Политический портрет Сталина
же никогда.
В. Гюго.
После злодейского убийства С. М. Кирова начались массовые
репрессии. Вечером 1 декабря 1934 года по инициативе Сталина (без решения
Политбюро – это было оформлено опросом только через 2 дня) было
подписано секретарём Президиума ЦИК Енукидзе следующее постановление:
1) Следственным властям – вести дела обвиняемых в подготовке или
совершении террористических актов ускоренным порядком;
2) Судебным органам – не задерживать исполнения приговоров о высшей мере
наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании,
так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные
ходатайства к рассмотрению;
3) Органам Наркомвнудела - приводить в исполнение приговора о высшей мере
наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по
вынесении судебных приговоров.
Это постановление послужило основанием для массовых нарушений
социалистической законности. Во многих фальсифицированных следственных
делах обвиняемым приписывалась "подготовка" террористических актов, и это
лишало обвиняемых какой-либо возможности проверки их дел даже тогда, когда
они на суде отказывались от вынужденных своих "признаний" и убедительно
опровергали предъявленные обвинения.
Следует сказать, что обстоятельства, связанные с убийством
Кирова, до сих пор таят в себе много непонятного и загадочного и требуют
самого тщательного расследования. Есть основания думать, что убийце Кирова
– Николаеву кто-то помогал из людей, обязанных охранять Кирова. Полтора
месяца до убийства Николаев был арестован за подозрительное поведение,
но был выпущен и даже не обыскан. Крайне подозрительным является то
обстоятельство, что когда прикрепленного к Кирову чекиста декабря 1934
года везли на допрос, он оказался убитым при "аварии" автомашины,
причем никто из сопровождающих его лиц при этом не пострадал. После
убийства Кирова руководящие работники Ленинградского НКВД были сняты с
работы и подвергнуты очень мягким наказаниям, но в 1937 году были
расстреляны. Можно заметить, что их расстреляли затем, чтобы замести
следы организаторов убийства Кирова.
Массовые репрессии резко усилились с конца 1936 года после
телеграммы Сталина и Жданова из Сочи от 25 сентября 1936 года,
адресованной Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро, в которой
говорилось следующее:
"Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова
на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей
задачи в деле разоблачения троцкистко-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в
этом деле на 4 года. Об этом говорят партработники и большинство областных
представителей НКВД".
Следует, кстати заметить, что с партработниками Сталин не встречался и
поэтому мнение их знать не мог. Эта сталинская установка о том, что
"НКВД опоздал на 4 года" с применением массовых репрессий, что надо быстро
"наверстать" упущенное, прямо толкала работников НКВД на массовые аресты
и расстрелы. Массовые репрессии проводились в то время под флагом
борьбы с троцкистами.
В докладе Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года "О
недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных
двурушников" была сделана попытка теоретически обосновать политику
массовых репрессий под тем предлогом, что "по мере нашего продвижения
вперед к социализму" классовая борьба должна якобы всё более и более
обостряться. При этом Сталин утверждал, что так учит история, так учит
Ленин. На самом же деле Ленин указывал, что применение революционного
насилия вызывается необходимостью подавить сопротивление эксплуататорских
классов, и эти указания Ленина относились к тому период, когда
существовали и были сильны эксплуататорские классы. Как только политическая
обстановка в стране улучшилась, как только в январе 1920 года был взят
Красной Армией Ростов и была одержана главная победа над Деникиным, Ленин
дал указание Дзержинскому об отмене массового террора и об отмене
смертной казни.
Сталин отступил от этих прямых и ясных программных указаний Ленина. После
того, как были уже ликвидированы все эксплуататорские классы в нашей стране
и не было никаких сколько-нибудь серьезных оснований для массового
применения исключительных мер, для массового террора, Сталин ориентировал
партию, ориентировал органы НКВД на массовый террор.
О культе личности и его последствиях
После смерти Сталина Центральный комитет партии стал строго и
последовательно проводить курс на разъяснение недопустимости чуждого духу
марксизма-ленинизма возвеличивания одной личности, превращения её в какого-
то сверхчеловека, обладающего сверхъестественными качествами, наподобие
бога. Этот человек будто бы все знает, все видит, за всех думает, все
может сделать; он непогрешим в своих поступках. Такое понятие о человеке,
и, говоря конкретно, о Сталине, культивировалось у нас много лет. В
декабре1922 года в своем письме к очередному съезду партии Владимир Ильич
Ленин писал:
"Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках
необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно
пользоваться этой властью".
Это письмо – важнейший политический документ, известный в истории
партии как "завещание" Ленина. Он был оглашен по делегациям 13 съезда
партии, которые обсуждали вопрос о перемещении Сталина с поста
генерального секретаря. Делегации высказались за оставление Сталина на этом
посту, имея в виду, что он учтет критические замечания Владимира Ильича и
сумеет исправить свои недостатки, которые внушали серьезные опасения
Ленину.
Вот письмо Н. К. Крупской, дополняющее ленинскую характеристику
Сталина, данную Лениным в его завещании:
"Лев Борисыч, по поводу коротенького письма, написанного мною
под диктовку Владимира Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил вчера
по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30
лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы
партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум
самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю
лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и во всяком
случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию, как более близким
товарищам Владимира Ильича, и прошу оградить меня от грубого
вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном
решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не
сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить
на эту глупую сколку. Я тоже живая и нервы напряжены у меня до крайности”.
Это письмо было написано Надеждой Константиновной 23 декабря 1922 года.
Через два с половиной месяца, в марте 1923 года, Владимир Ильич Ленин
направил Сталину следующее письмо:
“Уважаемый товарищ Сталин, Вы имели грубость позвать мою жену к
телефону и обругать её. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное,
но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву.
Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и
говорить, то сделанное против жены я считаю сделанным против меня.
Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и
извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
С уважением: Ленин.
5-го марта 1923 года".
Если Сталин смог вести себя при жизни Ленина, мог так относиться к
Надежде Константиновне Крупской, то можно представить себе, как обращался
Сталин с другими работниками. Он действовал не путем убеждения,
разъяснения, кропотливой работы с людьми, а путём навязывания своих
установок, путём требования безоговорочного подчинения его мнению. Тот,
кто сопротивлялся этому или старался доказать свою точку зрения, свою
правоту, тот был обречен на исключение из руководящего коллектива с
последующим моральным и физическим уничтожением.
В период 1935-1937-1938 гг. сложилась практика массовых репрессий
по государственной линии сначала против противников ленинизма-троцкистов,
зиновьевцев, бухаринцев, давно уже политически разбитых партий, а затем и
против многих честных коммунистов, против тех кадров партии, которые
вынесли на своих плечах гражданскую войну, первые, самые трудные годы
