Сперанский - святило российской бюрократии
таки в панический страх.
Негативную реакцию неизбежно вызвали к себе и те преобразования,
которые Сперанский осуществлял в области финансов. Повышение размеров
податей и пошлин, обложение налогом дворянства значительно расширяли круг
его недоброжелателей. К концу 1810 г. атмосфера всеобщего недовольства
окутала всю государственную деятельность нашего реформатора. В каждой
брошенной им фразе, в каждом шаге его усматривали злой умысел, скрытое
намерение причинить вред.
Разработка Сперанским проектов социально-политических преобразований
совершалась в тайне от общества, и это ещё более усугубляло его положение.
Отсутствие сколь-нибудь определённых сведений о предполагаемых реформах не
давало передовой части общества – людям, заинтересованным в перемене к
лучшему, - возможности выступить активно в поддержку реформ и защиту
реформатора, и это облегчало задачу его противников. В обстановке
искусственно созданной вокруг реформ таинственности слух, сплетня, интрига
становились острым оружием в борьбе с неугодным реформатором.
В свете всего этого вполне понятным становится тот факт, что реформы
Сперанского, дававшие простор всему талантливому и образованному в русском
обществе и подрывавшие позиции бездарностей и невежд, были восприняты
последними, составляющими основную массу чиновничества, в качестве
покушения на самые устои государства, а сам реформатор стал изображаться
человеком, поставившим своей целью подрыв самодержавной власти.
Сперанский просит Александра I отстранить его от должности
госсекретаря и управления финляндскими делами и сохранить за ним лишь один
пост директора комиссии законов.
Столкнувшись при осуществлении плана государственных преобразований с
яростным сопротивлением, открытой враждебностью со стороны аристократов и
чиновников, Сперанский, таким образом, не нашёл для их преодоления иного
средства, как обратиться за поддержкой к своему патрону –императору
Александру.
Просьбу своего госсека об отставке Александр не удовлетворил.
Сперанский продолжал работать над проектами гос. реформ с той же энергией,
что и прежде.
Дальнейшее течение дел и времени приносило Сперанскому всё новых и
новых недоброжелателей. К лету 1811 г. холодная атмосфера недоброжелателей
вокруг Сперанского стала почти беспросветной. К нему охладели даже те, кого
он считал своими приятелями, кто часто посещал его дом.
Глава 5. Падение и повторное восхождение.
Сила врагов Сперанского – людей, составлявших против него настоящий
заговор, заключалась так же в их хладнокровном расчёте. Так было, в
частности, с поступившим к Александру I известием о том, что Сперанский
принадлежит к тайному союзу иллюминатов и является главой этого якобы
революционного масонства в России.
В конце сентября 1811 г. Армфельд и Балашов осуществили одну из самых
хитроумных своих акций против Сперанского. Через посредство статс-секретаря
Госсовета Магницкого интриганы обратились к реформатору с просьбой о
встрече. Михайло Михайлович ответил согласием, и встреча состоялась. На ней
Армфельд с Балашовым предложили своему противнику учредить объединённый с
ними секретный комитет для управления всеми гос. делами. Сперанский сразу
же отказался от участия в таком мероприятии, сказав при этом: “Упаси Боже,
вы не знаете государя, он увидит тут прикосновение к своим правам и нам
всем может быть худо”. О предложении шведского барона и русского министра
он сообщил Магницкому, и тот дал совет немедленно рассказать обо всём
государю. Но Сперанский заявил, что не сделает этого, так как подобный
поступок был бы “подлою интригою с его стороны”. Иначе поступили Армфельд и
Балашов. Естественно, что инициатором предложения создать секретный комитет
был выставлен Сперанский.
К началу 1812 г. русский госсекретарь завершил в основном разработку
стратегии подготовки России к войне с Францией. Александр же в это время
всё еще сомневался в неизбежности данной войны. И Сперанскому вновь и вновь
приходилось убеждать своего императора в том, что ход событий неминуемо
влечёт обе страны к военному столкновению друг с другом.
