аиболее специфичной можно считать третью характеристику личности. Личность -- это то, что предполагает самосознание, самоопределение, конституирование собственной жизни и Я. Уже в средних веках Ришар Сен-Викторский писал, что персона -- это «разумное существо, существующее только посредством себя самого, согласно некоему своеобразному способу»Фома Аквинский считал «существенным для личности быть господином своих действий, действовать, а не приводиться в действие». Для И. Канта личность «основана на идее морального закона (и даже тождественна ему), что дает ей свободу по отношению к механизму природы». Отталкиваясь от Канта, И.Г. Фихте наделяет признаком «конституирования себя» индивида, а не личность. «Кто же я, собственно, такой, -- спрашивает Фихте, -- т.е. что за индивид? И каково основание того, что я -- вот этот? Я отвечаю: с момента, когда я обрел сознание, я семь тот, кем я делаю себя по свободе, и семь именно потому, что я себя таким делаю». «Индивид возможен лишь благодаря тому, что он отличается от другого индивида... Я не могу мыслить себя как индивида, не противопоставляя себе другого индивид.Однако наиболее точно, на мой взгляд, третья характеристика личности и отношение личности к индивидуальности выражены в интересной работе B.C. Библера «Образ Простеца и идея личности в культуре средних веков», к которой я еще не раз обращусь дальше. «Сопряжение Простеца и Схоласта (с включением Мастера как медиатора этих полюсов) есть решающее -- для идеи личности -- несовпадение индивида с самим собой в контексте средневековой культуры. То несовпадение и та возможность самоотстранения, что позволяет индивиду этой эпохи вырываться за пределы внешней социальной и идеологической детерминации и самодетерминировать свою судьбу, свое сознание, т.е. жить в горизонте личности. То есть быть индивидом, а не социальной ролью. Здесь необходимое взаимоопределение между регулятивной идеей личности (в реальной жизни -- средневековой, античной или нововременной -- личность всегда только регулятивна и никогда не налична) и актуальным бытием индивида. Нет индивида вне идеи личности; нет личностного горизонта вне самообособления индивида (вне одиночества)»[32. С. 122].Другими словами, по Библеру, если человек всего лишь исполняет социальную роль, то он и не личность и не индивид. Когда же человек начинает себя самодетерминировать (Фихте бы сказал -- «делать себя как свободное существо»), возникает пара -- личность и индивид; личность как самообособляющееся индивидуальное начало, индивид как наличное условие этого обособления.. Последнее вполне коррелирует с характеристикой индивида, которую предложил Николай Кузанский: «Как единственнейший Бог максимально неповторим, так после него максимально неповторима единственность мира, потом единственность видов, потом единственность индивидов, из которых каждый радуется этой своей единственности, которой в нем столько, что он неповторим» [Цит. по: 51. С. 105].Несмотря на точность и тонкость приведенных характеристик личности и индивида с ними трудно работать в теоретическом плане, всегда возникают вопросы: почему именно данные характеристики являются главными, как их понимать, что делать с другими многочисленными определениями личности и индивидуальности, нельзя ли одни характеристики свести к другим и т.д. и т.п. Думаю, понятно, к чему я веду: выделение и систематизация характеристик какого-либо сложного объекта изучения, в данном случае феномена личности, совершенно недостаточны для философского и научного осмысления, эта работа может выступать только как первый необходимый этап эмпирического анализа и проблематизации. Чтобы понять, что необходимо делать дальше, нужно обсудить особенности того подхода и метода, которые я предлагаю реализовать в данном случае.Первый принцип моего подхода можно назвать установкой на современность. «Можем ли мы, -- спрашивает М. Фуко, -- рассматривать современность не как исторический период, а как установку? Под установкой я подразумеваю способ отношения к актуальности; добровольный выбор, делаемый отдельными людьми, и, наконец, способ мыслить и чувствовать, способ действия и поведения, который одновременно указывает на определенную принадлежность и выступает как задача. Несомненно, это несколько напоминает то, что греки называли этосом. И следовательно, я считаю, что скорее стоило бы стремиться не к тому, чтобы отличить период современности от периодов предсовременности и постсовременности, а к пониманию того, как установка современности противостояла "контрсовременным" установкам» [161. С. 48]. В данном случае этот принцип означает необходимость такого подхода к осмыслению личности, который обусловлен моим личным участием в «работе», направленной на личность, теми задачами, которые я стремлюсь решить относительно личности. Например, я критикую некоторые стороны бытия личности (такие, как эгоизм, эгоцентричность, забвение или игнорирование требований, предъявляемых к личности «другими» и, в частности, будущими поколениями), а также хочу способствовать «повороту» личности к реальности нового социального проекта, цель которого -- сохранение и безопасное развитие Человечества, сохранение культурного и человеческого многообразия, выработка новых способов коммуникации и социального действия.