Эпоха возрождения, титаны ренессанса
абсолютной гармонией, покоряющее и облагораживающее нас, то самое зрелище,
которого жаждала и обрела наконец Италия Высокого Возрождения в мечте о
лучшем мире.
И сколько прекрасных и верных слов сказано давно уже во всем мире, и в
частности в России. Ибо, действительно, как на паломничество отправлялись в
прошлом веке русские писатели и художники в Дрезден к “Сикстинской
мадонне”. Послушаем их суждения о деве, несущей младенца с недетским,
удивительным взором, об искусстве Рафаэля и о том, что хотел он выразить в
этих образах.
Жуковский: “Перед глазами полотно, на нем лица, обведенные чертами, и
все стеснено в малом пространстве, и, несмотря на то, все необъятно, все
неограниченно... Занавесь раздвинулась, и тайна небес открылась глазам
человека... В Богоматери, идущей по небесам, не приметно никакого движения;
но чем более смотришь на нее, тем более кажется, что она приближается”.
Брюллов: “Чем больше смотришь, тем более чувствуется непостижимость
сих красот: каждая черта обдумана, переполнена выражения грации, соединена
со строжайшим стилем...”
Белинский: “В ее взоре есть что-то строгое, сдержанное, нет благодати
и милости, но нет гордости, презрения, а вместо всего этого какое-то не
забывающее своего величия снисхождение”.
Герцен: “Внутренний мир ее разрушен, ее уверили, что ее сын - Сын
Божий, что она - Богородица; она смотрит с какой-то нервной
восторженностью, с материнским ясновидением, она как будто говорит:
“Возьмите его, он не мой”. Но в то же время прижимает его к себе так, что,
если б можно, она убежала бы с ним куда-нибудь вдаль и стала бы просто
ласкать, кормить грудью не спасителя мира, а своего сына”.
Достоевский видел в “Сикстинской мадонне” высшую меру человеческого
благородства, высочайшее проявление материнского гения. Большая поясная ее
репродукция висела в его комнате, в которой он и скончался.
Так немеркнущая красота подлинно великих произведений искусства
воодушевляет и в последующие века лучшие таланты и умы...
Сикстинская мадонна - воплощение того идеала красоты и добра, который
смутно воодушевлял народное сознание в век Рафаэля и который Рафаэль
высказал до конца, раздвинув занавес, тот самый, что отделяет будничную
жизнь от вдохновенной мечты, и показал этот идеал миру, всем нам и тем, кто
придет после нас.
Рафаэль был не только непревзойденным мастером идеально построенной
композиции: колорит его картин, яркий и одновременно прозрачный и легкий,
чудесно сочетается с четким рисунком.
Этот великий живописец оставил след и в скульптуре. Среди его учеников
- ваятель Лоренцо Лоренцетти. По эскизам и под руководством своего великого
учителя он выполнил несколько скульптур, из которых до нас дошла только
одна - “Мертвый мальчик на дельфине”. В ней воплощены в мраморе
рафаэлевский идеал красоты, его ритм и гармония: нет ужаса смерти, кажется,
будто ребенок мирно заснул.
Рафаэль! Он умер в полном расцвете сил, в зените славы - тридцати семи
лет.
МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ
Микеланджело родился в 1475 г. и умер в 1564 г., пережив Леонардо и
Рафаэля на четыре с половиной десятилетия и оставив далеко позади великую
эпоху гуманизма и свободы духа. Эти гордые идеалы не осуществлялись и ранее
в общественной жизни Италии, но они проповедовались философами, поэтами и
художниками и одобрялись наиболее просвещенными правителями. Настали другие
времена. В последние десятилетия своей жизни Микеланджело был свидетелем
того, как эти идеалы грубо попирались, восторжествовала церковная и
феодальная реакция.
Отпрыск старинного, но обедневшего дворянского рода, Микеланджело
Буонарроти был патриотом и демократом. В отличие от Леонардо,
гражданственность пронизывала его мироощущение. Он принимал участие в
битвах против тирании, заведовал всеми укреплениями своей родной Флоренции,
осажденной войсками германского императора и папы, и только слава,
завоеванная им в искусстве, спасла его затем от расправы победителей.
Микеланджело глубоко чувствовал свою связь с родным народом, с родной
землей.
