Иван Грозный
течение реки Оскола и верховье Северного (или Северско-го) Донца. Все это
делается в течение всего четырех десяти-летий, с энергической быстротой и
по известному плану, который легко открывается позднейшему наблюдателю,
несмотря на скудость исторического материала для изучения этого дела.
Порядок обороны южной границы Московского государства был таков. Для
отражения врага строились крепости и устраивалась урепленная пограничная
черта из валов и засек, а за укреплениями ставились войска. Для наблюдения
же за врагом и для предупреждения его нечаянных набегов выдвигались в
«поле» за линию укреплений наблюдательные посты — «сторожи» и разъезды —
«станицы». Вся эта сеть укреплений и наблюдательных пунктов мало-помалу
спускалась с севера на юг, следуя по тем полевым дорогам, которые служили и
отрядам татар. Преграждая эти дороги засеками и валами, затрудняли доступы
к бродам через реки и ручьи и замыкали ту или иную дорогу крепостью, место
для которой выбиралось с большой осмотрительностью, иногда даже в стороне
от татарской дороги, но так, чтобы крепость командовала над этой дорогой.
Каждый шаг на юг, конечно, опирался на уже существовавшую цепь укреплений;
каждый город, возникавший на «поле», строился трудами людей, взятых из
других «украинских» и «польских» (полевых) городов, населялся ими же и
становился по службе в тесную связь со всей сетью прочих городов. Связь эта
поддерживалась не одними военно-административными распоряжениями, но и всем
складом боевой порубежной жизни. Весь юг Московского государства
представлял собой один хорошо организованный военный округ.
В этом военном округе все правительственные действия и весь склад
общественной жизни определялись военными потребностями и имели одну цель —
народную оборону. Необычная планомерность и согласованность мероприятий в
этом отношении являлась результатом «общего совета» — съезда знатоков южной
окраины, созванных в Москву в 1571 г. и работавших под руководством бояр,
кн. М. И. Воротынского и Н. Р. Юрьева. Этим советом и был выработан план
защиты границ, приноровленный к местным условиям и систематически затем
исполненный на деле. Свойства врага, которого надлежало здесь остерегаться
и с которым приходилось бороться, были своеобразны: это был степной хищник,
подвижной и дерзкий, но в то же время нестойкий и неуловимый. Он
«искрадывал» русскую украйну, а не воевал ее открытой войной; он поло-нил,
грабил и пустошил страну, но не завоевывал ее; он держал московских людей в
постоянном страхе своего набега, но в то же время не пытался отнять
навсегда или даже временно присвоить земли, на которые налетал внезапно, но
короткой грозой. Поэтому столь же своеобразны были и формы украинкой
организации, предназначенной на борьбу с таким врагом. Ряд крепостей стоял
на границе; в них жил постоянный гарнизон и было приготовлено место для
окрестного населения, на тот случай, если ему при нашествии врага будет
необходимо и возможно, по времени, укрыться за стены крепости. Из крепостей
рассылаются разведочные отряды для наблюдения за появлением татар, а в
определенное время года в главнейших крепостях собираются большие массы
войск в ожидании крупного набега крымского «царя». Все мелочи крепостной
жизни, все маршруты разведочных партий, вся «береговая» или «польная»
служба, как ее называли, — словом, вся совокупность оборонительных мер
определена наказами и «росписями». Са мым мелочным образом заботятся о том,
чтобы быть «усто-рожливее», и предписывают крайнюю осмотрительность. А
между тем, несмотря на опасности, на всем пространстве укрепленной границы
живет и подвигается вперед, все южнее, земледельческое и промышленное
население; оно не только без разрешения, но и без ведома власти оседает на
новых землицах, в своих «юртах», пашенных заимках и зверопромышленных
угодьях. Стремление московского населения на юг из центра государства было
так энергично, что выбрасывало наиболее предприимчивые элементы даже вовсе
за границу крепостей, где защитой поселенца была уже не засека или
городской вал, а природные «крепости»: лесная чаща и течение лесной же
речки. Недоступный конному степнику-грабителю, лес для русского поселенца
был и убежищем и кормильцем. Рыболовство в лесных озерах и реках, охота и
бортничество привлекло поселенцев именно в леса. Один из исследователей
заселения нашего «поля» (Миклашевский), отмечая расположение поселков на
украине по рекам и лесам, справедливо говорит, что «русский человек,
передвигавшийся из северных областей государства, не поселялся в безлесных
местностях; не лес, а степь останавливала его движение». Таким образом,
рядом с правительственной заимкой «поля» происходила и частная. И та и
другая, изучив свойства врага и средства борьбы с ним, шли смело вперед; и
та и другая Держались рек и пользовались лесными пространствами для обороны
дорог и жилищ: тем чаще должны были встречаться и влиять друг на друга оба
колонизаторских движения. И действительно, правительство часто настигало
поселенцев на их «юртах», оно налагало свою руку на частно-заимочные земли,
оставляло их в пользовании владельцев уже на поместном праве и привлекало
население вновь занятых мест к официальному участию в обороне границы. Оно
в данном случае опиралось на ранее сложившуюся здесь хозяйственную
деятельность и пользовалось уже существовавшими здесь общественными силами.
