Реферат: Александр и Библиотека
Но к тому старому прочтению новейшая действительность добавляет самые неожиданные подсказки.
Разве не поучительно сегодня осмыслить такую, к примеру, тему как "Александр и реклама"? Во всей античной истории мы не найдем другого человека, который бы с такой маниакальной настойчивостью тиражировал молву о собственной персоне. Да и в новой истории никто с ним по части рекламы и саморекламы соревноваться не смог. А если и пытался, то никак не преуспел. Ни Тамерлан, ни Наполеон, ни Гитлер не рискнули пародировать рекламные приемы величайшего из вождей. Они даже не пытались упестрять карту завоеванных пространств городами, которые бы носили их имена. Правда, в советскую эпоху такие попытки возобновились. Можно вспомнить целый ряд прижизненных переименований, тоже, кстати, затеянных под гомон о победе "в мировом масштабе": Троцк, Сталинград со Сталинабадом, Ворошиловград, Молотов… Но это все же не тридцать с лишним единоличных Александрий!
Нет, Македонца пока что никто не превзошел. В том числе и по размерам литературного эскорта, постоянно занимавшегося подробнейшим освещением его героических деяний. В той команде были поэты, софисты, философы, авторы исторических хроник, канцеляристы. Общая сумма написанного об Александре только его современниками, несмотря на частичную или полную утрату многих текстов, такова, что на внимательное знакомство с этими источниками нужны не месяцы — годы. Современные курсы по пиару надо бы начинать именно с тех методик и рекламных трюков.
Почти вплоть до ХХ века никто не пытался превзойти его и в таком удивительном увлечении как опыты по массовому выращиванию элитной породы людей. Масштабный евгенический эксперимент, осуществленный им после индийского похода, известен как "Свадьба в Сузах". В один день целая толпа военачальников Александра и десять тысяч его солдат, тщательно отобранных по своим статям, женились на самых породистых девушках востока. Можно было бы улыбнуться этой трогательной заботе вождя о внешней привлекательности будущих поколений, которые соединят в себе лучшие расовые свойства европейцев и азиатов. Если бы принудительная затея не напоминала обстановку обыкновенного спаривания в конюшне.
По понятным этическим причинам в наши времена хлопоты ученых-генетиков разных стран по улучшению наследственности людей и животных не обставляются помпой. Наоборот, такие изыскания проводят за семью печатями. Но сходство их целеустремлений с брачными потехами Македонца очевидно. Так что историю евгенической науки и практики вполне можно бы начинать именно с коллективной случки в Сузах.
К этой теме вплотную примыкают демографические новации Александра. Известно, что по мере продвижения на восток он широко занимался опытами планового переселения больших масс людей. В частности, оседлые колонии македонцев появились тогда в Бактрии, а поселки уроженцев Леванта — в Персидском заливе. Стоит ли слишком модернизировать характер таких акций, приравнивать их к депортациям? Но ведь еще впечатлительные современники оставили свидетельства, что тогдашние перебросы трудовых армий на большие расстояния никак не напоминали обстановку всеобщего энтузиазма и добровольности. При Александре активно расселялись по новым для них адресам и еврейские купеческие группы. Им преобразователь мира, по наблюдениям современников, явно симпатизировал, как носителям родственных ему космополитических убеждений.
В тесной увязке с предыдущими опытами оказались и религиозные дерзания Македонца. Ему, потомку Геркулеса и Ахилла, принявшему в Мемфисе сакральные титулы египетского божественного пантеона, этих званий оказалось все же мало. После взятия Вавилона он совершил там жертвоприношение верховному божеству Мардуку — сыну шумерского бога Энки, носителю пятидесяти божественных имен, создателю неба, земли и человеческого рода. Такой обряд давал Александру право именовать себя отныне "царем четырех стран света", "Царем Всего". А нам эти и другие его религиозные авантюры дают право считать, что снова имеем дело с явлением для античности еще неслыханным — с попыткой эклектического соединения в религиозной практике его современников самых вроде бы несоединимых культов. При виде этой духовной всеядности поневоле приходишь к выводу, что перед нами — некий поведенческий архетип. Впервые обозначившийся в истории духовных блужданий человечества архетип современного экуменизма.
И все же перечисленные выше предприятия Македонца — лишь частности его главного замысла. Суть вожделений восторженного молодого человека была в намерении достигнуть пределов обитаемого мира. Стать его властелином. Впервые осуществить идею вселенского единовластия. Тем самым положить конец всем войнам, всем религиозным и расовым распрям. Сделать все человечество счастливым, единым, говорящим на одном языке, грекоязычным. Постепенно внедрить в покоренных землях самый совершенный способ правления, каким безусловно является, как внушал Александру его учитель Аристотель, греческая демократия. И, следовательно, избавить мир от пережитков восточного и любого иного деспотизма. Ввести единую для всех стран денежную систему, вытеснив как мишуру, как металлический лом все провинциальные монетные дворы. Словом, вернуть на землю Золотой век. Соединить не только все народы в одной семье, но и всех людей со всеми богами.
