Дипломная работа: Святой Иоанн Златоуст и его враги
В связи с историческим пониманием писания и нравственно-практическим отношением к нему стоит уверенность св. Иоанна Златоуста в простоте, ясности и общедоступности Библии. Он не искал, подобно александрийцам, религиозных тайн под покровом буквы, но видел, что непосредственного значения слова Божия достаточно для спасения и высокой христианской жизни, что каждый из нас во всякий момент своей жизни, допросив совесть при свете Евангелия, получает из него абсолютно достоверное указание, как ему должно поступить, чтобы остаться достойным учеником Христа. "Благодать Духа для того и устроила, что эти книги сложили мытари, рыбаки, скинотворцы, пастухи коз и овец, люди простые и неученые, чтобы они были понятны всем". "Для кого не ясно все, что заключается в Евангелиях? Кто, слыша, что блаженны кроткие, блаженны милостивые, блаженны чистые сердцем и подобное этому, будет нуждаться в учителе, чтобы сколько-нибудь понять сказанное? А обстоятельства знамений, чудес и исторических повествований не всякому ли понятны и ясны?" Вместе с этим он дает простому человеку совет, как нужно поступить в случае затруднений. "Возьми в руки книгу; прочитай всю историю; понятное удержи в памяти, а неясное и непонятное прочти несколько раз; если же и при частом чтении не в состоянии будешь понять того, о чем говорится, ступай к мудрейшему, поди к учителю, снесись с ним о сказанном, покажи великое усердие, и Бог, видя, что ты употребляешь такое старание, не презрит твоей неусыпной заботливости; если человек не изъяснит тебе искомого, то Он Сам, несомненно, откроет".
Чтобы развить в пастве навык читать и понимать Писание, св. Иоанн почти в каждой из своих бесед объясняет известный отдел священного текста, стараясь привлечь слушателей к деятельному участию в этом. Он советует слушателям, приходя домой из церкви, брать Библию и стараться воспроизвести в памяти сказанное проповедником. Иногда он указывал трудности в понимании известного места, но не разрешал их сам, а предоставлял подумать об этом самим слушателям. Он хотел приучить паству не всегда принимать уже приготовленную пищу, но и самостоятельно искать разрешения затруднений. Он сравнивает себя с голубкой, которая кормит птенцов из собственного клюва, пока они в гнезде, а когда крылья их подрастут, то выманивает их, показывая им издали принесенные зерна, и затем бросает пищу на землю, чтобы научить их самих отыскивать для себя корм.
В деле влияния на паству св. Иоанн Златоуст искал помощи и поддержки в самой пастве. Религиозно-нравственное возрождение он хотел сделать целью общих стремлений для всех членов Церкви и призывал их к взаимопомощи на этом пути: "Что успею сделать я один? Я не могу один каждый день быть с вами; не достает сил беседовать с таким множеством. Если же вы захотите принять участие в спасении друг друга и взять на себя каждый по одному из беспечных братий, то у нас быстро пойдет дело назидания". И действительно, во многих случаях Златоуст обращается к слушателям с просьбой следить друг за другом и помогать друг другу в деле нравственного совершенствования. Но преимущественно он возлагал надежду на семью и через нее старался провести евангельский идеал в жизнь. Каждую семью он хотел обратить в церковь, а главу семьи в священника и миссионера. Призывая к этому своих слушателей, он доказывает им, что такая задача не превышает их сил: "Каждый, если захочет, имеет возможность учить". Каждый хозяин дома должен учить жену, детей, рабов, и при этом он находится в лучшем положении, чем священник. Проповедник беседует со своими духовными чадами один-два раза в неделю, отец семейства всегда со своими домочадцами; священник не знает хорошо всех нравственных недугов слушателей, отец семейства прекрасно знает характер окружающих его лиц. Нередко Златоуст дает советы, как нужно приступать к исправлению пороков и какими мерами влиять на окружающих. Вот, например, совет мужу, которого он призывает бороться со страстью жены к нарядам и притираниям. "Муж достигнет цели, если не вдруг все станет запрещать жене, но начнет с легчайшего, к чему она не особенно привязана. Если ты вдруг захочешь исправить ее, то нимало не успеешь. Итак, не отнимай у нее тотчас же драгоценных уборов, но позволь ей некоторое время пользоваться ими. Эти украшения можно считать меньшим злом в сравнении с разными притираниями и намащениями. Итак, сначала уничтожь притирания; да и это делай не со страхом и угрозами, но убеждениями и ласками: говори, что за это осуждают, и произноси свой собственный суд и мнение и чаще напоминай ей, что тебе не только не нравится такое украшение лица, но и весьма неприятно; уверяй ее, что это очень огорчает тебя; потом, произнесши свой собственный суд, присоединяй к этому мнение других; говори, что это безобразит и красивых женщин, чтобы таким образом истребить страсть ее. Не говори ей ничего ни о геенне, ни о Царствии, потому что напрасно будешь говорить об этом; но уверь, что она более тебе нравится в таком виде, в каком Бог сотворил ее, а когда она разглаживает, натирает и намащает лицо свое, то и другим не кажется красивой и благовидной. А когда смягчишь ее такими убеждениями, тогда уже говори ей и о геенне, и о Царствии. И если много раз ты будешь говорить ей, и она не послушает тебя, и тогда не переставай повторять ей слов своих, впрочем не со враждой, а с любовью; и иногда показывай как бы недовольный вид, а иногда ласкай и угождай ей". Подобные же наставления дает святитель относительно борьбы со страстью любостяжания.
