Александр Иванович Герцен
которую, как это ни странно, мы обнаруживаем у самого Герцена, когда от
критики дилетантов он переходит к критике современных ученых за чрезмерную
специализацию, формализм, оторванность от жизни и другие "грехи". С какой-
то поразительной непоследовательностью он предъявляет им все те же
обвинения и претензии, за которые только что высмеивал дилетантов. Так, в
главе "Дилетанты и цех ученых" Герцен пишет, что современная наука рвется
из тесных аудиторий и конференц-залов в действительную (?!) жизнь, чему,
однако, препятствует каста ученых, ревниво окружившая науку лесом
схоластики, варварской терминологии и тяжелым, отталкивающим языком.
"Наконец, последняя возможность удержать науку в цехе была основана на
разрабатывании чисто теоретических сторон, не везде доступных профанам".
Герцен пишет, что современные ученые окончательно превратились в
средневековых цеховиков-ремесленников, утративших широкий взгляд на мир и
не разбирающихся ни в чем, кроме своей узкой темы. Конечно, снисходительно
замечает Герцен, от занятий таких ученых может быть и какая-то польза, хотя
бы в накоплении фактов, но тут же пугает читателя возможностью утонуть в
море сведений, кое-как связанных искусственными теориями и классификациями,
о которых ученые "вперед знают, что они не истинны".
Важно подчеркнуть, что, критикуя ученых-цеховиков, Герцен имеет в виду
прежде всего Германию, в науке которой, как он считает, в наибольшей
степени восторжествовали "педантизм, распадение с жизнью, ничтожные
занятия, искусственные построения и неприлагаемые теории, неведение
практики и надменное самодовольство" и т. д.. Но что, собственно, дает
Герцену право судить о состоянии науки в Германии? Разве он учился в ее
университетах, общался с немецкими учеными, работал в их лабораториях?
{Кстати, знакомство с реальными немецкими учеными, в частности, с К. Фогтом
поколебало уверенность Герцена в том, что научная специализация ведет к
тупости, самодовольству и мещанской ограниченности.}
Понятно, что судить с такой уверенностью о ничтожестве именно немецкой
науки Герцен мог лишь потому, что основывался на той критике, которую в
изобилии можно было найти в статьях и книгах выдающихся немецких писателей,
ученых и публицистов, мучительно переживавших униженное положение своей
родины, ее экономическую отсталость, раздробленность, политическую
зависимость и мечтавших о том возрождении Германии, которое принесет ей
наука, философия и искусство. Однако для выполнения такой миссии эти
области духовной деятельности должны были достичь невиданных ранее высот, и
колоссальные успехи немцев в развитии философии вселяли надежды на то, что
это достижение вполне возможно. Это первое.
Второе. Для европейской науки 30 - 40-х гг. XIX в., и особенно для немецкой
науки, был характерен острый конфликт с философией. Тесно связанные в XVII
в., у истоков науки Нового времени, в XIX в. эти две дисциплины быстро
разъединялись, обвиняя друг друга в некомпетентности и пренебрежении к
истинно важным вопросам. Хорошо известно, что разъединение науки и
философии было в целом полезным процессом, позволявшим им обеим обрести
свои собственные предметы и методы исследований и благодаря этому ускорить
свое развитие. Однако для того, чтобы увидеть тогда за взаимной критикой
позитивные результаты и, в частности, понять особенности философской
критики науки
{Конституируя себя как анализ теоретического мышления культуры Нового
времени ("чистого разума") и нащупывая контуры каких-то иных логик,
философия не могла не критиковать науку, в которой это мышление воплотилось
наиболее последовательно. Кроме того, критика науки того времени за
чрезмерный эмпиризм была в принципе правильной, хотя и не учитывающей того,
что ученые, особенно экспериментаторы, просто "обогнали" тогда теоретиков.}
требовалось несоизмеримо более глубокое знакомство с интеллектуальной
жизнью Европы, чем то, которое было у Герцена. Но это значит, что
импортируя западную критику науки без самой науки, он попадал в положение
высмеиваемых им дилетантов, получавших западный продукт готовым и не
задумывавшихся ни о трудной истории его появления, ни о том контексте, в
котором он имеет смысл.
