Движение модернизма в русской живописи

много значили разработки “теории орнамента”. Штудии Т. Липпса приучали к

мысли, что и “линии умеют говорить”. Ф. Ходлер

разрабатывал концепцию “динамографизма”. Ван де Велде подчеркивал в

орнаменте внутреннюю символичность, дух энергии и возможность воздействия

на психику. Модерн и символизм давали и разнообразный опыт комбинирования

при создании произведений из разных материалов.

Итак, в искусстве рубежа XIX — XX вв. зрели предпосылки для становления

многих крупных “измов” последующих десятилетий, для фовизма,

экспрессионизма, кубизма, абстрактного искусства и сюрреализма.

Нет сомнения, что “путь в XX в.” был противоречив. Модерн частично

принадлежал и прошлому и будущему. То, что он дал будущему, неоднократно

“переживалось” и использовалось. Реминисценции стиля модерн в XX в.

обнаруживаются неоднократно, хотя авангард порой и боролся с ними. Так или

иначе. Ар нуво остается на горизонте современной художественной культуры.

Василий Кандинский принадлежит к числу открывателей нового

художественного языка XX столетия и не только потому, что именно он

“изобрел” абстрактное искусство — он смог придать ему масштаб, цель,

объяснение и высокое качество. Для этого, конечно, понадобилось многое:

одаренность, внимание к разным художественным и философским традициям,

собственная концепция творчества, а также определенные социальные и

культурные условия.

Посещение в 1906—1907 гг. Парижа, куда он уже наведывался не раз,

позволило Кандинскому познакомиться с произведениями Матисса, Делоне и

Пикассо, что невольно заставило его по-другому взглянуть на собственные

опыты тех лет. К тому времени были забыты аналитические штудии

профессиональных моделей и “переливание формы в форму”, которым учили

мюнхенские профессора Антон Ажбе и Франц Штук: в 1902 г. в корреспонденции

для отечественного “Мир искусства” Кандинский отмечает, что их уже относят

“к старикам”. Его “первая” самостоятельная манера, несколько

импрессионистическая, состоящая из густо положенных мазков, в основном

воплотилась в небольших натурных этюдах, начатых в 1901—1903 гг. в Шва-бии

и подмосковной Ахтурке, продолженных в 1906 г. в Сен-Клу и завершенных в

1908 г. в Мурнау, близ Мюнхена. Это были незамысловатые мотивы усадеб и

пригородов, пляжей и деревенских проселков, гор и озер. Чуть позже

сложилась “вторая” манера, “мирискуссническая” по характеру, близкая И.

Билибину и Н. Рериху. В близости к этим мастерам, да и к декоративным

композициям М. Врубеля и К. Коровина, Кандинский смог убедиться, взглянув

на экспозицию Осеннего салона и выставку Независимых в Париже, где в

русском отделе были представлены произведения многих названных мастеров.

Кандинский работал темперой в “мозаичной” технике декоративной пуантили,

столь типичной для эпохи модерна. Преимущественно он выбирал русские сцены

базаров, прогулок на древних парусных судах, гусляров и грустных красавиц в

лесу, иногда перемежающиеся рокайльными и бидермайеровскими стилизациями.

Последние произведения “второй” манеры создавались в 1907—1908 гг.

Существеннее оказались занятия гравюрой на дереве. Обращением к технике

продольной резьбы в ксилографии Кандинский обязан примерам Гогена и Мунка,

которых высоко ценил. Здесь появляется особая экспрессионистичность, умение

обобщать, находить отношение между пятном и свободным пространством, что

так пригодилось ему в дальнейшем. В эпоху модерна гравюра на дереве, как и

плакат и карикатура, помогали определять возможности формализации

художественных средств и границы условности. Примерами могут явиться

гравюры “Игра на гуслях” и “Свет Луны” (1907). Их стиль близок самым

современным исканиям тех лет, что совершенно ясно, если вспомнить, скажем,

гравюры мастеров дрезденской группы “Мост”, с которыми Кандинский тогда

познакомился. Эстетика Кандинского формировалась в этой области в связи с

занимавшей его проблемой взаимосвязи изображения, звука и слова. Это

выразилось в издании сюиты гравюр “Стихи без слов” (1904).

Ранний период творчества художника не прошел бесследно. Человек 1860-х

годов (по дате своего рождения), он принадлежал к генерации художников

“Наби”, ван де Велде и Гимара. Начав позже их, ему пришлось много работать.

