Александр I

теперь император, — он уже парит над частию Европы, уже накопляет злодеяния

и пагубные события”. Речь содержала угрозы полякам применить силу в случае

обнаружения у них какого-либо политического “расстройства”. На собравшемся

осенью 1820 г. конгрессе держав Священного Союза в Троппау (в Австрии)

Александр I говорил о необходимости “принять серьезные и действенные меры

против пожара, охватившего весь юг Европы и от которого огонь уже разбросан

во всех землях”. “Пожар в Европе” заставил сплотиться реакционные державы

Священного Союза, несмотря на их разногласия.

В Троппау царь получил известие о восстании лейб-гвардии Семеновского

полка, выступившего в октябре 1820 г. против жестокостей его командира

полковника Е. Ф. Шварца. Первым сообщил Александру это неприятное известие

Меттерних, представив его как свидетельство, что и в России “неспокойно”.

Это произвело сильное впечатление на Александра. Поражает суровость его

расправы с этим старейшим, прославленным гвардейским полком. Полк был

раскассирован по различным армейским частям, 1-й его батальон был предан

военному суду, и основная его часть разослана по сибирским гарнизонам без

права выслуги, 8 “зачинщиков” приговорены к наказанию кнутом и последующей

бессрочной каторге. Были преданы и четыре офицера полка, подозреваемые в

“попустительстве” солдатам. Остальные офицеры были определены в разные

армейские полки. Показательна лицемерными словами о “милостях” царская

конфирмация приговора суда “зачинщикам” выступления. “Государь император, —

говорится в ней, — приняв в уважение долговременное содержание в крепости

рядовых, равно и бытность в сражениях, высочайше повелеть соизволил, избавя

их от бесчестного кнутом наказания, прогнать шпицрутенами каждого через

батальон 6 раз и потом сослать в рудники”.

Александр был убежден, что выступление солдат Семеновского полка

инспирировано тайным обществом. “Никто на свете меня не убедит, чтобы сие

выступление было вымышлено солдатами или происходило единственно, как

показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца, — писал он

Аракчееву. — ...По моему убеждению, тут кроются другие причины... я его

приписываю тайным обществам”. Начались их усиленные поиски. Однако не

полиция напала на след существовавшего в то время декабристского Союза

благоденствия. С ноября 1820 — февраля 1821 г. власти уже располагали

серией доносов. В конце мая 1821 г., по возвращении Александра I из-за

границы, генерал И. В. Васильчиков подал ему список наиболее активных

членов тайного общества. Рассказывают, что царь бросил список в пылающий

камин, якобы не желая знать “имен этих несчастных”, ибо и сам “в молодости

разделял их взгляды”, добавив при этом: “Не мне их карать”.

Карать он умел, и очень жестоко. Отказ же от открытого судебного

преследования был вызван отнюдь не соображениями “гуманности”. Громкий

политический процесс мог в то время посеять сомнения относительно

могущества “жандарма Европы”. Александр I, по свидетельству декабриста С.

Г. Волконского, вообще не любил “гласно наказывать”. Размышляя, “что

воспоследовало бы с членами тайного общества, если бы Александр Павлович не

скончался в Таганроге”, Волконский писал: “Я убежден, что император не дал

бы такой гласности, такого развития о тайном обществе. Несколько человек

сгнили бы заживо в Шлиссельбурге, но он почел бы позором для себя выказать,

что это была попытка против его власти”. Действительно, не желая

преследовать явно, Александр покарал ряд выявленных членов тайного общества

скрытно, без суда и огласки: отставкой и ссылкой с установлением

полицейского надзора.

1 августа 1822 г. Александр I дает рескрипт на имя управляющего

министерством внутренних дел В. П. Кочубея о запрещении тайных обществ и

масонских лож и о взятии от военных и гражданских чинов подписки, что они

не принадлежат и не будут принадлежать к таковым организациям. В течение

1821 — 1823 гг. вводится централизованная и разветвленная сеть тайной

полиции в гвардии и армии. Вся система слежки делилась на ряд округов,

имела свои центры, условные явки и пароли, целую сеть низших и высших

“корреспондентов”. Были особые агенты, следившие за действиями самой тайной

полиции, а также друг за другом. Активизировала свою деятельность и

“гражданская” тайная полиция. “Недостатка в шпионстве тогда не было, —

вспоминает известный военный историк А. И. Михайловский-Данилевский, —

правительство было подозрительно, и в редком обществе не было шпионов, из

коих, однако же, большая часть были известны; иные принадлежали к старинным

дворянским фамилиям и носили камергерские мундиры”.

