Загадка страха. На чем основан страх и как с ним быть

опробую сформулировать мой подход с религиозных позиций: едва ли Бог наделил человека столь мощно-весомой душевной силой, как страх, лишь затем, чтобы как можно больше навредить ему. С попыткой объяснить проблему, утверждая, что вообще-то страх -- штука плохая, но его преодоление открывает большие возможности для развития, можно согласиться лишь отчасти. Что значит «преодоление»? Если я, как принято говорить, преодолел грипп, то имеется в виду, что его симптомы прошли. Со мной случилось что-то, ослабившее меня, а теперь я от этого избавился. В таком отношении к страху как к инфекции, которая при всяком удобном случае нападает на человека со слабой иммунной системой и «преодоление» которой означает, что человек становится к ней невосприимчив, я и усматриваю корень всех заблуждений. Такой подход исключает наличие позитивных развивающих сил в самом страхе. Мы объявляем страх заклятым врагом и ведем себя с ним соответственно. В этой связи Алоис Хиклин справедливо замечает, что любая психологическая, философская, (социально)-педагогическая или иная «установка, «со-действующая» во внутри- или внетерапевтической ситуации с общей тенденцией человека… обойти, отстранить, выключить из сознания страх», неверна8.

Препятствия, которые нам, людям, встречаются с самого детства, в общем представляют собой условия физическо-материального, природного, бытового, а также общественно-культурного плана, противодействующие нашему духовно-душевному развитию, а точнее -- возможности осуществлять это развитие в условиях максимальной свободы. Тот базовый душевный багаж, что мы приносим с собой, состоит, образно говоря, из «сырья», данного нам как «имманентное достояние человека» (Хиклин), чтобы существовать в этом противостоянии. Другими словами: если быть точным, речь идет вовсе не о «преодолении страха», по крайней мере, не в смысле его «искоренения» или «возвышения» над ним. Если отвлечься от привычных словесных реминисценций и взглянуть на ситуацию честно, вопрос нужно поставить иначе:

В чем смысл страха?

Как он может служить нам -- или уже служит -- в столкновении с реальными, объективными жизненными препятствиями? Среди них, как подсказывает здравый смысл, не может быть ничего такого, что столь существенным образом со-формирует «основы» нашего состояния, как страх в его многочисленных вариациях и комбинациях с иными, позитивными (зачастую лишь благодаря сочетанию со страхом) свойствами и формами проявления человечности.

Быть может, в конечном итоге и сам правильно понятый и задействованный страх -- потенциально позитивное свойство человека, т. е. отнюдь не только недуг, преодолев который мы обретаем силу победоносного воина?

Быть может, попытавшись непредвзято разобраться в истоках и причинах возникновения страха, мы сумеем вернуть ему исконный смысл, утраченный из-за нашего нежелания признать его, из-за того, что мы стремимся заглушить его, даже не позволив ему «высказаться»?

Быть может, выяснение этих вопросов плодотворно повлияет на жизнь и на личную жизненную гигиену?

Когда страх охватывает человека, «который не способен с ним справиться, поскольку не постигает ни (его) смысла, ни (его) побудительного характера», пишет Хиклин, мы попадаем «в сферу, по причине этой неразрешимости заслуживающую названия патологической». Ради максимальной точности я, вслед за Хиклином9, предлагаю заменить целевое понятие «преодолеть» понятием «совладать» и отказаться от априорно негативного отношения к страху, ограничившись фактом, что он, являя собой проблему неразрешимую и, в силу неясности своего смысла, неудобоприемлемую, вредит человеку. Применительно к душевной сфере понятие «совладать» означает не «искоренить», а «приспособиться», в каком-то смысле «подружиться». Если я охвачен глубокой скорбью и мне удается совладать с ней, это не значит, что я устранил ее или превозмог, -- я стал относиться к ней позитивно, нашел ей место и «преодолел» не ее, а свое враждебное отношение к ней. Может быть, со страхом имеет смысл поступать так же?

В связи с предположением Виктора-Эмиля фон Гебзаттеля (цит. по Карлу Кёнигу), что «в течение последних поколений… подверженность страху у западного человека непрерывно нарастала»10, невольно возникает вопрос: о каком диссонансе в развитии можно говорить, когда определенное душевное состояние непрерывно и требовательно усиливается, тогда как мы пока явно не способны или почти не способны продуктивно ответить на него? В своей книге «Страх перед жизнью» Александр Ловен11 дает простую подсказку, которая, быть может, выведет нас на важный след: «Когда сердце открывается навстречу любви, человек становится ранимым. Непривычный избыток жизни или эмоций пугает. Нам хочется быть живее и чувствовать больше, но мы боимся этого» (курсив мой. -- Х. К.). Что, если нарастание страха в нашей цивилизации не только следствие плачевных жизненных условий, а посему явление вредное, но и предвестник новой социальной и духовной чуткости и в этом смысле позитивный вызов? Разобравшись в сути страха, мы вернемся к этому вопросу, связанному со становлением сознания.

