Адмирал Нахимов
с вельможным начальством.
ПЕРВЫЕ БОИ У СЕВАСТОПОЛЯ
Неприятельские войска двигались от Евпатории к Севастополю. 8 сентября
на реке Альме им преградила путь русская 35-тысячная (вдвое меньшая по
численности) армия. Произошло кровопролитное сражение. Потери с обеих
сторон были очень большие. Главнокомандующий генерал-адмирал князь
Меншиков приказал своим войскам отступить к Бахчисараю. И Севастополь
остался один, город должен был защищаться сам — силами небольшого
гарнизона и тем, что мог дать флот.
Остается только гадать, как решилась бы судьба города, если бы
союзники сразу после сражения двинулись на Севастополь. Имея хорошую
орудийную защиту со стороны моря и укрепления на северной стороне, город
был беззащитен на суше с юга. Но союзники долго не могли прийти в себя от
понесенных потерь, они даже не преследовали отступавшую русскую армию. Это-
то и дало возможность в кратчайший срок возвести на южной стороне города
линию оборонительных сооружений. Когда англичане, французы и турки, обойдя
северные укрепления города, вышли к южной стороне, они неожиданно для себя
наткнулись на непреодолимую полосу редутов и бастионов.
Флот неприятеля тоже был остановлен, он не смог войти в
Севастопольскую бухту: у входа в нее моряки затопили пять старых линейных
кораблей и два фрегата. Жалко было топить свои корабли, все они были
прославлены во многих сражениях. Но иного выхода не было.
Союзное командование, как и предполагал Меншиков, боялось оставить
свои войска в окопах на зиму. Только проблему эту оно намеревалось решить
иначе, чем представлял себе Меншиков, — решительным штурмом взять
Севастополь и закончить войну до холодов.
5 октября союзники, пользуясь большим превосходством в артиллерии,
начали ожесточенную бомбардировку города с суши и моря. После этого начался
штурм укреплений. Защитники Севастополя сражались с невиданным мужеством.
Штурм они отбили, при этом уничтожили много неприятельских орудий и
повредили несколько кораблей. И опять потери в людях с обеих сторон были
очень большие, повторить штурм в ближайшее время противник не мог.
Севастопольцы воспользовались передышкой для совершенствования своей
обороны.
Умер раненный на Малаховом кургане адмирал Владимир Алексеевич
Корнилов. С того тяжелого дня все заботы о защите Севастополя легли на
Павла Степановича Нахимова и его давнего соратника адмирала Владимира
Ивановича Истомина.
РАССКАЗЫВАЮТ ДОКУМЕНТЫ
14 сентября 1854 года. Приказ П. С. Нахимова
«Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона; я в
необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры и оставшиеся на
них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в
командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как
герой: нас соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади.
О чем по эскадре объявляю».
Из записок неизвестного унтер-офицера
«В Севастополе везде кипела работа; все бегало, суетилось. Почти все
полки были вооружены лопатами, кирками, мотыгами и другими орудиями,
необходимыми при постройке укреплений. Рабочие таскали землю в корзинах, в
мешках, в полах шинелей, во всем, в чем было можно. Всюду возили и носили
бревна, доски, станки и орудия, снятые с потопленных кораблей. Работали не
только солдаты, но даже женщинам была дана работа: они построили
батарею...»
20 ноября 1854 года. Из письма артиллерийского офицера Л. Н. Толстого брату
«Город осажден с одной стороны, с южной, на которой у нас не было
никаких укреплений, когда неприятель подошел к нему. Теперь у нас на этой
стороне более 500 орудий огромного калибра и несколько рядов земляных
укреплений, решительно неприступных. Я провел неделю в крепости и до
последнего дня блудил как в лесу, между этими лабиринтами батарей.
Неприятель уже более трех недель подошел в одном месте на 80 сажен и не
идет вперед; при малейшем движении вперед его засыпают градом снарядов. Дух
в войсках выше всякого описания. Во времена древней Греции не было столько
геройства. Корнилов, объезжая войска, вместо «здорово, ребята!» говорил:
«Нужно умирать, ребята, умрете?» — и войска отвечали: «Умрем, ваше
превосходительство, ypa!» И это не был эффект, а на лице каждого видно
было, что не шутя, а взаправду, и уже 22000 исполнили это обещание.