Для решения такого замысла оставалось сделать предпоследние усилия — на востоке, на западе, а, может, и на севере, если там есть хоть какие-то люди. Нужна была мощная, надежная армия, громадные деньги на ее содержание, жестокость по отношению к врагам всеобщего счастья. Нужны были еще каких-нибудь десять, от силы двадцать лет, покровительство богов, мудрость личных врачей, верность телохранителей и полководцев, любимые книги под рукой, вдохновение придворных историков, поэтов, музыкантов, танцовщиц. И, конечно, как всегда, нужны были щедрые дары от старых и новых богов, предназначенные ему лично — удача, легкость, раскованность в мыслях и поступках, прекрасное самочувствие.
Но всего этого враз, во мгновение ока для него не стало.
Еще когда из Бактрии отправился походом на север и встретился там со строптивыми скифами, произошел один неприятный для него разговор с послом этих варваров. Посольство он согласился принять не сразу, а только после долгих и безрезультатных попыток сломить скифов, заставить их покориться. Ему хотелось, наконец, понять, почему эти степные неотесанные дикари так упорны. И вот что вынужден был выслушать Александр от старшего из послов:
"Если бы боги захотели величину твоего тела сделать равной твоей жадности, ты не уместился бы на всей земле; одной рукой ты касался бы востока, другой запада, и, достигнув таких пределов, ты захотел бы узнать, где очаг божественного света. Ты желаешь даже того, чего не можешь захватить. Из Европы устремился в Азию, из Азии в Европу; если тебе удастся покорить весь людской род, то ты поведешь войну с лесами, снегами, реками и дикими животными. Что еще? Разве ты не знаешь, что большие деревья долго растут, а выкорчевываются за один час. Глуп тот, кто зарится на их плоды, не измеряя их вышины. Смотри, как бы, стараясь взобраться на вершину, ты не упал вместе с сучьями, за которые ухватишься. Даже лев однажды послужил пищей для крошечных птиц; ржавчина поедает железо. Ничего нет столь крепкого, чему не угрожала бы опасность даже от слабого существа".
Римский историк Квинт Курций Руф воспроизвел слова скифа-язычника в своем труде об Александре, написанном в середине I века новой эры. Это была эпоха первых апостольских посланий, время создания первых евангелий. Удивительно, что скифский мудрец выступает у Руфа, тоже язычника, совсем в духе христианского проповедника. Перед нами не только религиозный моралист, но и провидец, предчувствующий близкий крах всемирных посягательств своего собеседника.
Не менее удивительно другое. Слова древнего скифа вполне сгодились бы и сегодня — в связи с последними вызовами всемирного вожделения, обозначаемого теперь как доктрина Нового Мирового порядка. Громадность исторического промежутка между событиями восточного похода Александра и сегодняшними балканской, а затем и азиатской авантюрами глобалистов Запада не мешают разглядеть поразительное сходство почерков. Своими приемами архитекторы однополярного мира подражают, конечно, самым различным историческим образцам. Но в перспективе поведенческих архетипов заветы Македонца стоят для них на совершенно особом месте. От этой аналогии, кажется, никуда уже не уйти. Иное дело, что во всемирном замахе Александра все было как-то свежее, ярче, нерасчетливей, чем у его последних по времени эпигонов. Он шел непроторенными путями, он подлинно открывал мир, удивляясь красоте диких пространств, буйству природных стихий, ненасытности собственного любопытства. Он открывал в самом себе — для всех последующих поколений — светлые и мрачные свойства человека: солдата, полководца, государя. Он открылся миру как первый сверхчеловек.
2
После каирской толчеи, тесноты и духоты с ее тончайшей пыльной взвесью семидесятикилометровая набережная Александрии ошеломляет вас чистым холодом воздушного тока, омывающего ее кварталы с севера. Впечатление такое, что это и есть одна-единственная улица пятимиллионного города. Что всеми своими окнами и балконами он обращен именно к морскому простору, к его бодрым пенным грядам, к первозданно свежему мутно-голубому горизонту. Кто выдержит без волнения встречу с кромешной беспредельностью? Что это перед тобой, как не тот самый, наконец-то позволяющий разглядеть себя космос старых греков?
Таласса — так греки называли море, с ударением на первом "а"… Таласса… таласса… Это как бы звукопись удара волны и затем, на ее обратном ходу, шелеста исчезающей пены.
Ну, кому еще дано в мире такое счастье? С самых первых дней существования неотрывно любуется Александрия своим морем, то вспаханным бурями, то бархатисто мягким. Два с лишним тысячелетия подряд дышит — не надышится его острым йодистым рассолом.
