уже в I в. проводились состязания в риторике, о чём вспоминает Светоний в биографии Калигулы (XX) и Ювенал (Sat. VI. 148). Провинциальная элита ценила «словесное знание», считала его эквивалентом знатности (Apoll. Epist. VIII. 1), а свою учёность, выставляя напоказ, прославляла в гиперболических комплиментах, типа «сама Аттика не была так аттична, и сами Музы так мусичны», [как ты] (ibid. IV. 3). Любовь к редкостным словам, неологизмам, панегирикам, поэзии галльская знать впитывала со школьной скамьи.
Бурдигала, также как и Лугудун, принадлежала к числу городов, которые в эдикте Грациана от 374 г. характеризуются как «процветающие и блистающие славой своих преподавателей». Сам Авзоний в стихах, посвящённых родине, восхваляет башни городских стен, доходящие до облаков, широкие площади, улицы, дивные взору, мраморные фонтаны («О знаменитых городах». 20). Уже давно прошло то время, когда Марциал, желая найти синоним для человека малокультурного, серого провинциала, использовал фразу «Бурдигальский пентюх» (Epigr. IX, 32). К IV в. Бурдигала стала одним из крупнейших центров риторической учёности, а её риторы приобрели известность не только в западных провинциях, но и в столицах империи, Риме и Константинополе.
В риторических школах завершался процесс обучения, начатый в элементарных и грамматических школах. Сюда приходили юноши в позднем отроческом возрасте (Aus. Profes. 17, 11), уже овладевшие навыками пассивной речи, т.е. умеющие правильно читать по-гречески и на латыни и получившие азы в комментировании классических текстов: Гомера и Менандра, Вергилия, Горация, Теренция (Aus. Profes. 21,8; 17; «К внуку своему, Авсонию». 45 - 60).
Из сохранившегося труда Агреция, грамматика IV или V в., «О правописании, свойстве и различии слов» становится понятным, что в грамматических школах занимались лексическим и этимологическим толкованием слов. Подобные штудии становились очень важным направлением учебной деятельности из-за порчи латинского языка варваризмами и солецизмами (синтаксическими ошибками). Даже лучшие писатели утрачивали чистоту и правильность слога, забывая об их долготе и краткости, а лучшие поэты, порывая с классикой, увлекались неологизмами. Грамматик Агреций объяснял синонимы и различия в значении слов, звучащих одинаково. Он давал примеры употребления слов, апеллируя к латинским классикам: Цицерону, Горацию, Теренцию, Титу Ливию, а, комментируя сложные фрагменты, приводил исторические, мифологические, географические объяснения [27].
Преподаватели греческой грамматики, изучавшейся также в «средней» школе, вводили учеников в тонкости греческого языка, учили плавной и мягкой эллинской речи (Aus. Profes. 8, 11). Количество греческих грамматиков уже в IV в. начинает сокращаться. По мнению С.В. Ешевского, в Массилии, главном центре греческой образованности, к V в. остались только латинские риторы и грамматики [28]. Однако, в некоторых школах: Лугудуне, Бурдигале, Бордо -греческий язык, как и раньше, преподавался. Авзоний мог писать макаронические стихи («К Аксию Павлу, письмо двуязычное») на смеси латинского языка с греческим, вставляя много греческих фраз различных стихотворных размеров. Аполлинарий Сидоний знал греческий очень хорошо. Он даже перевёл с языка орининала сочинение греческого писателя II - III вв. Филострата Старшего «Жизнь Аполлония Тианского» (Epist. VIII.3). Некоторые выдающиеся представители галльской интеллигенции: Леон Нарбонский, Лампридий, Маммерт Клавдиан - в совершенстве владели греческим. Аполлинарий Сидоний, упоминая своих друзей из галльской знати, не жалеет лестных слов для восхваления их эрудированности, образованности и уровня владения греческим языком. Так, познания в греческой истории Консентия Старшего из Нарбона были настолько совершенны, что, с его слов, гремящий Гомер и стремительный Геродот не смогли бы сохранить первенство («Похвала Консентию» [29]. 135), а при появлении его на аттической сцене смолкли бы Софокл и Еврипид (там же. 127). Консентий II вёл «двуязычные» переговоры с Феодосием Младшим в Византии, и его «округлой» греческой речи рукоплескали византийцы (там же. 230-240).