II. Св. Иоанн Златоуст был проповедником евангельских начал в общественных отношениях, и в этом его главная своеобразность. Начиная с IV в., в Восточной Церкви получает все большее преобладание аскетический идеал и монашество. Все наиболее религиозное, искреннее и прямолинейное, отталкиваемое всевозможными компромиссами и падением христианских нравов в мире, который, подчинившись христианству по внешности, казалось, победил его внутренно, стремилось в монастыри. Это была религия отчаяния: не надеясь сдвинуть инертную массу полуязыческого общества, исповедавшего Христа лишь на словах, лучшие люди бежали из мира, чтобы среди бесплодных пустынь в обществе единомысленных создать такие внешние условия жизни, при которых Евангелие могло бы быть осуществлено. Монашество имеет свои крупные заслуги перед Церковью, которые мы не думаем отрицать, но массовое увлечение им, с другой стороны, имело и очень печальные последствия для христианского общества, которое в целом, конечно, никогда не может уйти в монастырь. Во-первых, широкое аскетическое течение само собой производило отбор самый невыгодный для Церкви, действовавшей в мире. Христианское общество покидали элементы наиболее религиозные и чуткие к моральным задачам, то есть именно те, которые и могли бы послужить евангельской закваской, под воздействием которой вскисло бы все тесто. Из этого первого естественно вытекает второе неблагоприятное последствие монашеского движения. Люди, поставившие своей задачей практическое осуществление Евангелия, каковы были монахи, естественно более других церковных писателей способны были создать литературу, руководящую к христианской жизни. И они ее действительно создали. Творения аскетов имели наиболее жизненное значение и сохраняют его до настоящего времени. Сочинения церковных писателей, работавших над выяснением вероучения, — Афанасия Великого, Григория Нисского, Кирилла Александрийского, — необходимы и интересны для богослова; творения Ефрема Сирина, Макария Египетского, Исаака Сирина читает народ и все те, для кого главное не богословские рассуждения, а жизнь по Евангелию. Но аскетическая литература, по существу ндивидуалистическая, сверх того обращается к определенному кругу лиц. Она имеет в виду монаха, аскета, жизнь в уединении или монастыре. Естественно, поэтому, она не могла удовлетворять всем запросам христиан, жизнь которых протекала в совершенно иных условиях: для мирян она была, с одной стороны, неприменимой, с другой — недостаточной. Семьянин, государственный чиновник, купец, ремесленник, воин и раб находили в ней правила строгой аскезы, для них излишние, и не находили указаний, как осуществить учение Христа в общественной жизни. Во всяком случае, монашеские правила,чтобы стать руководством жизни для мирянина, требуют специального приспособления, истолкования и разъяснения. Но большинство мирян, поглощенных ежедневными заботами и неопытных в духовной жизни, не имели ни времени, ни сил, чтобы выполнить эту работу самостоятельно, и потому во многом вовсе оставались без руководства. Наконец, преобладание монашеских тенденций ослабляло нравственную энергию членов Церкви, живущих в обычных условиях семьи и государства. Им так часто и так настойчиво говорили о невозможности спастись в мире, что, наконец, они в этом уверились и махнули рукой на свое спасение. На все призывы к жизни по Евангелию был слышен один ответ: это написано для монахов; осуществление этого в мире невозможно. "То именно и извратило всю вселенную, — жалуется Златоуст, — что мы думаем, будто только монашествующему нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно".
Св. Иоанн Златоуст, человек совершенно исключительных дарований и редкой моральной чистоты, из монастыря возвратил себя миру, чтобы научить мир, как осуществить евангельский идеал в обычных условиях жизни, и чтобы убедить всех, что мирянин отличается от монаха одним лишь супружеством. В этом состоит главная особенность Златоуста и его бессмертная заслуга перед Церковью.
Когда мы говорим о том, что св. Иоанн Златоуст был проповедником монашеского идеала в среде мирян, то легко можем подать повод к недоразумению. Поэтому необходимо сделать теперь же несколько пояснительных замечаний. В монашестве необходимо различать элементы: мистический, аскетический и нравственный. Мистический элемент — созерцание Бога и единение с Ним в этом созерцании — устраняется нами, как не имеющий отношения к поставленной цели: мистика в строгом смысле невозможна среди сутолоки мирской жизни, и, как сказано было ранее, св. Иоанн Златоуст не был ее проповедником. Аскетический элемент составляют предписания, касающиеся воздержания в пище, питии, сне. Телесные лишения, тесно связанные с безбрачием и мистикой, в монашестве имеют значение не цели, а средства. Нравственный элемент в монашестве составляет то, ради чего в патристической литературе оно называлось евангельской жизнью. Во-первых, работая над внутренним очищением, оно стремилось осуществить то высокое требование Евангелия, по которому в нравственности ценно не столько дело, сколько мотив, не внешняя праведность, а сердце, освобожденное от страстей и чувств, из которых сам собой вытекает грех как деяние. Во-вторых, только монашество сделало попытку провести в жизнь Нагорную проповедь, идеал самоотверженной любви и непротивления насилиям и обидам. Вот один только пример собственно для иллюстрации последнего положения. Авва Виссарион постоянно носил с собой Евангелие. В одном селении он увидел мертвого нищего, совершенно обнаженного, и покрыл его своим плащом. Потом он встретил живого нищего, тоже без всякой одежды, и, отдав ему свою рубашку, сам сидел нагой, закрываясь руками. Когда Виссариона спросили, кто его раздел, он, протягивая Евангелие, ответил: вот оно раздело. Наконец, чтобы помочь бедному, он продал самое Евангелие, с которым не разлучался — "то самое слово, — как он потом рассказывал, — которое всегда говорило мне: продай имение свое и дай нищим".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
