Последствия Великой Октябрьской Революции
p>Все это правительство и сделало на протяжении 1921 г. , оставив тяжелую промышленность, банки и внешнюю торговлю в руках государства. Эти меры получили наименование „Новой экономической политики" (НЭП). В результате городские рынки сразу наполнились.Несмотря на то, что частная торговля восстановилась на удивление быстро, в целом экономика все еще пребывала в глубоком кризисе. Не имея никаких запасов продовольствия, крестьяне собрали ничтожный урожай. Первый и единственный раз коммунисты допустили прямую иностранную помощь населению. Был создан международный комитет, куда вошли и видные русские деятели некоммунистической ориентации (как только угроза исчезла, все они были арестованы). Промышленность также находилась в отчаянном положении. Во всех основных отраслях производства валовой продукт 1921 г. составил пятую или еще меньшую часть от уровня 1913 г. Производство железа и стали не достигало и пяти процентов от уровня последнего предвоенного года. Численность же рабочих составляла 40 процентов от количества занятых в 1913 г. , и в этом заключалась одна из самых серьезных проблем новой эпохи. Армия этих неполнозанятых рабочих должна была в ближайшее время пополниться новыми безработными, пришедшими из деревни в город, где была хоть какая-то надежда найти работу, и демобилизованными солдатами Красной Армии.
Таким образом, восстановление промышленности началось на весьма шаткой основе. Прежде всего оно вело к дисбалансу в торговле с сельскохозяйственным сектором. Несмотря на голод, вспахать и засеять возделываемые поля можно было гораздо быстрее, чем переоборудовать разрушенные и пришедшие в упадок заводы. К лету 1923 г. нехватка промышленных товаров по сравнению с сельскохозяйственными достигла такого уровня, что соотношение цен на промышленные и сельскохозяйственные товары выросло в три раза в пользу первых по сравнению с 1913 г. На практике это означало, что дохода крестьян от продажи своей продукции не хватало для приобретения необходимых промышленных товаров. Существовала опасность, что, наученные горьким опытом, они станут сокращать посевы, как уже делали это во время гражданской войны, и тогда нехватка продовольствия стала бы вполне реальной угрозой. Промышленные товары тоже не продавались—по причине взаимной невыгодности торговли. Хоть этот факт и не был быстро осознан, „кризис ножниц" (такое название он получил из-за расхождения кривых роста цен на сельскохозяйственные и промышленные товары) начал серьезно угрожать НЭПу. Как такое стало возможно в обществе, которое якобы „двигалось к социализму" под руководством „диктатуры пролетариата"?
Структура управления промышленными предприятиями также вызывала досаду рабочих, помнящих радостные дни Октября. Окончательно исчезли последние следы „рабочего контроля".
До 1917 г. рабочие рассчитывали на то, что профсоюзы и даже партия будут действовать в их интересах.
Несмотря на то, что проблема нуждается в дальнейшем исследовании, кажется, что протесты рабочих не имели связи с возникновением какой-либо из оппозиционных групп внутри коммунистической партии. Фактически большинство рабочих относилось к партии как к „ним"— части структуры власти, с которой они принуждены иметь дело. Таким образом, взаимоотношения партии и класса, чьи интересы она представляла на словах, в конце 1920-х гг. заметно охладились. Для партии „рабочего класса", взявшейся за большую программу индустриализации, такое положение было обескураживающим, если не опасным.
Отношения с крестьянами были и того хуже. В лице крестьянства большевики имели дело с единственным классом, сохранившимся с дореволюционных времен в своем изначальном виде. Конечно, революция и гражданская война укрепили наиболее традиционные основы российского сельского хозяйства, что вело к малой его продуктивности. Все это прямо вытекало из принятой в 1917 г. большевиками программы социалистической революции, но нельзя сказать, что теперь это их устраивало.
Несмотря на то, что во владение крестьян перешли новые земли, даже их наделы после 1917 г. имели тенденцию к сокращению. Проблема состояла в том, что миллионы безработных и голодных рабочих устремились из городов в деревню в надежде снова осесть на землю.
Итак, новая экономическая политика была порождена партией, но она же поставила перед партией непредвиденные и обескураживающие дилеммы.
