Быстрый поиск

Реферат: Лингвистика XXI века: на путях к целостности теории языка

О.Г. Ревзина

В первые десятилетия ХХ века лингвистика, отмежевавшись от социологии и психологии, провозглашает, в лице Соссюра, своим единственным объектом "язык в самом себе и для себя" [1]. Одна за другой выходят монографии, именуемые "Язык" [2], принимаются критерии научности естественных наук, формируется соссюровская научная парадигма. Выдвинутый Соссюром проект общей семиологии находит частичное воплощение в семиотике, но, вопреки Соссюру, лингвистика не теряет своей суверенности и не становится частью общей науки - семиотики. В вышедшей в 1966 году монографии "Идеи и методы современной структурной лингвистики" Ю.Д. Апресян пишет: "Науку часто сравнивают с кораблем, который время от времени перестраивается сверху донизу, оставаясь все время на плаву" [3]. Перестройка, вызванная структурной парадигмой, оценивается Ю.Д. Апресяном как обогатившая, углубившая и расширившая традиционную лингвистическую проблематику; как снабдившая лингвистику "методологией поиска научной истины"; как обещающая придать лингвистике единство целостной науки. И примерно в это же время начинается разрушение не построенного до конца научного здания.

К концу ХХ века язык как знаковая система перестает быть в центре исследовательских интересов. Лингвистика вновь тяготеет к соединению с психологией и социологией. Когнитивистика отказывается от соссюровских дихотомий язык-речь, синхрония-диахрония, синтаксис-семантика, лексика-грамматика, объявляет язык одной из когнитивных способностей человека (наряду с ощущениями, восприятием, памятью, эмоциями, мышлением) [4]; а лингвистику - частью междисциплинарной науки когнитологии (когнитивистики). Теория дискурса отказывается от естественнонаучной модели знания, отдает приоритет качественному анализу и помещает лингвистику в междисциплинарную науку - человековедение, - объектом которой является человек [5]. Таким образом, лингвистика вновь теряет суверенность. В новом междисциплинарном синтезе "чистым лингвистам", ориентированным на язык "как таковой", разрешается "традиционная точка зрения", но в целом большие надежды возлагаются "на выход науки о языке из изоляции и рост ее общественной значимости в ближайшем будущем..." [6].

Оценивая путь, пройденный лингвистикой в ХХ веке, можно выделить следующие черты:

1. Языкознание всегда охотно вступало в контакт с другими науками - как гуманитарными, так и естественными. Не говоря о биологии, социологии, психологии, можно напомнить бум математической лингвистики в 1960-ые годы. Подобные контакты неизбежно сопровождались наводнением лингвистических исследований терминами науки-донора. Столь же неизменным оставался и результат: в языкознании оставалось то, что адекватно ее предмету, остальное либо устранялось, либо насыщалось собственно лингвистическим содержанием.

2. Отсутствие точного определения для вводимого понятия не являлось препятствием для эффективного использования. Скорее сам термин уточнялся по мере накопления конкретных исследований. Так уже в наше время обстоит дело с такими понятиями, как "языковая личность", "языковое сознание", "языковая картина мира", "концепт", "дискурс".

3. В языкознании абсолютизировалась мифологема движения от простого к сложному. Ограниченность ее возможностей постоянно подтверждалась при обращении к художественному языку, в которых "объективные лингвистические данные" нередко выступали необязательным подспорьем для глубоких интуитивных прозрений, представленных в философии и литературной критике.

4. В языкознании ни один лингвистический проект и ни одна лингвистическая теория не были доведены до уровня практического воплощения и, соответственно, до своего логического конца. Едва ли не единственным исключением является глоссематическая теория Л. Ельмслева, который специально подчеркивал, что его теория не нуждается в поддержке какой-либо практикой.

Таким образом, статус суверенной науки является для лингвистики естественным и постоянным, а влияние других научных дисциплин - мощным, но временным. Поэтому можно ожидать, что в первое десятилетие ХХI века появится монография с обобщающим названием "Язык". Вместе с тем лингвистика явно нуждается в переосмыслении своего предмета и в фильтрации понятийного аппарата, исходя из сочетания точности и гибкости, а также использования "бритвы Оккама", то есть отказа от "преумножения сущностей". Целостная теория языка должна быть объемлющей - вовлекающей в сферу своего рассмотрения не только то, что мыслится как простое, но и то, что мыслится как сложное. Новый синтез должен осуществиться внутри самого языкознания.

На наш взгляд, такой целостной теории языка в настоящее время не существует. Наиболее сложным оказалось определение отношения между языком как системой и языком как деятельностью. В этих условиях представляется полезным вернуться к определению объекта лингвистики и привлечь внимание к не до конца реализованным путям, которые имеются в современном научном дискурсе и которые могут оказаться полезными для построения общей теории.