Сложился и художественный характер, напоминающий Томаса Манна, когда

впечатления от жизненного материала оседают на дне души, становясь

внутренним опытом, раскрывающимся в символах и архетипах. Своеобразный

“пейзажизм” понимания изобразительных мотивов останется как некая “память”

надолго, органично вливаясь в первые абстрактные произведения; иконография

“русских сцен” будет использована в дальнейшем; опыты в области ксилографии

позволяли быть современным, оценить искусство фовистов и экспрессионистов.

Кандинский был поражен картиной Матисса “Радость жизни” и рядом других

его произведений. Чуть позже Кандинский прочитал его статью “Заметки о

живописи”, опубликованную в 1908 г. Мысли о композиции как об “искусстве

размещать различные элементы” и о чистом цвете станут ему близки.

Кандинский предельно ясно выскажет свое мнение: “...только

Матисс перешагнул через “случайность форм природы”, или, лучше сказать,

только он сумел местами откинуть совершенно ненужное (негативные моменты) в

этих формах, а иногда — поставить в этом случае, так сказать, свою форму

(элемент позитивный)”. Матиссовские краски будут жить в абстрактных

композициях Кандинского: они экспрессивны, выражают и цвет, и саму “идею”

цвета, “працвет” синего, красного, белого, зеленого. Даже манера наложения

красок на холст порой напоминает приемы французского художника. Благодаря

Клоду Моне, а затем и Матиссу художник стал осознавать, что форма и цвет не

нуждаются в предметной мотивировке. Правда, у Моне и Матисса краски,

имеющие чувственную природу, всегда являлись особым эквивалентом

зрительного образа, но Кандинский почувствовал, что сможет перешагнуть

через это. Каким образом? Только придав краске духовность.

Мюнхен начала столетия, названный Кандинским “островком духовного в

громадном мире”, явился столицей югендштиля. Здесь издавались ведущие

журналы. Здесь работали А. Эндель, теоретик нового искусства, Г. Обрист,

создатель отвлеченных пластических композиций. Художник органично воспринял

идеи Ар нуво, знакомясь преимущественно с ними по публикациям журналов, в

число которых надо включить знаменитые берлинский “Пан” и венский “Вер

сакрум”. Он знал теории орнамента ван де Велде с их “динамографизмом” и

концепцией “чувствующих линий”.

Теософская литература, крайне популярная среди художественной

интеллигенции на рубеже веков, привлекала Кандинского в Мурнау, где он

штудировал ее вместе с хозяйкой и бывшей его ученицей на “Русской вилле” Г.

Мюнтер, обсуждал с Ф. Марком. Это были книга Е. Блаватской “Ключи теософии”

и сочинения антропософов Р. Штейнера и Э. Шере. Имелись на вилле оккультные

и спиритические трактаты. Многие термины — “вибрация”, “созвучие”,

“космические лучи”, “восхождение” и другие — взяты из этих работ.

Теософские мысли воспринимались Кандинским не буквально, но скорее

поэтически-мифологически, образуя весьма своеобразный интеллектуальный фон.

Знакомство с европейским символизмом давало пищу для размышлений.

Кандинский зачитывался романом “Наоборот” Гюисманса и трактатом “О

внутренней красоте” Метерлинка. Из немецких поэтов был оценен Стефан Георге

с его “тайнами природы” и “духовным искусством”. В Париже Кандинский,

возможно, познакомился с бывшими представителями группы “Наби” Серюзье и

Дени, теоретиками нового искусства, сочинения которых он хорошо знал.

Знакомы были художнику выставки, устраиваемые С. Пелладаном, — “Салон Роз

дэ Круа”, где экспонировались Ф. Воллотон, Ф. Ходлер, Я. Тоороп, Ж. Руо.

Определенное “югендштильство”, если под этим понимать комплекс идей рубежа

веков, сохранилось в Кандинском навсегда. Отметим, что Кандинский по

произведениям, а чаще и лично

знал всех значительных художников рубежа веков. Он прекрасно ориентировался

во всей ситуации художественной жизни. Однако, как ни парадоксально, его

чаще можно было встретить в Старой пинакотеке или Лувре перед картинами

Рембрандта, чем на современных выставках. Свое искусство он рассматривал

как развитие великих традиций прошлого.

Сказывалось воздействие идей русского символизма, знакомого Кандинскому

во многом по ежегодным визитам в Москву и Петербург, которые он постоянно

совершал во время “сидения”, как выражались в старину, в Мюнхене. Много

давало чтение журналов “Мир искусства”, “Золотое руно”, “Аполлон”, в

некоторых он печатался и сам. Через своих друзей, особенно через А.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8