Особость архетипов женского) девичьего успеха в русской сказке - (реферат)
p> Они представляют собой частный случай локальных “игр обмена”. В психологическом смысле это - борьба хитрости (в архаике понимаемой как ум, мудрость) с жадностью или глупостью, и приоритет принадлежит наиболее дальновидному трикстеру. Взглянем под этим углом зрения на классическую модель “Было у царя три сына”. Ее можно прочесть еще одним способом. Два сына “фундаментальных” (бинарная оппозиция) - и медиатор между ними. Такой ракурс помогает многое понять в скрытой логике сказки - хотя бы “немотивированную” ненависть двух старших братьев к младшему. Третий брат появился исторически не сразу. Троичная модель с медиатором более молода. Допотопная двоица (Каин/Авель) продолжает держаться, но после потопа к ней добавляется трехчленная модель мира: у Ноя три сына - Сим, Хам и Иафет. От них происходят все народы. Те же стадии у греков: сперва имелось два брата-близнеца Египт и Данай, от них пошли все люди; спустя века выплывает трехчленная модель: у Эллина было три сына [13, с. 119]. От двух частей мира - к трем. Чрезвычайно схоже с описанным историком Ж. Ле Гоффом “рождением Чистилища”, многозначительно совпавшим с появлением в средневековой Европе сословия купцов [15; 16, с. 240-243]. Ада и Рая показалось маловато, требовалось “средостение” между ними. Сказанное не означает, что медиатор как таковой - молод. Напротив: трикстер (амбивалентный персонаж мифа и фольклора, обладающий мудростью, но склонный к злым шуткам) очень древен. Боги-хитрецы вроде Гермеса отлично известны. Почему бы такому не стать героем сказочного повествования? Младший сын Крона Зевс тоже из хитрецов: как-то раз проглотив свою жену Метис (имя значит “хитрость” и “мудрость”), он вполне овладел прозорливостью, коварством и непредсказуемостью поведения. Но если трикстер обнаружит себя раньше времени - плохо его дело. Есть ситуации, в которых выказать свое превосходство значит заранее проиграть. Заяви о себе хитрец или умник открытым текстом, с него глаз не будут спускать, манипуляция не состоится. Термин “трикстер” родствен понятному нам слову “трюк”. Рассмотрим несколько сказочных манипуляций и их психологические шаблоны. Черномор-” кидала”. Что общего между басней “Ворона и Лисица” и исповедью говорящей Головы в “Руслане и Людмиле”? Вроде бы ничего. Между тем это варианты одной и той же истории. И хотя первый случай - рассказ о силе невинной лести, а второй - о братоубийстве на почве зависти, имеются веские причины полагать, что оба раза перед нами практически одна и та же нехитрая манипуляция. Сравним ситуации с точки зрения позиций соперников. Лиса - внизу. Ворона - на дереве. Ее доминирующий статус в начале игры подчеркнут верхней позицией. Трансакции персонажей происходят по оси “низ-верх”. Карлик Черномор тоже внизу, он путается в ногах у братца-великана. Лиса - известный сказочный трикстер. И у Черномора типичная характеристика трикстера: “умен, как бес, и зол ужасно”. Лиса лишена возможности достать Ворону, которая к тому же в любой момент может избавиться от нее - улететь. Полная параллель такому положению - неравенство сил братьев. Наступи великан на Черномора - мокрое место останется от колдуна со всей его магией; тому и думать нечего одолеть богатыря силой. Лиса моложе Вороны - вороны живут до ста лет и, случается, владеют секретом бессмертия. Хитрец Черномор в согласии с индоевропейской моделью распределения ролей - также младшенький. Голова жалуется: “.... когда бы не имел / Соперником меньшого брата! ” [17, т. 1, с. 686]. Схожая ситуация: имеются две стороны, находящиеся в тайной распре, и объект вожделения, послуживший причиной или поводом для столкновения. Тайной распря названа не зря - ее наличие и сущность не известны “простодушной” стороне: Ворона считает, что Лисицу пленяет не сыр, а ее голос; великан-богатырь до рокового момента не знает, что брат давно задумал погубить его. Сперва кажется, что тут играют двое. Выигрыш - владение вожделенным предметом. Борьба идет между двумя сторонами за обладание: в первой фабуле - куском сыра, во второй - мечом.... Не совсем так. А точнее, совсем не так. В басне о Вороне и Лисе сыр вовсе не на кону: Ворона им уже обладает и сильно удивилась бы, узнав, что сражается за него. Далее. Участников на самом деле не двое. Третий, несколько виртуальный персонаж басни Ворона-певица, т. е. другое “я” вороны. Эту другую, подавленную личность Лиса как бы выманивает из-под колпака торможения и самоконтроля Вороны. Приманка, своего рода “духовная пища” - похвалы. Но кормят ими не ту Ворону, что держит сыр. (Эту последнюю поставлена задача не замечать; стороны в сговоре по данному пункту. ) Совершается подмена личности. В конце трансакции происходит конечный обмен, в данном случае - “пищи духовной” л (красивых словес) на вполне материальную. Гигант-богатырь, оставивший пушкинской сказочной поэме только голову, гибнет не потому, что доверчив, но потому, что возомнил себя хитрецом. “К земле приникнем ухом оба.... / И кто услышит первый звон / Тот и владей мечом до гроба”, - предложил Черномор. “Я сдуру также растянулся.... / Смекая: обману его! ” - признается Голова [17, т. 1, с. 688]. Черномор спровоцировал ситуацию, в которой у старшего брата впервые забрезжила надежда побить его, притом его же оружием - хитростью. Следовательно, зависть братьев была обоюдной? Черномор завидовал росту и силе богатыря, а тот - его уму и хитрости.... Чем это кончилось, известно. Произошла знакомая нам манипуляция, у богатыря внезапно обнаружилась вторая, прежде заслоненная братскими чувствами, субличность. Внутри Простодушного вдруг зашевелился “Хитрый”.... но шевелился недолго. Для справки: в данной фабуле меч - ложный объект вожделения, подставное яблоко раздора. На кону стоял не меч - Черномор использовал и бросил его. Ставкой была жизнь богатыря. Суммирую. Обманутых манили крупным выигрышем, провоцировали перестать стесняться и обнаружить другое “я”. В момент идентификации жертвы с этой скрытой личностью механизм манипуляции срабатывает. Стороны вступают во взаимоотношения с помощью универсального медиатора - Слова. Им безошибочно владеет только одна сторона. Недаром победитель Черномора Руслан принципиально не вступает с ним в переговоры. Слово создает ситуацию обещания, особенно заманчивую, лестную для реально проигрывающей стороны. Виртуальный объект желания обменивается на реальный. Проигрывает тот, кто “простодушнее”, т. е. не может справиться с силой своих желаний. Та же логика - у облапошенных клиентов “пирамид”, не устоявших перед разнообразными “Чарами” и “МММ”: они купились не столько на деньги, сколько на лестный шанс оставить в дураках других. Кот в сапогах, мастер рекламы. Лиса - злобный трикстер, хотя сказка и любуется ею. Она несколько первобытна, пусть и способна к длинным разменным комбинациям (см. сказку “За лапоток курочку, за курочку - гусочку” [5, т. 1, с. 20]). С большей симпатией обрисован Кот. Даже М. Булгаков ничего не смог с ним сделать - Бегемот получился обаятельным. В отличие от Лисы, чье призвание - “подставка” ради “подставки”, Кот там, где преуспевание и престиж. Немаловажное дополнение: он действует в рамках закона и не делает никому зла (уничтожение людоеда будем считать самозащитой). При всей хитрости Кот в сказках разных народов не обманывает хозяина, хотя мог бы: тот обычно гол, как сокол, и зависит от своего кота. В европейском фольклоре феодальную верность сюзерену Кот сочетает с “предбуржуазной” трудовой этикой. Подобного респектабельного ореола у сказочного