Предостережения Сперанского о неизбежности войны с Францией, его
настойчивые призывы готовиться к этой войне, конкретные и разумные советы о
том, как это делать, не давали Александру I ни малейших оснований для
сомнений в преданности его России. Напротив того, поведение госсекретаря
говорило скорее о его искреннем желании блага своей стране. Мысль
императора работала поэтому совсем в другом направлении, нежели то, каковое
задавали ей внушения интриганов – противников реформатора. Не помышляя об
измене Сперанского отечеству, Александр всё более склонялся к мнению об
измене госсекретаря ему, российскому самодержцу. Как-то – было это в самом
начале 1812 г. – Александр в разговоре со Сперанским о предстоявшей войне
спросил у него совета, участвовать ли в ней лично ему, российскому
императору. Михайло Михайлович обрисовал всё то сложное положение, в
каковом окажется в случае войны Россия, описал военные таланты Наполеона и
предложил государю воздержаться от личного участия в войне, но, собрав
Государственную думу, предоставить вести войну ей. Спустя несколько дней
после упомянутого разговора Я. де Санглену довелось слышать, как
возмущался Александр этим вполне разумным советом Сперанского: “Что же я
такое? – Нуль! Из этого я вижу, что он подкапывается под самодержавие,
которое я обязан вполне передать наследникам моим”.
К концу 1811 г. Александр стал, видимо, понимать, что степень
информированности Сперанского далеко выходит за пределы, допускаемые его
должностью госсекретаря. Сперанский обнаруживал в своих записках к
императору и личных с ним беседах столь обширную осведомлённость о разных
обстоятельствах внутренней и внешней политической жизни России, что
невольно внушал ему сомнение в том, кто же действительно правит империей –
он, российский государь, или вознесённый им на вершину власти и допущенный
в царский дворец выскочка-попович? Это появившееся в душе Александра
подозрение, что в лице Сперанского радом с ним, законным государем-
самодержцем, появился госсекретарь-самодержец, с течением времени неизбежно
получало всё новую пищу. Сперанский всё более брал на себя подготовку к
ведению войны с Францией, усиленно занимался финансовым обеспечением этой
войны. Он старался следить за малейшими переменами на международной арене и
в развитии русско-французских отношений. Через своих людей в министерстве
иностранных дел госсекретарь сумел получить доступ к секретным документам,
даже к тем из них, знакомство с которыми составляло исключительную
прерогативу государя.
При начале войны с Наполеоном роль Сперанского в управлении
Российской империей неизбежно возросла бы до огромной степени. Сам Михайло
Михайлович, во всяком случае, к этой своей высокой роли, пожалуй,
сознательно готовился. Быть главным организатором победы над врагом,
стремившимся покорить его отечество, да ещё над каким врагом – гениальным
Наполеоном! – бать спасителем отечества, что для него могло быть славнее
этой роли. А у кого слава, у того и влияние. Но всё это понимал и
Александр. Высказанное ему Сперанским в начале 1812 г. предложение собрать
Государственную думу и поручить вести войну ей, прежде всего, конечно,
ущемляло личное самолюбие его величества. Но вместе с тем реакция его на
данное предложение, зафиксированная в воспоминаниях де Санглена,
показывает, что в нём появилось явное опасение того, как бы царственную его
персону совсем не отстранили в ходе войны от власти.
Как бы то ни было в декабре 1811 г. в отношении Александра к
Сперанскому наметился явный перелом.
1 января 1812 г. Сперанский получил от императора очередную награду –
Александрийскую ленту. Но в сложившейся к тому времени ситуации,
награждение это не было признаком государева благоявления, а являлось
скорее плохим предзнаменованием. Александр имел обыкновение награждать тех,
кого собирался отправить в отставку. По инерции Сперанский продолжал
работать с прежней интенсивностью. Но император уже не звал его к себе как
прежде, по любому случаю, а постепенно и вовсе перестал звать. События
неумолимо шли к окончанию развязки.
Нет для русского чиновника худшего несчастья, чем удаление со службы.
Решив обойтись при высылке реформатора без официального указа, Александр I
распорядился тем не менее сообщить нижегородскому губернатору Руновскому,
что “императору благоугодно, дабы тайному советнику Сперанскому во время
пребывания его в Нижнем Новгороде оказываема была всякая пристойность по
его чину”. Казалось, положение изгнанника должно было устроиться как нельзя
лучше. Однако, этого не произошло. Одновременно с вышеуказанным
распоряжением в Нижний Новгород через министра полиции поступило высочайшее
предписание о необходимости установить над ссыльным строгий контроль. На
нижегородского губернатора возлагалась обязанность доносить в Петербург обо
всем замеченном насчет Сперанского и обо всех лицах, с которыми он будет