Конечно, можно сказать, что Герцен на примере Запада предостерегал
отечественную науку от возможных опасностей. Но было ли такое
предостережение полезным? В то время как российская наука делала первые
шаги на пути к профессионализму, Герцен издевался над специалистами,
называя их современными троглодитами и готтентотами. Стоит ли после этого
удивляться тому, что российская литература в поисках положительного героя
обращалась к кому угодно, но только не к ученому?
Не менее серьезные последствия имело и распространение в обществе взглядов
о необходимости создания новой, более простой и понятной народу науки,
которая благодаря использованию диалектического метода сможет органически
соединить философию и науку, теоретическое и эмпирическое и т. д. Причем
главную роль в создании такой науки Герцен в своей следующей работе "Письма
об изучении природы" отводил, естественно, России, проводя параллели между
европейским Ренессансом, начавшимся после восприятия Западом античной
образованности, и послепетровским развитием России, усваивающей ныне
западную культуру. Так применительно к науке формировалась опасная идея
обратить отставание России во благо и разом преодолеть все те трудности и
противоречия, в которых запутался Запад.
{При этом Герцен прибегает к фактической апологии российского дилетантизма,
сравнивая его с наивной, но эстетически яркой, богатой потенциями античной
философией }
Понятно, что подобные идеи также не способствовали росту уважения к
профессионализму и в немалой степени содействовали политизации российских
университетов, студенты которых нередко видели в себе не будущих
специалистов, а носителей нового, революционного мировоззрения, способного
спасти мир. Таким образом, пытаясь помочь распространению в стране науки,
Герцен только ей повредил. Своими статьями он фактически дезориентировал
молодежь, внушая ей неадекватные, а то и просто ложные представления о мире
ученых.
Принципиальную роль в этой дезориентации (прежде всего, самого себя)
сыграло увлечение Герценом философией, критический пафос которой
предполагал существование в стране достаточно развитого научного
сообщества. Но почему, собственно, Герцен, пытаясь спасти от дилетантизма
науку, не обратился к нормальной пропаганде ее результатов и достижений?
Оказывается, к аналогичным, дезориентирующим результатам могло приводить
заимствование не только революционных идей западных философов, но и вполне
добропорядочных сведений из научных и научно-популярных журналов.
В 1829 - 1830 гг. Д. М. Перевощиков, с целью распространения среди
студентов современных научных представлений, перевел и опубликовал в
журнале "Новый магазин естественной истории" около сотни статей из
иностранной научной периодики, посвященных в основном исследованиям
взаимосвязи различных классов явлений, в том числе живой и неживой материи,
а также идеям о фундаментальной роли электрических сил в природе.
Как известно, открытия в начале XIX в. химического, теплового,
физиологического и магнитного действий электрического тока оказали
фундаментальное воздействие на развитие естествознания. Эти открытия
подтверждали высказанные ранее догадки об универсальной взаимосвязи
различных сил природы и побуждали ученых предполагать и искать другие связи
такого типа. К сожалению, необычный характер новых явлений, их
несоответствие существующим теоретическим концепциям, а также элемент
случайности во многих открытиях породили, особенно в околонаучной среде,
представления о том, что для совершения научных открытий не нужно никакой
серьезной теоретической подготовки и достаточно лишь смелых гипотез и
настойчивости. Этим же недостатком страдали подборки и обзоры Перевощикова,
создававшие (вопреки убеждениям самого автора, отказавшегося вскоре от
такой формы популяризации науки) у студентов опасный образ легкой,
порхающей от открытия к открытию науки, что вело их затем к разочарованиям
и дилетантизму.
Таким образом, попытка Перевощикова сформировать у студентов адекватный
образ современной науки, вывести их на передний край ведущихся в Европе
исследований потерпела неудачу. Но была ли разрешима эта задача вообще?
Проблемы создания научных сообществ западного типа
Россия была первой развивающейся страной, попытавшейся внедрить у себя
западную науку. С тех пор такие попытки предпринимались и предпринимаются
