Иван Грозный
своих подданных во время оргий, — все это приводило Москву в трепет и
робкое смирение перед тираном. Тогда еще никто не понимал, что этот террор
больше всего подрывал силы самого правительства и готовил ему жестокие
неудачи вне и кризис внутри государства. До каких причуд и странностей
могли доходить эксцессы Грозного, свидетельствует, с одной стороны,
новгородский погром, а с другой, вокняже-ние Симеона Бекбулатовича. В 1570
г. по какому-то подозрению Грозный устроил целый поход на Новгород, по
дороге разорил Тверской уезд, а в самом Новгороде из 6000 дворов (круглым
счетом) запустошил около 5000 и навсегда ослабил Новгород. За то он
«пожаловал», тогда же взял в опричнину половину разоренного города и две
новгородские пятины; а вернувшись в Москву, опалился на тех, кто внушил ему
злобу на новгородцев. В 1575 г. он сделал «великим князем всея Руси»
крещеного татарского «царя» (т. е. хана) Симеона Бекбулатовича, а сам стал
звать себя «князем московским». Царский титул как бы исчез совсем, и
опричнина стала «двором» московского князя, а «земское» стало великим
княжением всея Руси. Менее чем через год татарский «царь» был сведен с
Москвы на Тверь, а в Москве все стало по-прежнему. Можно не верить вполне
тем россказням о казнях и жестокостях Грозного, которыми занимали Европу
западные авантюристы, побывавшие в Москве; но нельзя не признать, что
террор, устроенный Грозным, был вообще ужасен и подготовлял страну к смуте
и междоусобию. Это понимали и современники Грозного; например, Иван
Тимофеев в своем «Временнике» говорит, что Грозный, «божиими людьми играя»,
разделением своей земли сам «прообразовал розгласие» ее, т. е. смуту.
Ливонская война. Параллельно внутренней ломке и борьбе с 1558 г. шла у
Грозного упорная борьба за балтийский берег. Балтийский вопрос был в то
время одной из самых сложных международных проблем. За преобладание на
Балтике спорили многие прибалтийские государства, и старание Москвы стать
на морском берегу твердой ногой поднимало против «московитов» и Швецию, и
Польшу, и Германию. Надобно признать, что Грозный выбрал удачную минуту для
вмешательства в борьбу. Ливония, на которую он направил свой удар,
представляла в ту пору, по удачному выражению, страну антагонизмов. В ней
шла вековая племенная борьба между немцами и аборигенами края — латышами,
ливами и эстами. Эта борьба принимала нередко вид острого социального
столкновения между пришлыми феодальными господами и крепостной туземной
массой. С развитием реформации в Германии религиозное брожение перешло и в
Ливонию, подготовляя секуляризацию орденских владений. Наконец, ко всем
прочим антагонизмам присоединялся и политический: между властями Ордена и
архиепископом рижским была хроническая распря за главенство, а вместе с тем
шла постоянная борьба с ними городов за самостоятельность. Ливония, по
выражению Бестужева-Рюмина, «представляла собой миниатюрное повторение
Империи без объединяющей власти цезаря». Разложение Ливонии не укрылось от
Грозного. Москва требовала от Ливонии признания зависимости и грозила
завоеванием. Был поднят вопрос о так называемой Юрьевской (Дерптской) дани.
Из местного обязательства г. Дерпта платить за что-то великому князю
«пошлину» или дань Москва сделала повод к установлению своего патроната над
Ливонией, а затем и для войны. В два года (1558—1560) Ливония была
разгромлена московскими войсками и распалась. Чтобы не отдаваться
ненавистным московитам, Ливония по частям поддалась другим соседям:
Лифляндия была присоединена к Литве, Эстляндия — к Швеции, о. Эзель — к
Дании, а Курляндия была секуляризирована в ленной зависимости от польского
короля. Литва и Швеция потребовали от Грозного, чтобы он очистил их новые
владения. Грозный не пожелал, и, таким образом , война Ливонская с 1560 г.
переходит в войну Литов-скую и Шведскую.
