А.С.Пушкин в театральных креслах Петербурга
трагедии, говоришь о Семеновой и, может быть, только об ней. Одаренная
талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою.
Семенова никогда не имела подлинника. Бездушная французская актриса Жорж и
вечно восторженный поэт Гнедич могли только ей намекнуть о тайнах
искусства, которое поняла она откровением души. Игра всегда свободная,
всегда ясная, благородство одушевленных движений, орган чистый, ровный,
приятный и часто порывы истинного вдохновения, все сие принадлежит ей и ни
от кого не заимствовано. Она украсила несовершенные творения несчастного
Озерова и сотворила роль Антигоны и Моины; она одушевила измеренные строки
Лобанова; в ее устах понравились нам славянские стихи Катенина, полные силы
и огня, но отверженные вкусом и гармонией. В пестрых переводах,
составленных общими силами и которые, по несчастью, стали нынче слишком
обыкновенны, слышали мы одну Семенову, и гений актрисы удержал на сцене все
сии плачевные произведения союзных поэтов, от которых каждый отец
отрекается. Семенова не имеет соперницы. Пристрастные толки и минутные
жертвы, принесенные новости, прекратились, она осталась единодержавною
царицею трагической сцены…”
Эмоциональность, “истина страстей”, вдохновенный огонь являются
отличительными чертами русского таланта. Но раскрываются качества только
при верном понимании роли. Основой вдохновенного творчества Пушкин считает
высокую профессиональность. “Талант - это предрасположение к труду”,—
говорил он. И его суждения о молодой Колосовой, которая могла вырасти в
“истинно хорошую актрису — не только прелестную собой, но и прекрасную
умом, искусством и неоспоримым дарованием”1, но не стала ею, так как была
невзыскательна к себе, подтверждает это правило. Пушкин требует от актера
профессиональной вооруженности, умения глубоко разбираться в своих ролях.
В статьях Пушкина можно найти характеристику многих русских актеров:
А.С.Яковлева, Я.Г.Брянского, М.И. Вальберховой, балерины А. И. Истоминой и
других. Вот, что Пушкин пишет в своей статье “Мои замечания об русском
театре”: “Долго Семенова являлась перед нами с диким, но пламенным
Яковлевым, который, когда не был пьян, напоминал нам пьяного Тальма. В то
время имели мы двух трагических актеров! Яковлев умер; Брянский заступил
его место, но не заменил его. Брянский, может быть, благопристойнее, вообще
имеет более благородства на, сцене, более уважения к публике, тверже знает
свои роли, не останавливает представлений внезапными своими болезнями; но
зато какая холодность! какой однообразный, тяжелый напев!
Яковлев имел часто восхитительные порывы гения, иногда порывы лубочного
Тальма. Брянский всегда, везде одинаков. Вечно улыбающийся Фингал, Тезей,
Орозман, Язон, Димитрий — равно бездушны, надуты, принужденны, томительны.
Напрасно говорите вы ему: расшевелись, батюшка! развернись, рассердись, ну!
ну! Неловкий, размеренный, сжатый во всех движениях, он не умеет владеть ни
своим голосом, ни своей фигурою. Брянский в трагедии никогда никого не
тронул, а в комедии не рассмешил. Несмотря на это, как комический актер он
имеет преимущество и даже истинное достоинство.
Оставляю на жертву бенуару Щеникова, Глухарева, Каменогорского,
Толченова и проч. Все они, принятые сначала с восторгом, а после падшие в
презрение самого райка, погибли без шума. Но из числа сих отверженных
исключим Борецкого. Любовь, иные думают, несчастная, к своему искусству
увлекла его на трагическую сцену. Он не имеет величественной осанки
Яковлева, ни даже довольно приятной фигуры Брянского, его напев еще
однообразнее и томительнее, вообще играет он хуже его.
Certes! c'est beaucoup dire[1] — со всем тем я Борецкого предпочитаю
Брянскому. Борецкий имеет чувство; мы слыхали порывы души его в роли Эдипа
и старого Горация. Надежда в нем не пропала. Искоренение всех привычек,
совершенная перемена методы, новый образ выражаться могут сделать из
Борецкого, одаренного средствами душевными и физическими, актера с великим
достоинством”.
Многожанровым представлял себе поэт русское театральное искусство. Он
не обходил вниманием оперу, балет. Первый заметил своеобразие русской школы
танца — “душой исполненный полет”.