Таким образом, лучшие традиции в организации «среднего» образования сохранялись в Галлии и в V в., хотя, как мы отметили, некоторые изменения всё же были заметны современникам. Они относились, как правило, к технике владения греческим языком, который начал терять своё значение в интеллектуальной среде после нарушения территориальной целостности Римской империи и оформляющемся разделе латиноязычной Западной Римской империи и гре-коязычной - Восточной (395 г.).
С дидактикой грамматических школ и их психологической атмосферой знакомит нас Авзоний в послании «К внуку своему, Авсонию, об отроческом учении». Внук поэта, видимо, боялся приступать к обучению у грамматиков, зная об их несдержанности и злоупотреблении физическими наказаниями. Действительно, рукоприкладство имело место в школах второй ступени, и Авзоний не желает скрывать правды от своего маленького внука. Характеризуя грамматиков, Авзоний отмечает, что учитель «грозен», «мрачен и стар, и голос его неприветлив», на челе у него «угрожающе морщатся складки», и даже седины его кажутся «свирепыми» (13 - 15). Он не старается утаить и того, что питомцы грамматических школ нередко слышат «свистящие удары», видят «открытые розгам спины», жезл тростяной и «бич, до поры притаившийся в кожаных ножнах» (25, 29 - 30). Видимо, сильно врезались в память самого старика Авзония скрипящие от дрожи учеников скамьи и его неподдельный ужас и страх, нежелание утром идти в школу, раз он решил поделиться этими своими детскими переживаниями с внуком. (31 - 32). Вряд ли мальчика могли успокоить слова деда, брошенные мимоходом, что можно забыть о страхе, хотя бы раз увидев учителя добрым (16). Не боясь и себя скомпрометировать в глазах потомков, Авзоний вынужден признаться внуку, что когда он сам работал грамматиком, его «ласка» по отношению к «непокорным» ученикам сочеталась с «острасткой» (70), потому что «они безо всякой склоняли охоты шею под тяжкую власть, и губу от узды воротили» (77 - 78). Опытный преподаватель, Авзоний, советует малышу не поддаваться малодушию, «услышав властный учительский крик», и не пугаться «немилой строгости» (3). Через эти способы постижения науки прошли десятки поколений, в том числе и его дед, и дядя, а также его отец и мать.
Призывая внука подумать о блестящей карьере адвоката, ритора, государственного чиновника, о чести консула, Авзоний пытается ему внушить, что слава и успех даются только тем, кто «тернистой тропою красноречия» следует ввысь (43), помня, что от горького корня появится сладкий плод (73).
Далее Авзоний, уже не как родственник, а как известный ритор, даёт советы внуку, с каких произведений надо начинать процесс обучения и какие приёмы использовать для достижения успеха в «учебной упряжи» (12). В основе постижения тайн грамматики, по мнению Авзония, находятся не подвластные времени творения «отца "Илиады"» и «немеркнущего» Менандра (46 - 47). Далее наступает черёд «лирного Флакка» (Горация) и «Мароновой песни» (Вергилия), комедий Теренция и двух исторических произведений Г.Саллюстия Криспа, «Заговора Катилины» и «Истории» (56 - 65). «Трагические фразы» и «песнопения для лирной игры» (53 - 54), т.е. греческие трагедии и лирику, видимо, изучали в последнюю очередь, как это следует из текста поэмы Авзония.
Авзоний вводит нас в методику обучения в грамматических школах, когда даёт советы внуку об организации процесса изучения названных произведений. Их надо громко и с расстановкой читать, чтобы понять продуманный ритм произведений и прояснить для себя смысл неизвестных слов, увидеть «отборный слог отчего языка» (57 - 58). Помимо чтения, Авзоний рекомендует внуку выучивать произведения наизусть (5), что обычно практиковалось в грамматических школах для развития памяти и демонстрации в нужный момент своей эрудиции.
Далее Авзоний наставляет внука учиться «с лёгким сердцем», т.е. с удовольствием, не забывать о необходимости чередования «времени занятий и времени досуга» (4).