Эта война затянулась надолго. Вначале Грозный имел большой успех в Литве: в
1563 г. он взял Полоцк, и его войска доходили до самой Вильны, В 1565—1566
гг. Литва готова была на почетный для Грозного мир и уступала Москве все ее
приобретения. Но земский собор 1566 г. высказался за продолжение войны с
целью дальнейших земельных приобретений: желали всей Ливонии и Полоцкого
повета к г. Полоцку. Война продолжалась вяло. Со смертью последнего
Ягеллона (1572), когда Москва и Литва были в перемирии, возникла даже
кандидатура Грозного на престол Литвы и Польши, объединенных в Речь
Посполитую. Но кандидатура эта не имела удачи: избран был сперва Генрих
Валуа, а затем (1576) — семиградский князь Стефан Бато-рий (по-московски
«Обатур»). С появлением Батория картина войны изменилась. Литва из обороны
перешла в наступление. Баторий взял у Грозного Полоцк (1579), затем Великие
Луки (1580) и, внеся войну в пределы Московского государства, осадил Псков
(1581). Грозный был побежден не потому только, что Баторий имел воинский
талант и хорошее войско, но и потому еще, что к данному времени у Грозного
иссякли средства ведения войны. Вследствие внутреннего кризиса, поразившего
в то время Московское государство и общество, страна, по современному
выражению, «в пустошь изнурилась и в запустение пришла». О свойствах и
значении этого кризиса будет речь ниже; теперь же заметим, что тот же
недостаток сил и средств парализовал успех Грозного и против шведов в
Эстляндии. Неудача Батория под Псковом, который геройски защищался,
дозволила Грозному, при посредстве папского посла иезуита Поссевина
(Antonius Possevinus), начать переговоры о мире. В 1582 г. был заключен мир
(точнее, перемирие на 10 лет) с Баторием, которому Грозный уступил все свои
завоевания в Лифляндии и Литве, а в 1583 г. Грозный помирился и со Швецией
на том, что уступил ей Эстляндию и сверх того свои земли от Наровы до
Ладожского озера по берегу Финского залива (Иван-город. Ям, Копорье,
Орешек, Корелу). Таким образом борьба, тянувшаяся четверть века, окончилась
полной неудачей. Причины неудачи находятся, конечно, в несоответствии сил
Москвы с поставленной Грозным целью. Но это несоответствие обнаружилось
позднее, чем Грозный начал борьбу: Москва стала клониться к упадку только с
70-х годов XVI в. До тех же пор ее силы казались громадными не только
московским патриотам, но и врагам Москвы. Выступление Грозного в борьбе за
Балтийское поморье, появление русских войск у Рижского и Финского заливов и
наемных московских каперских судов на Балтийских водах поразило среднюю
Европу. В Германии «московиты» представлялись страшным врагом; опасность их
нашествия расписывалась не только в официальных сношениях властей, но и в
обширной летучей литературе листков и брошюр. Принимались меры к тому,
чтобы не допускать ни московитов к морю, ни европейцев в Москву и, разобщив
Москву с центрами европейской культуры, воспрепятствовать ее политическому
усилению. В этой агитации против Москвы и Грозного измышлялось много
недостоверного о московских нравах и деспотизме Грозного, и серьезный
историк должен всегда иметь в виду опасность повторить политическую
клевету, принять ее за объективный исторический источник.
К тому, что сказано о политике Грозного и событиях его времени, необходимо
прибавить упоминание о весьма известном факте появления английских кораблей
в устьях С. Двины и о начале торговых сношений с Англией (1553— 1554), а
также о завоевании Сибирского царства отрядом строгановских Казаков с
Ермаком во главе (1582—1584). И то и другое для Грозного было случайностью;
но и тем и другим московское правительство сумело воспользоваться. В 1584
г. на устьях С. Двины был устроен Архангельск, как морской порт для
ярмарочного торга с англичанами, и англичанам была открыта возможность
торговых операций на всем русском севере, который они очень быстро и
отчетливо изучили. В те же годы началось занятие Западной Сибири уже силами
правительства, а не одних Строгановых, а в Сибири были поставлены многие
города со «стольным» Тобольском во главе.
Южная граница. В самое мрачное и жестокое время правления Грозного, в 70-х
годах XVI столетия, московское правительство поставило себе большую и
сложную задачу — устроить заново охрану от татар южной границы государства,
носившей название «берега», потому что долго эта граница совпадала на деле
с берегом средней Оки. В середине XVI в. на восток и на запад от этого
берега средней Оки, под прикрытием старинных крепостей на верхней Оке,
«верховских» и рязанских, население чувствовало себя более или менее в
безопасности; но между верхней Окой и верхним Доном и на реках Упе, Проне и
Осетре русские люди до последней трети XVI в. были предоставлены
собственному мужеству и счастью. Алексин, Одоев, Тула, Зарайск и Михайлов
не могли дать приют и опору поселенцу, который стремился поставить свою
соху на тульском и пронском черноземе. Не могли эти крепости и задерживать
шайки татар в их быстром и скрытом движении к берегам средней Оки. Надо
было защитить надежным образом население окраины и дороги внутрь страны, в
Замо-сковье. Московское правительство берется за эту задачу. Оно сначала
укрепляет места по верховьям Оки и Дона, затем укрепляет линию реки Быстрой
Сосны, переходит на линию верхнего Сейма и, наконец, занимает крепостями