Недавно мне встретилось объявление о лекции под названием «Страх и боязливость -- враги души» (с подзаголовком: «Пути их преодоления»). Наверное, позволительно спросить, не слишком ли все здесь упрощено. Ведь можно было подобрать и более удачные слова, например такие: «Страх и боязливость -- силы души, которые могут стать врагами. Как с ними совладать». В статье Михаэлы Глёклер «Об отношении к страху» упоминается о полезном аспекте страха, которого мы еще коснемся: «Испытывая страх и выдерживая его, мы укрепляем самосознание и самопознание в непривычных условиях. Поэтому развитие… самосознания неотделимо от переживания страха и умения обращаться с ним»12 (курсив мой. -- Х. К.).

2. Боязнь страха

В самом начале мы сравнивали страх как явление «внутренней природы» с внешними природными явлениями -- дождем, ветром, туманом или грозой, чтобы показать: он принадлежит к тем условиям, в которых наша душа живет с рождения, он «сидит в крови», по выражению Хельмута Хессенбруха13, а данный факт требует от нас прежде всего нейтрального подхода.

Задержимся на этом сравнении. Сами по себе буря и гроза ни хороши, ни плохи и вовсе не «болезни природы» -- в одной из антропософских публикаций страх называют «болезнью культуры», правда со знаком вопроса, -- а просто естественная данность, т. е. необходимость, как и всё, что дано от природы. Но если дома, в которых мы живем, недостаточно прочны и неспособны в достаточной мере защитить нас от природных стихий, эти последние становятся нашими врагами. С другой стороны, только надежное убежище, дом (понятие, которым нам еще предстоит заняться обстоятельно), позволяет нам признать естественную необходимость этих - по меткому выражению -- неукротимых погодных условий как их важнейшую черту и, исходя из этого, научиться замечать и их положительные стороны. Ведь в противном случае враждебно-боязливое отношение к ним помешает разглядеть их суть.

Я умышленно говорю: надежное убежище позволяет нам переменить отношение к природным стихиям в положительную сторону. Потому что может получиться и иначе. Отсутствие непосредственной опасности, непосредственной необходимости в чем-то разобраться ведет к утрате интереса, отчуждению, угасанию праобразов. Когда гром и молния воспринимались как выражение гнева Вотана и люди приносили жертвы, чтобы умилостивить его, они в каком-то смысле понимали, что и зачем делают. Говоря языком психологии, вытеснение и утрата связей в конечном итоге приводят к ослаблению, лишают нас способности противостоять опасности, если она возникнет вновь14.

Итак, мы видим, что капитуляция перед страхом может проявляться и в уходе от того, что вызывает страх. В этом случае мы уподобляемся больному, создающему иллюзию здоровья за счет обезболивающих средств, что может закончиться трагически. Мы схожи с таким больным и в том, что отказ от «лечения (выяснения) в пользу обезболивания (вытеснения)» проливает определенный свет на его отношение к болезни. Он считает болезнь врагом, а врага нужно заставить умолкнуть. При лечении же, порой отнюдь не исключающем облегчения болевых симптомов, мы как бы протягиваем болезни руку дружбы [слово «Freund» (друг) = древнегерманское «friond» имеет тот же корень, что и «Freiheit» (свобода)]. Чтобы освободиться от болезни, нужно к ней приблизиться. Принимая обезболивающее, человек упускает из виду нечто важное: на самом деле лекарства не влияют на то, о чем пытается сообщить нам боль. Они лишь отгораживают сознание от этих процессов. Больной словно бы запирается в искусственно созданном внутреннем изоляторе, извращенном варианте «неприступной крепости», «надежного убежища». Ведь цель разумных, конструктивных поисков убежища -- найти или создать относительно защищенное место, где можно спокойнее разобраться во всем том, что прежде вызывало лишь ощущение беспомощности и страх. Поэтому хочу повторить: шанс обрести надежное убежище состоит в выработке новой, более справедливой оценки и в приятии того, чего мы, занятые бегством или обороной, до сих пор по-настоящему не видели и не могли оценить по достоинству. У поэтессы Кристы Райниг есть замечательные строки о секрете «дружбы» -- Сент-Экзюпери в книге о Маленьком принце употребляет в этом смысле слово «приручить» -- с вещами, существами и событиями, поначалу вызывающими у нас враждебность и неприязнь.

Я восхищен надежными вещами --

душа, войдя в них, зацвела;

ушло стремленье делать их рабами,

и мудрость -- ими быть -- пришла15*.

Запомним: чтобы обрести согласие с «надежными вещами» -- внутри и вокруг нас, -- требуются известная безопасность и дистанция, тогда раскроются их полезные, нужные и позитивные стороны. Они остаются скрытыми от нас и когда мы беззащитны перед ними и рефлекторно впадаем в страх или встаем в оборонительную стойку, и когда мы забираемся в «изолятор». В доме, в пресловутой «крепости», можно забаррикадироваться, а можно жить с искренним интересом, и тогда, в идеальном случае, оттуда будет струиться любовь ко всему, что дано Богом миру, в котором мы живем.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18