Исторический портрет российского предпринимателя Саввы Морозова
управления нельзя без нежелательной публичной огласки. Учитывая косвенные
свидетельства, можно заключить, что не раз она, должно быть, пыталась на-
ставить своего сына на путь истинный. Общение с "неблагонадежными" и вообще
интерес Саввы к политическим и социальным вопросам были особенно неприятны
набожной старухе. В конце концов между ними произошел полный разрыв.
9 января 1905 г. Морозов вместе с Горьким был очевидцем "кровавого
воскресенья" в Петербурге и не мог оставаться безучастным. Он посетил
председателя Комитета министров, который так описал этот визит: "Я его
принял, и он мне начал говорить самые крайние речи о необходимости
покончить с самодержавием, об установке парламентарной системы со всеобщими
прямыми и прочими выборами, о том, что так жить нельзя далее, и т. д.". Эти
речи, разумеется, не слишком взволновали Витте.
Голос гражданской совести настойчиво внушал фабриканту Морозову: пора
ему определить свое политическое кредо в надвинувшихся на Россию грозных
событиях. Пора заявить о своей позиции известного в стране общественного
деятеля не в доверительной беседе с Витте, ни в дружеских беседах с
Горьким... Выступать надо было с трибуны. Вернувшись в Москву, Морозов на
несколько дней уединился в своем особняке, составляя программу неотложных
социальных и политических реформ. Этот документ заслуживает того, чтобы на
нем остановиться подробнее. "В числе событий, переживаемых Россией за
последнее время, - говорится в нем, - наибольшее внимание общества
привлекли к себе возникшие в январе повсеместные забастовки рабочих,
сопровождающиеся серьезными народными волнениями... Обращаясь к
исследованию причин последних забастовок, мы наталкиваемся на то в высшей
степени характерное явление, что рабочие, приостановив работу под предлогом
различных недовольств экономического свойства, объединяются затем в группы
вне пределов фабрик и предъявляют целый ряд других, но уже политических
требований". Продолжая анализ, Морозов пишет: "Действительно - отсутствие в
стране прочного закона, опека бюрократии, распространенная на все области
русской жизни, выработка законов в мертвых канцеляриях, далеких от всего
того, что происходит в жизни,.. невежество народа, усиленно охраняемые теми
препятствиями, коими обставлено открытие школ, библиотек, читален, словом
всего, что могло бы поднять культурное развитие народа, худшее положение, в
котором находится народ сравнительно с другими перед судом и властью, - все
это задерживает развитие хозяйственной жизни в стране и порождает в народе
глухой протест против того, что его гнетет и давит".
Далее выдвигались конкретные предложения:
"Во-первых. Установить равноправность всех и всякого перед прочным
законом, сила и святость которого не могла бы быть никем и ничем
поколеблена.
Во-вторых. Полная неприкосновенность личности и жилища должна быть
обеспечена всем русским гражданам.
В-третьих. Необходима свобода слова и печати, так как лишь при этом
условии возможны: выяснение рабочих нужд, улучшение быта и правильный
успешный рост промышленности и народного благосостояния.
В-четвертых. Необходимо введение всеобщего обязательного школьного
обучения с расширением программы существующих народных школ и установлением
упрощенного порядка для открытия всяких учебных заведений, библиотек,
читален, просветительных учреждений и обществ...
В-пятых. Существующее законодательство и способ его разработки не
соответствует потребностям населения и русской промышленности... Необходимо
в выработке законодательных норм участие представителей всех классов
населения, в том числе лиц, избранных промышленными рабочими. Участие тех
же представителей необходимо и в обсуждении бюджета, ибо последний является
могущественным двигателем в руках государства при разрешении промышленных
вопросов страны".
По сути дела речь шла о введении в России конституционной формы
правления. Отдавая себе отчет в том, что выдвижение подобной программы
могло бы иметь вес лишь как коллективная акция, Морозов обратился к другим
капиталистам, но поддержки не получил: записку приняли (да и то с
оговорками) лишь некоторые оппозиционно настроенные деятели в либерально-
буржуазной среде. Документ был обсужден и на заседании правления Никольской
мануфактуры. В журнале правления Никольской мануфактуры зафиксировано:
"1905 года сего 9 февраля. Слушали заявление директора правления Саввы
Тимофеевича Морозова о необходимости подачи совместно с другими
фабрикантами докладной записки по фабричному вопросу, представив содержание
ее в копии.
