Карл Густав Юнг: аналитическая теория личности
p align="left">В европейской мифологии на примерах предательства или поражения героя тема ритуальной жертвы рассматривается более специфично, а именно, как наказание за высокомерие. Но Виннебаго, как и Навахо не идут столь далеко. Хотя Близнецы и нагрешили, за что получили наказание в виде смерти, они сами оказались настолько напуганными своим безответственным могуществом, что согласились жить в состоянии постоянного покоя: конфликтующие стороны человеческой природы вновь пришли к равновесию.Описание четырех типов героя достаточно ясно демонстрирует паттерн (модель) поведения, возникающий как в исторических мифах, так и в героических сноведениях современного человека.Обычно мифологический герой выигрывает свое сражение против чудовища. Но существуют и другие мифы о герое, в которых последний уступает чудовищу. Известным примером этого является библейская история об Ионе и ките, в которой герой проглочен морским чудовищем, тащащим Иону в плавание по ночному морю с запада на восток. Последнее обстоятельство символизирует воображаемый переход солнца от заката до рассвета. Герой погружается во тьму, представляющую своего рода смерть.
Сражение между героем и драконом представляет более активную форму этого мифа, и оно более ясно показывает архетипическую тематику триумфа эго над регрессивными тенденциями. Для большенства людей темная или негативная сторона их личности остается бессознательной. Герой же, напротив , должен осознавать, что тень существует и что из нее можно извлечь силу. Он должен найти общий язык с разрушительными силами, если хочет стать достаточно сильным и внушающим страх, чтобы победить дракона. То есть эго может праздновать победу лишь после того, как оно овладеет и ассимилирует саму тень.
В обществе европейского типа девочки разделяют интерес к мужским мифам о герое, потому что, как и мальчики, они также должны развить надежную и прочную эго-идентичность и приобретать знания. Но существует еще и более древний слой разумной жизни, который, по всей видимости, выходит на поверхность в их чувствах с целью обратить девочек в женщин, а не в копию мужчин. Когда такое древнее содержание психического начинает заявлять о своем поведении, современная молодая девушка или женщина может его подвить, поскольку оно угрожает отрезать ее от эмансипированной дружбы и возможности десексуализированного состязания с мужчинами, что стало возможным в нынешних условиях жизни.
Это подавление может протекать столь успешно, что какое-то время девушка способна поддерживать идентификацию с мужскими интеллектуальными целями, которые она усвоела в школе. Даже когда она выходит замуж, то сохраняет некоторую иллюзию свободы, несмотря на показной акт подчинения архетипу брака с его подразумеваемым предписанием становиться матерью. И так уж получается, что сегодня мы достаточно часто наблюдаем, как этот конфликт заставляет молодую женщину вновь обнаруживать свою похороненную женственность, но уже в болезненной форме. По мере того, как Она лучше узнает себя, она понимает, что для мужчины (или для маскулинно натренированного разума у женщины) жизнь представляется чем-то вроде крепости, которую необходимо взять приступом, реализовав свою героическую волю; но для женщины ощущение правоты в жизни наилучшим образом реализуется в процессе утраты иллюзий и чувственного пробуждения.
Универсальный миф, выражающий подобный вид пробуждения, содержится в сказке «Красавица и Чудовище»; русский вариант «Аленький цветочек». История повествует о том, как Красавица, младшая из четырех дочерей, была любимицей у отца из-за своего бескорыстного нрава. Она просит у отца всего лишь белую розу, тогда как другие дочери требуют гораздо более дорогих подарков, и при этом осознает лишь внутреннюю искренность своего чувства. Она не подозревает, что подвергает жизнь отца опасности, а вместе с этим и свои идеальные отношения с ним. Отец похитил белую розу из роскошного сада, принадлежащего Зверю. Зверь страшно разгневан и требует, чтобы отец в течение трех месяцев пришел с повинной для понесения наказания, скорей всего смерти. Позволив отцу вернуться домой и дав ему отсрочку наказания, Зверь играет явно не свойственную ему роль, - он даже предлагает послать и сундук с золотом вслед за возвращающимся домой отцом. Зверь выглядит одновременно жестоким и добрым, об этом говорит и сам отец. Крвсавица настоятельно просит понести наказание вместо отца и по истечении трех месяцев отправляется к Зверю в его роскошный замок. Там ей предоставлена роскошная комната, в которой она живет без всяких хлопот и страха, исключая случайные посещения ее Зверем, появляющимся с одной постоянной просьбой: выйти за него замуж. Она всякий раз отказывает. Как-то раз, глядя в волшебное зеркало и увидев, что ее отец лежит больной, она просит зверя позволить ей вернуться домой и ухаживать за отцом, обещая вернуться через неделю. Зверь разрешает ей отлучиться на неделю, но говорит, что умрет, если она его бросит. Дома ее лучезарное присутствие доставляет радость отцу и зависть сестрам, замыслившим заговор с целью задержать Красавицу дольше оговоренного со Зверем срока. В какой-то момент Красавица видит сон, в котором Зверь в отчаянии умирает. Она осознает, что перебрала отпущенное ей время и возвращается с желанием воскресить Зверя к жизни. Она встречает совершенно забытого умирающего безобразного Зверя и начинает ухаживать за ним. Зверь рассказывает, что тоже не может жить без нее, но теперь он умирает счастливым, поскольку она вернулась. Красавица осознает, что тоже не может жить без Зверя, поскольку влюбилась в него без памяти. Она говорит ему об этом и обещает стать его женой, если только он не умрет. В этот момент замок наполняется сиянием света и звуками музыки, а Зверь тотчас же исчезает. На его месте появляется прекрасный принц, который говорит Красавице, что он был заколдован ведьмой и превращен в Зверя. Заклятие действовало до тех пор, пока красивая девушка не полюбила Зверя за его доброту.
