Психологические особенности членов деструктивных и террористических (радикальных) групп
p align="left">Терроризм и деструктивная деятельность, как возможный «социологический феномен»
Представление, что появление терроризма и деструктивной деятельности объясняется тем, что «введенные в заблуждение», в основном молодые люди, попавшие под влияние «радикальных (часто религиозного характера) идеологий», встали на путь «криминального насилия», чтобы совершать «бессмысленную слепую разрушительную работу» -- (частично) ошибочно. Попытка ответить на вопрос «Qui bono» (кому выгодно) по отношению к террористическим актам, уже может помочь понять и узнать многие факты о террористических исполнителях и о пропагандистски представляемом ими «Деле» («Чуде»). Одно только объективное рассмотрение политического результата и политической выгоды террористических актов вынуждает принимать в расчет, помимо исполнителей и целей нападения, «заинтересованных третьих лиц» (понятие фон дер Хейдте). Исполнители террористических актов и представляемое ими «Дело» («Чудо») существуют в среде социально-экономических, национальных, этнических и идеологических конфликтов. Но это не значит, что эти в широком смысле социологические факторы среды в 20-21 веке фактически являются «источником» современного терроризма. Скорее всего, социологические факторы формируют лицо терроризма, но не являются «причиной».
«Терроризм обусловливается социологическими факторами, но сам не представляет собой социологического явления», -- замечает фон дер Хейдте, который, цитируя Карла Шмита, утверждает: «Как только это становится возможным», «нерегулярные борцы всегда приходят на помощь регулярным власть предержащим».
За потенциальными кандидатами в террористы необходимо следить, их необходимо отбирать и вербовать. Их нужно обучать террористическому ремеслу. Для этого необходимы специалисты по разведке и контрразведке, военные специалисты и логистические предпосылки, которыми располагают, прежде всего, и в основном государства.
Начиная, самое позднее, с 1990 г., это утверждение больше не является только гипотезой, обосновываемой косвенными доказательствами, но может даже считаться доказательным в смысле возможности быть использованным в суде. По мере того, как данные о деятельности восточногерманского Министерства государственной безопасности, по крайней мере, частично, становятся достоянием гласности, то выясняется, в каком объеме существовали связи между МГБ и террористическими организациями, в частности, группами Красной армии в Западной Германии. Это утверждение касается, естественно, также и других служб различных государств, таких как США («Сопротивление» в Афганистане) и РФ («Сопротивление» в Грузии).
Психология личности члена радикальной (асоциальной) и «деструктивной организации»
Люди, вступающие в ряды радикальной группировки (далее: террористы) или «деструктивной организации» (далее: культисты) -- это выходцы из разных социальных слоев и жизненных сфер. Существует определенный набор личностных черт, которыми должны обладать члены радикальных групп. Есть основания полагать, что эти черты во многом сходны с теми, которые отличают приверженцев религиозных культов. Серьезные изменения личности, связанные с принадлежностью человека, к какому либо культу и принятием его нормативной системы, описывает Конвей (Conway, 1978). Сходные изменения немецкие ученые (Байер, Кетль и др.) находят у солдат и квалифицируют как «скачок». Резкие изменения, «скачок», происходят и при вступлении в террористическую организацию, поскольку человек отказывается от принадлежности к определенной социальной группе, порывает с обществом и принужден вести подпольное существование (Conway, 1978).
Изучив различные социальные группы, проведя с сотнями - консультации, консультанты «по выходу» и социальные психологи пришли к следующему обобщению. Существуют следующие социальные и характерологические особенности индивидов, склонных к индоктринации (подразумевается, в том числе и «скачок»): истероиды, лица с паранойяльной настроенностью, психастеники, зависимый тип личности, лица из семей с гиперопекой, лица из неполных семей, лица из асоциальных семей, лица с ограниченными физическими возможностями, лица, пережившие тяжелые психотравмы, лица с развитым эйдетическим восприятием (галлюцинация наяву), лица, склонные к конфабуляциям (разновидность «ложных воспоминаний», «галлюцинации воспоминания»), дети, внуки и родственники культистов или террористов.
Чем младше человек, тем более он подвержен индоктринирующим влияниям, ибо воспринимает окружение как обучающую среду. Период раннего полового созревания характеризуется активной ориентацией на адаптацию к паттернам общения в малой группе, то есть восприятие правил игры в коллективе. Этот возраст более всего уязвим в плане повышенной восприимчивости к предлагаемым ему паттернам поведения в группе, более того, именно в этом возрасте резко возрастает значение символических родительских фигур, которые проективно разыскиваются вовне.
