Екатерина Вторая
правоведов, философов и филологов. Екатерина размышляла, сравнивала
прочитанное с российской действительностью, делала выписки, вела дневник, в
который заносила свои мысли.
В дневнике великой княгини появились теперь такие фразы: «Свобода —
душа всех вещей; без тебя всё мертво». Недаром императрица подозревала
Екатерину в крамоле. Великая княгиня записывала в дневник идеи, воспринятые
ею из сочинений французских философов-просветителей и сдобренные недюжинным
честолюбием:
«Хочу повиновения законам, а не рабов;
власть без народного доверия ничего не значит для того, кто
хочет быть любимым и славным;
снисхождение, примирительный дух государя сделают более,
чем миллионы законов, а политическая свобода даст душу всему.
Часто лучше внушать преобразования, чем их предписывать;
лучше подсказывать, чем указывать».
Екатерина говорила, что у нес душа республиканца, что она могла бы
жить в Афинах и Спарте. Но вокруг была Россия, где, по словам одного из
современников будущей императрицы, даже в столице улицы вымощены
невежеством «аршина в три толщиной».
И всё же Екатерина успела привыкнуть к этой стране и стремилась
полюбить её. Овладев русским языком, она читала летописи, древние своды
законов, жизнеописания великих князей, царей и отцов Церкви. Не
довольствуясь чтением, она расспрашивала окружающих, ещё помнивших мятежную
вольницу стрельцов времён правительницы Софьи, царствование Петра I,
который дыбой, кнутом и топором переделывал Россию. Ей рассказывали о
суровой царице Анне Иоанновне и, наконец, о восшествии на престол и
правлении Елизаветы Петровны.
Под впечатлением от всего прочитанного и услышанного Екатерине
думалось, что страна может стать могучей и богатой только в руках мудрого и
просвещенного государя. И она мечтала взять на себя эту роль. О своем
стремлении к власти она писала:
«Я желаю только добра стране, куда Бог меня привёл; слава
страны составляет мою собственную».
Пока это были всего лишь мечты, но Екатерина с присущими ей
настойчивостью и трудолюбием принялась за их осуществление.
В сравнении с капризной, стареющей императрицей, слабовольным и
непредсказуемым в поступках Петром Федоровичем Екатерина много выигрывала
во мнении большинства придворных. Да и иностранные дипломаты отдавали
должное великой княгине. За годы, проведенные при дворе, она научилась
справляться со своими чувствами и пылким темпераментом, всегда выглядела
спокойной и доброжелательной, простой и обходительной.
Медленно, но упорно она завоевывала и навсегда привязывала к себе
сердца окружающих, нередко превращала ярых недоброжелателей в своих горячих
приверженцев. Один из современников Екатерины писал, что «с самого прибытия
своего в Петербург великая княгиня всеми своими средствами старалась
приобрести всеобщую любовь, и теперь ее не только любят, но и боятся.
Многие, которые стоят в лучших отношениях к императрице, не пропускают
случая угодить под руку великой княгини».
ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ
Среди тех, кто опасался Екатерины, был и её муж, Пётр Фёдорович. После
смерти императрицы Елизаветы он стал русским царём Петром III. Венценосных
супругов к этому времени почти ничего не связывало, но многое разделяло. До
Екатерины доходили слухи, что Пётр хочет избавиться от неё, заточив в
монастырь или лишив жизни, а их сына Павла объявить незаконнорождённым.
Екатерина знала, сколь круто обходились с постылыми женами российские
самодержцы. Но она много лет готовилась взойти на престол и не собиралась
уступать его человеку, которого все не любили и «в голос без трепета
злословили». Летом 1762г. в России был совершен переворот в пользу
Екатерины. По словам современника тех событий, Пётр III «позволил свергнуть
себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать». Его гибель вскоре
окончательно освободила Екатерине дорогу к власти.
Вскоре в манифесте она изложила программу своего будущего правления. В
ней говорилось о «соблюдении православного закона, укреплении и защите
отечества, сохранении правосудия, искоренении зла и всяких неправд и
утеснений». Когда улеглось радостное возбуждение первых дней царствования,
Екатерина поняла, что занять престол — не значит прочно на нём утвердиться.