...Бомбардирование 5-го числа останется самым блестящим, славным
подвигом не только в русской, но и во всемирной истории. Более 1500 орудии
два дня действовали по городу и не только не дали сдаться ему, но и не
заставили замолчать и одну двухсотую наших батарей...»
Из дневника участника обороны
«...Мальчики от 10-летнего возраста являются на бастионы, где с
необыкновенным самоотвержением под самым сильным неприятельским огнем
остаются на батареях, помогая артиллерийской прислуге, поднося заряды и
снаряды; так, сын матроса 37-го флотского экипажа Максим Рыбальченко,
мальчик 12 лет, во время самого сильного бомбардирования города, в
продолжение 5, 6 и 7-го чисел октября, собирал ложившиеся в Аполлонову
балку ядра и носил их на бастион Корнилова... В настоящее время Максим
Рьпбальченко находится на батарее Камчатского люнета и исполняет
обязанности нумера, подающего снаряды к орудию. Товарищ Рыбальченки, сын
матроса 30-го флотского экипажа, Кузьма Горбаньев [14 лет] с первых
дней осады Севастополя явился на бастион № 4 и просил командовавшего там
определить его в число артиллерийской прислуги. 2 апреля Кузьма Горбаньев
ранен и после перевязки возвратился к своему месту.
Максим Рыбальченко и Кузьма Горбаньев за храбрость награждены
медалями на Георгиевской ленте».
12 октября 1854 года. Из письма капитана второго ранга М. М. Коцебу М. Ф.
Рейнеке
«Уважаемый любезный Михаил Францевич!
Па[вел] Степ[анович] третьего дня был на нашей стороне и просил передать
вам, что кроме незначительной царапины от штуцерной пули, пролетевшей мимо
его уха, он здоров.
Сам же скажу, что П[авел] С[тепанович] как бы ищет смерти, разъезжая
под самым убийственным огнем; недавно матросы без церемонии сняли его с
лошади и отнесли в место, более безопасное. Он один теперь ездит по линии,
воодушевляя своим присутствием и матрос, и солдат».
Из письма М.Ф. Рейнеке П.С.Нахимову 19 октября 1854 года
«...Вести из Севастополя сильно беспокоят меня — не столько опасным
положением города, которое при помощи божьей может поправиться, сколько
твоя отчаянная отвага... С твоим именем и при твоих понятиях об
обязанностях начальника иначе и быть не может. Но для чего без нужды
пускаться в самые опасные места и подвергать себя убийственному огню? К
чему искать смерти? Рассуди хладнокровно и увидишь, что эта отвага для
главного действующего лица не только бесполезна, но даже и вредна и
опасна общему делу: тебя убьют, и дух чинов, имеющих доверие и надежду
единственно к тебе, упадет. Хорошо еще, если найдется человек, который не
допустит пасть духу войска до отчаяния и сумеет возбудить в них за потерю
любимого начальника месть к врагам. Но есть ли такой человек при тебе?..
Ради бога, мой добрый друг, береги себя для общей пользы! Только ты
еще можешь поправить или хоть поддержать дела Севастополя...»
Будучи каждый день готовым к смерти, Нахимов вовсе не искал ее: врага
мертвые не одолеют, победа только во власти живых. Он думал именно так, и
это подтверждает его приказ, в котором он подчеркивает, что победа «при
большой потере со своей стороны не есть еще полное торжество». Дальше он
говорит: «...и поэтому-то я считаю долгом напомнить всем начальникам
священную обязанность, на них лежащую, а именно: предварительно
озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни
одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже
прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ было
ограничено крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь
обстоятельствами, всегда отыщет средство сделать экономию в людях и тем
уменьшить число подвергающихся опасности».
Тогда почему же все-таки сам Павел Степанович ежедневно на протяжении
девяти месяцев (из одиннадцати осады) бывал в самых опасных местах? Почему
он, человек высокого роста, не сменил, как другие адмиралы и генералы, свой
черный сюртук с золотыми эполетами на солдатскую шинель и был виден издали
и своим и неприятельским войскам? Еще раз вспомним слова генерала русской
армии, теоретика военного дела Драгомирова: «Работают у того, кто сам