На протяжении XX века велась безуспешная борьба за то, чтобы отсечь от предмета языкознания тот или иной аспект языка. Соссюр пытался отсечь от лингвистики фонетику ("...вопрос от органах речи - вопрос второстепенный в речевой деятельности" [7]) - не вышло; структурная лингвистика отсекала внешнюю семантику - не вышло, возникла лингвистическая теория референции; отсекались предложение, потом текст и лингвистика текста - не вышло; художественная речь, риторика, коннотации, интертекстуальность - сколько раз произносился приговор "это не лингвистика" относительно новых тем, позднее становившихся объектом самого пристального внимания лингвистов. Раздумывая над тем, что отсекалось, и главное - почему отсекалось, приходишь к такому результату: истоки редукции лежат в упрощенном и редуцированном понимании языка как системы знаков. Пафос Соссюра в отношении общей семиотики состоял в том, что язык не отличается от других знаковых систем, что знаки дорожного движения и языковые знаки - это одно и то же, что языковое значение может легко трансформироваться в иную материальную субстанцию ("язык - условность, а какова природа условно избранного знака, совершенно безразлично" [8]). Этот пафос является ложным, природа языка коренится в человеческом теле, в его органах речи, в его разуме. Так, в самом определении языка фиксируется "человеческий фактор". Как пишет американский исследователь Льюис Мамфорд, "с помощью собственного голоса человек впервые расширил сферу социального общения и взаимного сочувствия" и создал "символический мир, не зависящий исключительно от потока повседневного опыта, от каких-либо специфических условий окружения..." [9]. Таким образом, в человеческую систему языка вработаны социальность и когнитивность. Второе свойство человеческой системы языковых знаков, также присущее именно этой семиотической системе, состоит в способности к вторичному означиванию, к тому, что язык есть не только денотативная, но и коннотативная система, располагающая не одним, а двумя каналами информации - денотативным и коннотативным. Эта черта человеческого языка была детально проанализирована Луи Ельмслевом [10] и позднее Роланом Бартом [11], но до сих пор значимость этого фундаментального свойства языковой системы не оценена в должной мере. Значительная часть того, что отсекалось от предмета лингвистики, относится к языку как к коннотативной системе. Коннотативный канал информации отличается от денотативного тем, что носителем информации здесь выступает языковой знак (единица языка) целиком как элемент данной языковой системы. Минимальное коннотативное значение - это коннотация иноязычия, более конкретно - коннотация русскоязычия, франкоязычия и т.д. [12]. Информация, которая идет по коннотативному каналу, весьма разнообразна. Во-первых, это информация о мире - о типологических характеристиках человека (пол, возраст, региональная, социальная, профессиональная характеризация, эмоциональные состояния, оценка), о составляющих акта коммуникации (канал связи, отношения между отправителем и получателем, тема сообщения). Эта информация составляет коннотативное значение стилистических знаков. Во-вторых, это информация о языке - о языковой норме, отклонениях от нее и характере этих отклонений. Эта информация передается выразительными знаками. В третьих, это информация о текстах, на что четко указал Ролан Барт: коннотация - это "метка, способная отсылать к иным - предшествующим, последующим или вовсе ей внеположным контекстам..." [13]. Эта информация составляет коннотативное означаемое интертекстуальных знаков. Таким образом, в языке как системе уже представлен человек как порождающий и распознающий разные виды языковой деятельности, как человек творчества и как человек дискурса, а человеческий язык - это и коннотативная, и денотативная система. Когда М.М. Бахтин писал о том, что мы говорим чужими словами, чужими высказываниями и бросил вызов лингвистике, приписывая ей неспособность понять сущность языковых действий [14], он прежде всего ставил под сомнение модели текстопорождения, основанные на прямом переходе от системы языка к языку в действии. Но при этом и сам Бахтин видел систему языка плоскостно, только в денотативном измерении, и игнорировал язык как коннотативную систему. Его собственный постулат ("... индивидуальный речевой опыт всякого человека формируется и развивается в непрерывном и постоянном взаимодействии с чужими индивидуальными высказываниями" [15]) прямо соотносится с тем, что коннотативный канал языковой системы хранит интертексты для их участия в текстопорождении, Это учтено в концепции языкового существования Б.М. Гаспарова, в которой разделяются операционная стратегия (разворачивание сообщения по определенным правилам "из компактного, многократно свернутого абстрактного отображения языкового материала" [16]) и репродуктивная, или мнемоническая стратегия ("непосредственное запоминание и воспроизведение" [17]), основой которой является устойчивый коммуникативный фрагмент и которая фактически определяет языковое существование взрослого человека. Таким образом, понимание языка как механизма, связанного с денотативной системой, действительно является упрощенным, ибо представляет человека лишенным языковой памяти и языкового опыта и не объясняет реальность языковой деятельности. Понимание языка как коннотативной системы сопрягается с другими когнитивными способностями человека и - в потенции наделено большой объяснительной силой.

Страницы: 1, 2