Особое внимание проявлял Пушкин к творчеству реформатора русской сцены
М. С. Щепкина. Искусство Щепкина представлялось ему столь значительным, что
он настаивал на передаче опыта великого артиста грядущим поколениям. Пушкин
своей рукой написал первую фразу “Записок” Щепкина.
Огромной заслугой Пушкина перед отечественным театром является создание
русской народной драмы. Он не только теоретически обосновал эстетику
реализма, но и создал драматургические произведения по принципам этой
эстетики.
2.Трагедия “Борис Годунов”
Воплощением новой системы взглядов в драматургии стал “Борис Годунов”,
написанный в 1824—1825 годах. С пристальным вниманием Пушкин изучает
“Историю государства Российского” Н. М. Карамзина, высоко ценит этот труд.
Своего “Бориса Годунова” “с благоговением и благодарностью” посвящает
Карамзину, однако его философскую концепцию Пушкин отвергает. Объективное
исследование убеждает его, что история государства не есть история его
правителей, но — история “судьбы народной”.
Стройная система идейно-художественных взглядов помогла Пушкину создать
трагедию “Борис Годунов”, которая по праву может считаться образцом
народной драмы в духе Шекспира.
Взяв за основу фактологический материал из “Истории государства
Российского”, Пушкин переосмыслил его в соответствии со своей философской
концепцией и вместо монархической концепции Карамзина, утверждавшего
единство самодержца и народа, раскрыл непримиримый конфликт самодержавной
власти и народа. Временные успехи и победы самодержцев обусловлены
поддержкой народных масс. Крушение самодержцев происходит в результате
потери доверия народа.
Отвергая каноны классицизма, Пушкин свободно переносит место действия
из Москвы в Краков, из царских палат на Девичье поле, из Самборского замка
Мнишека в корчму на литовской границе. Время действия в “Борисе Годунове”
охватывает более шести лет. Классицистское единство действия,
сосредоточенного вокруг главного героя драмы, Пушкин заменяет единством
действия в более широком и глубоком смысле: 23 эпизода, из которых состоит
трагедия, расположены в соответствии с задачей раскрытия судьбы народной,
определяющей собой и судьбы отдельных героев.
Следуя Шекспиру “в вольном и свободном изображении
характеров”, Пушкин в “Борисе Годунове” создал множество образов. Каждый из
них обрисован ярко, четко, сочно. Несколькими штрихами Пушкин создает
острый характер и сообщает ему объемность и глубину.
В сюжетной линии “Бориса Годунова” явственно прочерчивается
нравственная проблема: ответственность Бориса за убийство царевича
Димитрия. В своем стремлении к узурпации царского престола Борис
Годунов не останавливается перед убийством законного наследника. Но было бы
ошибкой считать, что этическая проблема составляет идейный пафос трагедии.
Нравственной стороне событий Пушкин придает социальный смысл.
“Димитрия воскреснувшего имя” становится знаменем движения широких
народных масс против “царя-Ирода”, отнявшего у крепостных крестьян Юрьев
день — единственный в году день свободы. Нравственная вина Годунова лишь
повод для обращения против него народной ярости. И хотя вера в “хорошего
царя”, свойственная крестьянской идеологии XVII—XVIII веков, выражена в
трагедии в народном культе убиенного младенца Димитрия, она не затемняет
социальный смысл борьбы народа с самодержавно-крепостническим гнетом.
Народ, оплакивающий царевича-мученика, не хочет приветствовать нового царя.
Так беспристрастное исследование событий сообщает “Борису Годунову”
значение социально-исторической трагедии. Социальная ее направленность
акцентируется уже в первой сцене: Пушкин подчеркивает политическую цель
Бориса в убийстве царевича Димитрия.
Интересно подготавливается раскрытие взаимоотношений Бориса с народом.
Из диалога Шуйского и Воротынского мы узнаем, что “вслед за патриархом к
монастырю пошел и весь народ”. Значит, народ доверяет Борису Годунову, если
просит его принять царский венец? Но уже следующая коротенькая сцена на
Красной площади заставляет сомневаться в народном доверии. Не по зову
сердца, а по велению думного дьячка стекается народ к Новодевичьему
монастырю. А сцена на Девичьем поле и народный “плач”, возникающий по
указанию боярства, окончательно развенчивают хитросплетения правящих слоев
общества, стремящихся придать самодержавию видимость всенародной власти.
Избрание Бориса царем — завязка конфликта. Введение в действие
Самозванца обостряет конфликт между царем и народом. Сюжетная линия
раскрывает борьбу Самозванца и Бориса, но внутренней пружиной всех событий
остается конфликт самодержавной власти и угнетенных народных масс.