Перед императрицей ежедневно вставали всё новые и новые проблемы. В самом
дворце, среди её ближайшего окружения, было много недовольных. Слух о её
возможном браке с Григорием Орловым привёл к возникновению заговора и
возбудил толки о правах на престол её сына Павла. Объявлялись самозванцы,
выдававшие себя за чудом спасшегося от смерти Петра III, а за границей было
немало претенденток на русскую корону — «дочерей» и «наследниц» покойной
Елизаветы Петровны. До 5 июля 1764г. был жив законный претендент на
российский престол — Иоанн VI (Иоанн Антонович).
Очевидец начала екатерининского правления писал: «В больших собраниях
при дворе любопытно наблюдать... заботу, с которой императрица старается
понравиться всем, свободу и надоедливость, с какими все толкуют ей о своих
делах и о своих мнениях... Значит, сильно же чувствует она свою
зависимость, чтобы переносить это».
Екатерина действительно прилагала все усилия, чтобы не оттолкнуть как
влиятельных, умудрённых жизнью сановников, служивших ещё Елизавете
Петровне, так и молодых своих соратников, которые рвались к управлению
государством, не имея опыта и знаний. Расположение к тем и другим ей
приходилось подкреплять подарками, высокими назначениями и титулами.
Судя по собственным запискам императрицы, Екатерина понимала
невозможность претворения в жизнь своих вольнолюбивых мечтаний: они не
будут поняты дворянством, которое с возмущением отвергнет их, и тогда
судьба самой императрицы будет печальной. С точки зрения государыни, ей
предстояла тяжелая, повседневная работа — преобразование общества в духе
идей гуманизма и просвещения. Екатерина была намерена пользоваться при этом
любыми «обстоятельствами, предложениями и случайностями».
Она прибегла к тактике воспитания общества в духе Просвещения
посредством манифестов и деклараций, провозглашаемых с высоты
императорского трона. Одной из первых идей, привнесённых Екатериной в
сознание общества, стала мысль о создании «новой породы людей» —
просвещённых и гармоничных. И как ни странно, эта утопическая на первый
взгляд идея утвердилась в сознании дворянства. Например, забота о сирых и
убогих была признана не только обязанностью государства, но и долгом
каждого человека. Вольнолюбивые мечтания императрицы далеко не всегда
влияли на её практическую государственную деятельность. Во-первых, при всём
свободолюбии и пристрастии к республиканским идеалам Екатерина никогда не
собиралась ограничивать монаршую власть: она рассчитывала на те огромные
возможности, которые предоставляло ей положение самодержицы для проведения
в стране реформ.
Желая быть мудрой правительницей, благодетельствующей Россию,
императрица лишь всё более и более «прирастала» к власти, а радикализм
намеченных преобразований всё слабел и слабел. Во-вторых, искренне стремясь
отменить крепостное право, Екатерина совсем не желала рисковать троном из-
за возмущения дворянства, которое было бы лишено своего главного богатства
— крепостных крестьян. В-третьих, восстание Пугачёва, потрясшее самые
основы Российской империи, надолго охладило пыл Екатерины в отношении
всякого рода послаблений крестьянам.
В-четвёртых, конец царствования императрицы проходил под знаком
великой революции во Франции. Казнь королевской четы и кровавые события в
стране, взрастившей вольную мысль философов-просветителей, способствовали
ужесточению внутренней политики Екатерины: она опасалась повторения примера
Франции в России.
«ПЕРВОЕ НАШЕ ЖЕЛАНИЕ — ВИДЕТЬ НАШ НАРОД
СЧАСТЛИВЫМ...»
Императрица Екатерина Алексеевна в бытность свою великой княгиней
прошла при дворе Елизаветы Петровны такую школу лицедейства, которая
оставила неизгладимый след в характере будущей монархини. Его
двойственность впоследствии сказывалась и на личности, и на правлении этой
государыни. «В каком бы обществе ни вращалась Екатерина, — писал историк
В.О. Ключевский, — что бы она ни делала, она всегда чувствовала себя как бы
на сцене и потому слишком много делала напоказ. Задумав дело, она больше
думала о том, что скажут про неё, чем о том, что выйдет из задуманного...
Отсюда её слабость к рекламе, туманившей сё ясный ум и соблазнявшей её