В рамках установки на современность речь должна идти об исследовании не просто объекта изучения, а «возможного объекта». То есть личность я хочу исследовать как «возможный» объект: не только понять, что это такое, как личность возникла и развивалась, но также чем нас сегодня личность не устраивает и можно ли на нее повлиять в нужном направлении.Если мы учтем, что когда-то личности не было, затем она возникла и прошла определенные этапы в своем развитии, и главное, что природа явлений подобного типа содержит в свернутом виде его генезис, то генетический подход может быть отнесен ко второму принципу моего подхода. В соответствии с ним, чтобы понять природу личности, необходимо осуществить особую генетическую реконструкцию. Для таких реконструкций характерны два основных момента: а) опора на исторические факты и исторический материал, б) формулирование гипотез о становлении и развитии изучаемого объекта (в данном случае личности).Третий принцип моего подхода очевиден: необходимость рассмотреть личность в контексте культуры, иначе говоря, личность я буду изучать и объяснять как культурный феномен, обращаясь к культурологии. Г. Дж. Берман в заключении своей прекрасной книги в параграфе «За пределами Маркса, за пределами Вебера» убедительно показывает, что подход К. Маркса и М. Вебера к анализу права и социальной истории является неудовлетворительным. В частности, по поводу Маркса он пишет следующее. «В самом деле, ключ к правильному пониманию Марксовой социальной философии, возможно, состоит в том, что он интерпретировал всю историю в свете теории, которую следовало бы применять главным образом к революционным эпохам. Это помогло бы также понять, почему Маркс перенес идею причинности, характерную для XIX в. и выведенную из естественных наук, на историческое развитие. Он искал научные законы истории, аналогичные научным законам физики и химии, и нашел такие законы в историческом материализме, например закон, что в каждом обществе способ производства обусловливает классовые отношения между собственниками средств производства и несобственниками, что, в свою очередь, определяет политическое развитие общества.Эта монистическая формула, которая представляется сверхупрощенным методом объяснения сложных явлений в нормальной социальной жизни, выполняла две функции в философии Маркса: объясняла революционные истоки существующих институтов и идеологических представлений и давала основу для революционной атаки на них. Сегодня, однако, теории причинности даже в физике и химии являются более сложными, а в социальной теории стало все труднее говорить о законах причинности вообще. Более уместно и полезно говорить о взаимодействии политики, экономики, права, религии, искусства, идей без расчленения этих нераздельно взаимосвязанных сторон общественной жизни на "причины" и "следствия". Это не означает, что мы отрицаем тот факт, что какие-то цели и интересы важнее других. Нет необходимости отступать с позиций детерминизма на позиции релятивизма».Берман очень точно выражает новый подход к изучению не только права, но всех подобных популяционных сложных объектов -- одновременное рассмотрение взаимосвязанных сторон этих объектов (политики, права, экономики, искусства и др.), и он в своей книге так и поступает. Не менее важный принцип, провозглашаемый им, анализ традиции, которая представляет собой «нечто большее, чем историческая преемственность», а именно -- это «смешение осознанных и неосознанных элементов».Оба последних принципа, на мой взгляд, входят в культурологическую стратегию изучения и вполне могут быть распространены на анализ личности. Выше мы уже могли понять, что необходимо одновременное взаимосвязанное рассмотрение человека, личности, индивида, субъекта, но, вероятно, также личности, культуры и социума. Собственно, без каких еще «сторон» (сущностей) нельзя понять, что такое личность, заранее трудно определить, на каждом этапе генезиса и исследования может потребоваться привлечение еще каких-то сторон, а без каких-то можно обойтись. Аналогично, при исследовании личности я буду обращаться как к анализу «неосознанных» элементов (структур), их можно назвать «объективными», так и к описанию «осознаваемых» элементов (т.е. «субъективных»).В настоящее время в области изучения личности сложилось несколько подходов, причем для меня основные следующие: традиционный психологический подход, где личность задается метафизически на основе ряда гипотез (рассмотрим его на примере известной книги Л. Хьелла и Д. Зиглера «Теории личности»); деятельностный подход, тоже в рамках психологии, развитый Л.С. Выготским и его учениками; и философские подходы, развитые Н. Бердяевым, М. Бубером, М. Бахтиным, М. Фуко, В. Библером, Л. Баткиным (подробнее остановимся (см. п. 3) на концепции Фуко).
Страницы: 1, 2, 3, 4