В этой истории, если раскрыть ее символизм, видно, что Красавицей может быть быть любая молодая девушка или женщина, обретшая тесную эмоциональную связь со своим отцом, благодаря своей духовной природе. Ее доброта и великодушие символизируются просьбой о белой розе, но в существенном повороте значения ее бессознательное намерение заключается в стремлении отдать себя и своего отца во власть принципа, выражающего не только великодушие и доброту, но жестокость и доброту вместе. Иначе это выглядит так, как если бы она стремилась избавиться от любви, поддерживая свою исключительную целомудренную и нереальную установку. Научившись любить Зверя, она пробуждается к силе человеческой любви, скрытой и животной (и поэтому несовершенной), но подлинно эротической форме. Можно предположить, что это есть пробуждение ее подлинной функции связующего родственного начала, позволяющего ей принять эротический компонент первоначального желания, подавленного из-за страха инцеста. Оставив своего отца, она должна была принять, так сказать, страх инцеста, позволив себе жить с его присутствием в своей фантазии до тех пор, пока не узнала животного человека и не обнаружила свою собственную подлинную реакцию на него, как женщина. Этим путем она избавила себя и свой образ мужского от сил подавления, осознав свою способность доверять любви, как чему-то, что объединяет дух и природу в наилучшем смысле этих слов.
3.2 Архетип посвящения
В психологическом смысле образ героя не следует рассматривать как идентичный самому эго. Лучше всего его представить как символическое средство, с помощью которого эго отделяет себя от архетипов, внесенных родительскими образами из раннего детства. Юнг предположил, что любое человеческое существо изначально обладает чувством целостности, мощным и полным ощущением Самости. И уже из Самости - психической целостности - появляется индивидуализированное эго-сознание в форме подрастающего индивида.
В работах Юнга и его последователей началось документирование серий событий, с помощью которых на этапе перехода от младенчества к детству и далее подростковому периоду возникает индивидуальное эго. Это возникновение никак не может всецело пройти без серьезного ущерба для изначального чувства целостности. И эго должно постоянно возвращаться к восстановлению своих отношений с Самостью с тем, чтобы поддерживать состояние психического благополучия.
Древняя история и ритуалы современных первобытных общин дают нам богатый материал о мифах и ритуалах инициации, в которых молодые юноши и девушки отлучаются от своих родителей и принудительно делаются членами своего клана или племени. Но в производстве подобного разрыва с миром детства наносится ущерб изначальному родительскому архетипу, и этот ущерб должен быть по возможности максимально смягчен или нейтрализован исцеляющим процессом ассимиляции в жизнь группы.
В племенных сообществах такой «церемонией» является ритуал инициации (посвящения), который наиболее эффективно разрешает проблему. Этот ритуал уводит новообращенного к глубочайшим уровням первоначальной тожественности мать-ребенок или идентичности эго-Самость, принуждая его, таким образом, пережить символическую смерть. Другими словами, его идентичность оказывается временно разорванной на части, расчлененной или растворенной в коллективном бессознательном. Из этого состояния он затем церемониально избавляется ритуалом нового рождения.
Ритуал, реализуемый в племенных группах или в более сложных общественных образованиях, неизменно содержит в себе обряд смерти и возрождения, обеспечивающий новообращаемому «прохождение» из одной стадии в другую, будь это путь из раннего детства в юношество или же из ранней юности в позднюю и далее в зрелость.
Посвятительные обряды не ограничиваются, конечно, психологией юности. Каждая новая фаза развития на протяжении всей жизни индивида сопровождается повторением первоначального конфликта между требованиями Самости и претензиями эго. Фактически наиболее остро этот конфликт может возникать на этапе перехода от ранней зрелости к среднему возрасту. Переход от среднего возраста к пожилому также вновь создает потребность в утверждении различия между эго и всеобщим психическим; герой получает свой последний призыв действовать в защиту эго-сознания против приближающегося распада жизни и смерти. Новопосвящаемый в обряд инициации призывается оставить волевое устремление и всякое иное желание и полностью подчиниться неизбежности сурового испытания. Он должен быть добровольно готов пережить это испытанте без всякой надежды на успех. Фактически, он должен быть готов умереть; и хотя символически его суровое испытание может быть сравнительно легким или мучительным, сама цель всегда остается той же самой; создать символическое настроение смерти, из которого может возникнуть символическое настроение возрождения.