русского Кота нет. Европейский фольклор кишит бравыми котами, у нас, как ни странно, настоящий фольклор котами беден. Конечно, западнославянские сказки знают этот мотив (“Кот Максим” [18, с. 11]), но он - несомненное заимствование. Кот великорусских сказок - чужак, горемыка. Его безжалостно выгоняют в лес, чуть только постареет (сказка “Кот и Лиса” [5, т. I, с. 53]). Дальнейшая история показательна. Кот и Лиса, встретившись, вступают в союз. Лиса распускает слухи о необыкновенной свирепости Кота, якобы присланного высшим начальством в качестве нового бурмистра. (Тем же манером по всем канонам сочинения заказных материалов поступает европейский Кот в сапогах: он вовсю “раскручивает” имидж хозяина. ) Стратагема срабатывает: в русской сказке звери в ужасе несут Коту дань. Отныне Кот и Лиса будут жить безбедно. В европейском фольклоре - везучий хозяин Кота женится на принцессе. Дутое богатство с помощью медиатора опять оборачивается вполне реальным. Братец на подмену. Человеческому восприятию свойственны чрезвычайно широкие границы адаптации. Рекламные и торговые трюки часто строятся на том, что цену и силу чего-либо мы умеем выяснять только пропорциональным взвешиванием. Можно серьезно исказить действительность, “надавив на весы”, следует лишь отключить противника от объективной шкалы реальных оценок, убедить его в бесполезности ориентации на нее. Древние уловки не стареют, видимо, потому, что никаких принципиально иных стереотипов действия в сознании не содержится. Аналоги “братца на подмену” при желании можно проследить в практике предвыборной борьбы, в подковерных интригаx при дележе власти и во взаимоотношениях крупных индустриальных империй. Так поступает и Балда, подсунув чертенку зайца для состязаний в беге. Читатель скорее склонен обратить внимание на фокус с “близнецами”: ведь Балда заготовил победителя заранее. Но главные усилия Балды направлены совсем в другую сторону. Нужно внушить две вещи: что сам он приходится старшим братом зайцу и - главное - что этот факт снимает все вопросы. Если это последнее положение не будет принято без критики - вся стратегия рассыплется как карточный домик. Если да - задается ложный ряд сравнений: Х якобы сравнивалось с У и оказалось меньше. Клиенту внушили, что Z еще больше У. От прямого сравнения Х и Z можно воздержаться, решает клиент.... Цель манипулятора достигнута. Гибель трикстера происходит от избытка хитрости или злобности. Неосторожно оброненное слово тоже опасно. “” На роду мне написано, что будет мне супротивник Иван-Горох, и родится он от горошинки”. Змей в шутку сказал, супротивника не ждал. Надеется сильный на силу, а и шутка находит на правду” [5, т. III, с. 229]. То же с Черномором. Он пугал брата слухами о мече и обмолвился, что тем мечом ему самому секут бороду. Черномор не верил собственной байке (иначе не бросил бы меча на месте преступления), но поневоле угадал. Логика сказок, по-видимому, такова. У беспредельного зла и хитрости нет внешнего ограничителя. Зато имеются ограничители внутренние - зародыши гибели, которые рано или поздно вызреют. Ход мысли схож с парадоксом М. Горького: революции нужны для того, чтобы избавляться от революционеров. Трикстер настолько хитер и зол, что не может остановиться; эта избыточность демонстрируется сказкой в сюжетах типа “смерть от перебора”. Когда впору сидеть тихо. Лиса не к месту устраивает “внутренние разборки”, обращая агрессию на своих. Достается в буквальном смысле последнему: хвосту. “” А, ты какой! Так вот же, нате, собаки, ешьте мой хвост! ” - и высунула хвост, а собаки схватили за хвост и самое лисицу вытащили и разорвали” [5, т. III, с. 34]. Сценарий успеха медиатора превращается в сценарий саморазрушения из-за неуемного использования собственных сил. Приключения богини в миру