Но, в свою очередь, вновь занимаемая правительством позиция становилась
базисом дальнейшего народного движения в «поле»: от новых крепостей шли
далее новые заимки. Подоб- ; ным взаимодействием всего лучше можно
объяснить тот изумительно быстрый успех в движении на юг московского
правительства, с которым мы ознакомились на предше-ствуюших страницах.
Остерегаясь общего врага, обе силы, и общество и правительство, в то же
время как бы наперерыв идут ему навстречу и взаимной поддержкой умножают
свои силы и энергию. Знакомясь с делом быстрой и систематической заимки
«дикого поля», мы удивляемся тому, что и это широкое предприятие
организовалось и выполнялось в те годы, когда, по привычным представлениям,
в Москве существовал лишь террор «умалишенного тирана».
Оценка Грозного. Таков краткий обзор фактов деятельности Грозного. Эти
факты не всегда нам известны точно; не всегда ясна в них личная роль и
личное значение самого Грозного. Мы не можем определить ни черт его
характера, ни его правительственных способностей с той ясностью и
положительностью, какой требует научное знание. Отсюда - ученая
разноголосица в оценке Грозного. Старые историки здесь были в полной
зависимости от разноречивых источников. Кн. Щербатов сознается в этом,
говоря, что Грозный представляется ему «в столь разных видах», что «часто
не единым человеком является». Карамзин разноречие источников относит к
двойственности самого Грозного и думает, что Грозный пережил глубокий
внутренний перелом и падение. «Характер Иоанна, героя добродетели в юности,
неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для ума загадка», —
говорит он. Позже было выяснено пристрастие отзывов о Грозном, как шедших с
его стороны, от официальной московской письменности, так и враждебных ему,
своих и иноземных. Историки пытались, учтя это одностороннее пристрастие
современников, освободиться от него и дать свое освещение личности Грозною
Одни стремились к психологической характеристике Ивана. Они рисовали его
или с чертами идеализации, как пере довую непонятую веком личность
(Кавелин), или как человека малоумного (Костомаров) и даже помешанного (М.
Ковалевский). Более тонкие характеристики были даны Ю. Самариным,
подчеркнувшим несоответствие умственных сил Грозного с слабостью его воли,
и И. Н. Ждановым, который считал Грозного умным и талантливым, но
«неудавшимся» и потому болезненно раздраженным человеком. Все такого рода
характеристики, даже тогда, когда они остроумны, красивы и вероподобны, все-
таки произвольны: личный характер Грозного остается загадкой. Тверже стоят
re отзывы о Грозном, которые имеют в виду определить его политические
способности и понять его государственное значение. После оценки, данной
Грозному Соловьевым, Бестужевым-Рюминым и др., ясно, что мы имеем дело с
крупным дельцом, понимавшим политическую обстановку и способным на широкую
постановку правительственных задач. Одинаково и тогда, когда с «избранной
радой» Грозный вел свои первые войны и реформы, и тогда, когда позднее, без
«рады», он совершал свой государственный переворот в опричнине, брал
Ливонию и Полоцк и колонизовал «дикое поле», — он выступает перед нами с
широкой программой и значительной энергией. Сам ли он ведет свое
правительство или только умеет выбрать вожаков, — все равно: это
правительство всегда обладает необходимыми политическими качествами, хотя
не всегда имеет успех и удачу. Недаром шведский король Иоанн, в
противоположность Грозному, называл его преемника московским словом
«durak», отмечая, что со смертью Грозного в Москве не стало умного и
сильного государя.