Второй возраст повышенной чувствительности -- юношество 17-19 лет, когда возникает реальная жажда самоутверждения в социуме, однако сил для этого не хватает, а потому нужна поддержка покровителей, которые заведомо сильнее и образованнее самого человека. Достаточно продемонстрировать эффективность собственного поведения в кризисных ситуациях, для того чтобы стать кумиром молодого индивидуума. В юношеском возрасте очень сильна мотивация к формированию образа “Я” через отрицание отвергаемых моделей поведения. Самоопределение и самоутверждение осуществляется посредством контрастного и резкого разграничения собственной идентичности с наблюдаемыми вовне примерами судеб и моделей жизни. Именно на этом строится психополитика индоктринации, ориентирующаяся на предложение незрелому индивидууму ролевых моделей, заведомо отличающихся от общепринятых. Личностная зрелость проявляется в адекватном восприятии того образа жизни, который не созревшему индивидууму представляется как формальный, банальный, пыльный (то есть отживший), скучный и серый, отыгравший, исчерпавший себя, неперспективный, безжизненный.
Согласно статистическим исследованиям, большая часть взрослых культистов принадлежат слабому полу, в то время как подавляющее большинство руководителей культов -- мужчины. В террористических группах ситуация выглядит наоборот - 75% мужчины. В последние 5-6 лет женщины в радикальных организациях стали привлекаться к активной террористической деятельности, как террористы-смертники, раньше их деятельность сводилась к «подготовке и планированию» террористических актов, а не к участию.
В террористических организациях обычно велик, как и в культах, процент агрессивных параноидов. Их члены склонны к экстернализации, к возложению ответственности за неудачи на обстоятельства и поиску внешних факторов для объяснения собственной неадекватности. Это полностью согласуется с выводами монографии Эрика Хоффера «Правоверный», в которой показано, что для большинства религиозных культов характерен образ общего врага, которого можно обвинить во всех внутренних проблемах религиозной организации. Таким врагом может быть Сатана, правительство, другие конфессии (Hoffer, 1951). В. Волкам видит здесь неизбежный феномен жизни. Человек испытывает потребность причислять одних людей к своим союзникам, других к врагам, и эта потребность -- результат усилий по защите чувства самоидентичности (Volkam, 1986). Не удивительно, что исламские террористы поддерживают боевой дух бойцов, указывая на угрозу со стороны «Порождения Сатаны» -- Соединенных Штатов Америки. В этой связи Джон Мак развивает понятие «эгоизма преследователя жертвы». Это понятие обозначает отсутствие сострадания преследователя к своей жертве, даже если ее страдания намного превышают тот уровень страданий, какой испытывает сам преследователь или связанные с ним люди (Mack, 1979; Olson, 1988). В эгоизме преследователя, возможно, кроется объяснение того, почему ужасные акты террористов могут совершаться столь хладнокровно, предумышленно и расчетливо (Miller, 1988). Организация насилия требует для личности внутреннего самооправдания. Задача -- вовлечь большую массу людей, для которых либо цели террора или культа столь высоки, что оправдывают любые средства, либо столь неразборчивы в средствах, что готовы реализовать любую поставленную задачу. Впоследствии Лифтон развивая свою концепцию, изложенную в работе “Реформирование мышления и психология тоталитаризма”, дополнил ее моделью “удвоения личности”, освещая процесс «самооправдания», в работе «Нацистские врачи: медицинское убийство и психология геноцида». Он попытался объяснить психологические механизмы, которые позволили профессиональным врачам стать невосприимчивыми к тому, что они стали частью самого эффективного конвейера убийств, известного человеческой цивилизации: нацистских лагерей смерти. Это исследование привело к более точному пониманию того, как люди, здоровые психически и физически, образованные и идеалистичные, довольно быстро могут становиться фанатиками движений, вся идеология и деятельность которых прямо противоречит их первоначальным взглядам на мир. Такая резкая и глубокая ресоциализация личности является результатом специфической адаптивной реакции в условиях чрезвычайного группового давления и манипулирования базисными человеческими потребностями. Лифтон назвал ее “удвоением”.
Удвоение заключается в разделении системы собственного “я” на две независимо функционирующие целостности. Разделение происходит потому, что в определенный момент член культовой или террористической группы сталкивается с тем фактом, что его новое поведение несовместимо с докультовым (дотеррористическим) “я“. Поведение, требуемое и вознаграждаемое тоталитарной группой, настолько отличается от “старого “я”, что обычной психологической защиты (рационализации, вытеснения и т. п.) недостаточно для жизненного функционирования. Все мысли, убеждения, действия, чувства и роли, связанные с пребыванием в деструктивном культе, организуются в независимую систему, частичное “я”, которое полностью согласуется с требованиями данной группы, но происходит это не по свободному выбору личности, а как инстинктивная реакция самосохранения в почти невыносимых -- психологически -- условиях. Новое частичное “я” действует как целостное “я”, устраняя внутренние психологические конфликты. В Аушвице врач мог через удвоение не только убивать и осуществлять вклад в убийство, но и молча организовывать в интересах этого зловещего процесса всю структуру своего “я”, все аспекты своего поведения.