Его кормилицей была жена каменотеса. Вспоминая о ней, он говорил
своему земляку Вазари: “Все хорошее в моем таланте получено мною от мягкого
климата родного нашего Ареццо, а из молока моей кормилицы извлек я резец и
молот, которыми создаю свои статуи”. Демократизм Микеланджело не всем
пришелся по вкусу. В титанических образах Микеланджело видели порой
прославление грубой физической силы. Так, один из тогдашних критиков
искусства заявлял, что “Рафаэль писал благородных людей, а Микеланджело -
грузчиков”.
Горестная судьба родины, забвение в тогдашней Италии высоких надежд,
которые вдохновляли все его творчество, глубоко ранили душу Микеланджело.
Упорно, до конца своих дней, он боролся за свой идеал, за свою веру.
Гений Леонардо - это воля к познанию мира и овладению им в искусстве,
полное сознание и утверждение силы и власти человеческого ума.
Рафаэль дал человечеству радость безмятежного любования миром во всей
его величавой и упоительной красоте, выявленной гением художника.
Гений Микеланджело выражает в искусстве другое начало.
Основа веры и идеал Микеланджело в том, что из всех крупнейших
представителей Возрождения, он наиболее последовательно и безоговорочно
верил в великие возможности, заложенные в человеке, в то, что человек,
постоянно напрягая свою волю, может выковать свой собственный образ, более
цельный и яркий, чем сотворенный природой. И этот образ Микеланджело
выковал в искусстве, чтобы превзойти природу. Нужно не просто подражать
природе, а постигать ее “намерения”, чтобы выразить до конца, завершить в
искусстве дело природы и тем самым возвыситься над ней.
К этой цели стремились Леонардо и Рафаэль, но никто до Микеланджело не
проявлял в этом стремлении такого ошеломляющего современников дерзания.
Выражая всеобщий восторг, Вазари писал, что гигантская статуя Давида,
исполненная Микеланджело, “отняла славу у всех статуй, современных и
античных, греческих и римских”. Этот Давид, величавый и прекрасный юноша,
исполненный беспредельной отваги и силы, готовый вступить в борьбу со злом,
уверенный в своей правоте и в своем торжестве, - подлинный монумент
героической личности, человеку, каким он должен быть, являя собой высшее
увенчание природы.
Всем своим искусством Микеланджело хочет нам показать, что самое
красивое в природе - это человеческая фигура, более того, что вне ее
красоты вообще не существует. И это потому, что внешняя красота есть
выражение красоты духовной, а человеческих дух опять-таки выражает самое
высокое и прекрасное в мире.
“Ни одна человеческая страсть не осталась мне чуждой”. И: “Не родился
еще такой человек, который, как я, был бы так склонен любить людей”.
И вот для возвеличивания человека во всей его духовной и физической
красоте Микеланджело ставил выше прочих искусств скульптуру.
О скульптуре Микеланджело говорил, что “это первое из искусств”,
ссылаясь на библейскую легенду о Боге, вылепившем из земли первую фигуру
человека - Адама.
“Мне всегда казалось, - писал Микеланджело, что скульптура - светоч
живописи и что между ними та же разница, что между солнцем и луной”.
Еще отмечал Микеланджело: “Я разумею под скульптурой то искусство,
которое осуществляется в силу убавления”. Художник имеет в виду убавление
всего лишнего. Вот глыба мрамора: красота заложена в ней, нужно только
извлечь ее из каменной оболочки. Эту мысль Микеланджело выразил в
замечательных стихах (кстати, он был одним из первых поэтов своего
времени):
И высочайший гений не прибавит
Единой мысли к тем, что мрамор сам
Таит в избытке, - и лишь это нам
Рука, послушная рассудку, явит.
Микеланджело верил, что точно так же, как в природе заложена красота,
в человеке заложено добро. Подобно ваятелю, он должен удалить в себе все
грубое, лишнее, все, что мешает проявлению добра. Об этом говорит он в
стихах, исполненных глубокого смысла, посвященных его духовной
руководительнице Виттории Колонне:
Как из скалы живое изваянье
Мы извлекаем, донна,
Которое тем боле завершенно,
Чем больше камень делаем мы прахом, -
Так добрые деяния
Души, казнимой страхом,
Скрывает наша собственная плоть
Своим чрезмерным, грубым изобильем...
Недаром, обращаясь к модным поэтам того времени, часто
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13