Положительным обстоятельством было то, что большевики взяли и удержали власть вопреки всем случайностям. Однако почти все посылки, побудившие Ленина в октябре 1917 г. к захвату власти, оказались ложными. Не было никакой всемирной революции, напротив, революция не вышла за пределы России, которая из-за этого оказалась в кольце государств, относящихся к ней с подозрительностью или просто враждебно. Сама Россия быстро принимала формы старой царской империи. Пролетариат и беднейшее крестьянство оказались не способны осуществлять классовую диктатуру в какой бы то ни было форме: пролетариат был разобщен и доведен до полного обнищания, а беднейшее крестьянство в результате „Декрета о земле" в большей или меньшей степени слилось с остальными слоями сельского населения. Как правило, рабочие не имели ни малейшей возможности участвовать в управлении, а назначаемые сверху чиновники распространялись по стране во все возрастающем количестве, особенно в провинции. Когда большевики брали власть, у них были совершенно определенные идеи по поводу способов управления государством, и теперь все они сметены гражданской войной, разрухой и голодом. Остаток своей жизни Ленин провел в плену неожиданных последствий им же самим устроенной революции. После его смерти вокруг ленинского наследия сначала вспыхнули ссоры, а затем его соратники окончательно раскололись по поводу его толкования. Утопия рухнула.
Когда НЭП был первоначально введен, его определяли как „отступление", временная уступка капитализму, сделанная ради восстановления экономики до того момента, пока социалистическая революция не произойдет повсеместно и израненная войной Советская Россия не получит братскую внешнюю помощь. Однако к осени 1923 г. , после провала второго коммунистического путча в Германии, становилось ясно, что в обозримом будущем Россия будет одинока на избранном ею пути. Означало ли это, что советское государство станет до бесконечности продлевать существование „переходной" экономической системы, или же России следовало оставить надежды на внешнюю помощь и смириться с невозможностью построить социализм?
Едва ли не сразу после Октябрьской революции некоторые большевики молчаливо пришли к убеждению, что, по крайней мере временно, пролетарский интернационализм должен означать советский (или даже русский? ) патриотизм, поскольку единственной страной, где было создано пролетарское государство, была Россия.
Во всяком случае, в ленинских статьях было столько же основания для концепции „социализма в одной стране", сколько и для утверждений Троцкого о том, что предпочтение должно быть отдано мировой революции. Но именно Сталин ухитрился пролезть в святыню и выдать свою интерпретацию за единственно верную и истинно ленинскую, и к тому же обосновать ее. В резолюции XIV партийной конференции в апреле 1925 г. сказано, что в основном победа социализма (но не в смысле окончательной победы), несомненно, возможна в одной стране. Так „социализм в одной стране" стал официальной доктриной партии, и теперь надлежало ждать последствий ее применения. Наиболее ощутимыми они оказались в области экономики. В целом под „строительством социализма"подразумевалось развитие российской промышленности. Ленин предполагал достичь этого путем создания в стране привлекательных для иностранного капитала концессий, откровенно признавая, что Россия нуждается во внешней помощи, пусть даже от капиталистов.
Так, пока ближайшие соратники Ленина были парализованы дурными предчувствиями, партия готовилась под руководством сталинских выдвиженцев решить порожденные НЭПом экономические проблемы.
СТАЛИНСКИЙ ТЕРРОР.
21 декабря 1924 года все советские газеты были полны панегириками в честь Сталина. „Правда" на протяжении целых пяти дней публиковала списки организаций, пославших ему свои поздравления, где часто встречалось слово „вождь". В изданной по случаю юбилея официальной биографии Сталин был назван „самым преданным учеником Ленина" и „выдающимся продолжателем" его дела, человеком, который всегда был вместе с Лениным, никогда не отступал от него и не предавал его. Таким Сталин хотел себя видеть—апостолом Петром коммунистической псевдоцеркви, более преданным Ленину, чем был предан Христу настоящий Петр, даже если Ленин был окружен ренегатами и изменниками.
Впоследствии это сыграло в интеллектуальной жизни Советского Союза поистине разрушительную роль. Даже бывшие члены оппозиции присоединились к общему хору славословий. Все эти славословия сопровождались самоуничижением оппозиции, ритуальными признаниями того, что Сталин одержал над ними верх не только физически, но и морально.
Нет ничего удивительного в том, что внутри партии и вне ее мало кто был готов противостоять этому потоку славословий. Тем не менее многие ужасались тем человеческим и экономическим жертвам, которые страна должна была заплатить за подъем промышленности и сельского хозяйства.
Сталин создал упрощенный юридический механизм, действовавший в течение двадцати лет. В течение 1935 г. НКВД в конце концов взял всех бывших членов левой оппозиции, которые к тому времени оставались на свободе. Теперь сотрудники этой организации были заняты тем, что добивались от арестованных признаний в организации широкого заговора, инспирированного из-за границы Троцким. Целью заговора было якобы убийство не только Кирова, но также Сталина и других членов Политбюро, свержение советской системы и восстановление капитализма в России. Этот мифический сценарий подкреплял поток славословий Сталину, привычно доказывающий, сколь вероломны прочие соратники Ленина и как велика была опасность, от которой Сталин уберег партию и страну.