Ознакомившись с ее содержанием и не разделяя изложенного в ней взгляда
директора правления, М. Ф. Морозова, И. А. Колесников и А. М. Вагурин от
подписи таковой отказались, предоставив ему, Савве Морозову, право, если он
найдет нужным, подписать докладную записку на его личную ответственность,
как директора, заведующего фабриками, о чем составлен настоящий протокол.
Члены правления: М. Ф. Морозова, Савва Морозов, И. А. Колесников, А. М.
Вагурин".
В феврале 1905 г. забастовочная волна докатилась и до Никольской
мануфактуры. За 20 лет после "Морозовской стачки" 1885 г., когда к
управлению пришел Савва Тимофеевич Морозов, положение рабочих изменилось:
были отменены штрафы, повышены расценки, построены новые спальни для
рабочих, учреждены стипендии для учащихся и т. д. Однако коренного
улучшения условий труда и быта произойти не могло, потому что любые
нововведения, финансовые расходы надо было утверждать на правлении, где
требовалось большинство голосов. У многих рабочих Савва Морозов, в отличие
от своего отца и матери, пользовался доверием. Забастовав, рабочие
потребовали 8-часового рабочего дня и повышения зарплаты, но он им отказал,
так как не мог принимать подобные решения: реальным хозяином предприятия
была М. Ф. Морозова, а она категорически воспротивилась желанию сына пойти
навстречу рабочим. Савва потребовал, чтобы мать полностью передала
распоряжение делами на фабриках в его руки, но в ответ на это в начале
марта сам был устранен от управления. При этом мать пригрозила ему
учреждением опеки.
Положение усугублялось личным одиночеством, отсутствием взаимопонимания
с женой, Морозов начинает избегать людей, много времени проводит в полном
уединении, не желая никого видеть. Изоляции способствовала и Зинаида
Григорьевна, бдительно следившая за тем, чтобы к нему никто не приходил, и
изымавшая поступавшую на его имя корреспонденцию. Пополз слух о
сумасшествии. Такая версия всем "заинтересованным лицам", включая
родственников, была удобна, позволяла объяснить неожиданный отход его от
общественной деятельности. Сохранилось коротенькое деловое письмо Морозова,
датируемое 26 марта, то есть периодом полного уединения, и адресованное в
Петербург инженеру А. Н. Тихонову, работавшему у него :"Я решил прекратить
разведки (речь идет о геологических изысканиях на Урале) ввиду соображений,
которые сообщу Вам впоследствии. Когда будете проезжать Москву, заезжайте
ко мне. Мне хотелось бы пристроить Вас куда-нибудь на место". Нет нужды
доказывать, что это письмо написано вполне здравомыслящим человеком,
ощущающим нравственную ответственность за судьбу тех, кто был с ним связан.
По настоянию жены и матери был созван консилиум, констатировавший 15
апреля 1905 г., что у мануфактур-советника Морозова наблюдалось "тяжелое
общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении,
беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и
прочее". Рекомендовалось направить его для лечения за границу. Через
несколько дней, в сопровождении жены и врача Селивановского Савва
Тимофеевич выехал сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канн. Здесь,
на берегу Средиземного моря, в номере "Ройяль-отеля", 13 (26) мая 1905 г.
он застрелился.
Многие обстоятельства этого шага до сих пор не ясны. Власти утверждали,
что виновниками его гибели были большевики, которых поддерживал Морозов и
которые начали его шантажировать. Такую версию изложил в донесении в
Департамент полиции московский градоначальник. Подобное объяснение получило
распространение и попало в мемуары Витте. По его словам, "чтобы не делать
скандала, полицейская власть предложила ему выехать за границу. Там он
окончательно попал в сети революционеров и кончил самоубийством". Внук
Саввы Тимофеевича, основательно изучивший многие перипетии судьбы деда,
задает в своей книге вопрос: зачем вообще революционерам надо было угрожать
Морозову? В подтверждение официальной версии никогда не было приведено
никаких доказательств. Истинные причины трагического решения еще