Следили и за высшими государственными лицами, в том числе за Аракчеевым

(у которого, кстати, была и своя тайная полиция). Служивший у него

декабрист Г. С. Батеньков вспоминает, как Аракчеев во время прогулки с ним

на Фонтанке указал на шпиона, который был “приставлен за ним наблюдать”.

Впрочем, Аракчеев отнесся к этому как к должному. В течение всего

царствования Александра I действовали “черные кабинеты”, занимавшиеся

перлюстрацией частных писем. Это было “классическое” время доносов. “Здесь

озираются во мраке подлецы, чтоб слово подстеречь и погубить доносом”, —

писал один из тогдашних поэтов. Доносили на лиц не только с передовыми

взглядами, но и на влиятельных вельмож и ретроградов, например, на того же

Аракчеева, на министра полиции А. Д. Балашова, министра духовных дел и

народного просвещения А. Н. Голицына, митрополита Филарета. М. Л. Магницкий

подал донос даже на великого князя Николая Павловича (будущего Николая I).

Стоит лишь удивляться, что в условиях такого “шпионства” правительству до

лета 1825 г. не удавалось напасть на след декабристских тайных организаций,

которые были обнаружены не полицией, а другими “доброхотными” доносителями,

совершенно случайно, вследствие неосторожности некоторых неопытных членов

этих организаций.

Наступление реакционного правительственного курса в 1820 — 1825 гг.

обозначалось во всех направлениях.

Были отменены все указы, изданные в первые годы цад-ствования

Александра I и несколько сдерживавшее произвол помещиков по отношению к

крестьянам; вновь подтверждалось право помещиков ссылать крестьян в Сибирь

“за предерзостные поступки”; крестьянам запрещалось жаловаться на

жестокость. Усилились гонения на просвещение и печать. Цензура беспощадно

преследовала всякую свободную мысль. В 1819 г. в Казанский университет для

“ревизии” был послан М. Л. Магницкий. Он обнаружил там “дух вольнодумства и

безбожия” и потребовал в своем докладе царю “публичного разрушения”

университета. “Зачем разрушать, можно исправить”, — написал в своей

резолюции на докладе Александр I. “Исправлять” он поручил тому же

Магницкому, назначив его попечителем Казанского учебного округа. Из

университета было уволено более половины профессоров, из его библиотеки

изъяты все книги, отличавшиеся, по мнению Магницкого, “вредным

направлением”, находившиеся в анатомическом театре препараты человеческого

тела были преданы “христианскому погребению”. Попечитель самовольно отдавал

“неугодных” ему студентов в солдаты и ввел в университете казарменный

режим, доложив императору: “Яд вольнодумства окончательно оставил

университет, где обитает ныне страх божий”. В 1821 г. назначенный

попечителем Петербургского учебного округа Д. П. Рунич подверг разгрому

столичный университет. Он начал с доноса о том, что науки преподаются там

“в противном христианству духе”, и возбудил судебный процесс против лучших

профессоров: К. И. Арсень-ева, А. И. Галича, К. Ф. Германа и Э. В. Раупаха.

Процесс тянулся до 1827 г., когда был прекращен за недоказанностью

“преступления”.

Это было время господства религиозного обскурантизма и мистицизма,

поощряемых Александром I. Увлечение царя мистицизмом заметно проявилось с

1814 года. До этого, как свидетельствовала Александра Федоровна (жена

Николая I), он в вопросах религии был весьма “фриволен и легкомыслен”. В

1814 г. Александр I встретился в Париже с “европейской пифией” — баронессой

В. Ю. Крюденер и вел с ней долгие беседы о религии. Беседы продолжились и в

России. Он покровительствует духовным собраниям фанатичной Е. Ф.

Татариновой, обращается к разного рода “пророкам” и “пророчицам”.

Вы&&&&&зйнного к нему музыканта Никитушку Федорова, слыв-птего “юродивым” и

“пророком”, производит в чиновники. Впоследствии он приблизил к себе

известного своим изуверством архимандрита Фотия, близкого друга Аракчеева.

А. С. Шишков составляет для Александра выписки из библейских текстов.

В 1814 г., по возвращении из Парижа, Александр берет под свое

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10