Статья: Пасхальный рассказ как жанр русской литературы
Статья: Пасхальный рассказ как жанр русской литературы
Захаров В. Н.
Христианство оказало глубокое воздействие на мировую литературу. Во многих произведениях нашли свое художественное воплощение и события Священной истории, и память о них — церковные праздники. Их перечень различен у православных, католиков, протестантов; кроме общехристианских — у многих народов есть свои святые, и храмы, и праздники в их честь, но у всех есть Рождество, Пасха, Троица, Вознесение.
В западных христианских церквах главным праздником стало Рождество, в Православии — Пасха. Литературное значение Рождества давно признано и писателями, и читателями: есть свой круг авторов и есть жанр "рождественского рассказа". У нас его часто смешивают со "святочным рассказом", хотя очевидно, что это не одно и то же, тем более что исконно западноевропейский "рождественский рассказ" и русский "святочный рассказ" говорят о разном: один — о христианских заповедях и добродетелях, другой — об испытании человека Злым Духом. Хронологическое совпадение — а оба жанра приурочены к Рождеству — имело свои последствия: русский святочный рассказ усвоил кое-что из "рождественского", но их национальная и конфессиональная почва различна.
Так же и Пасха, праздник в честь воскресения Христа из мертвых. В Православии — это праздник праздников, торжество из торжеств.
Многим памятны слова Гоголя о том, как по-разному празднуется "Светлое воскресение" у нас и в "чужой стороне":"В русском человеке есть особенное участие к празднику Светлого Воскресения. Он это чувствует живее, если ему случится быть в чужой земле. Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней, — те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье в лицах, — он чувствует грусть и обращается невольно к России". Впрочем, взгляд сатирика трезв, и, не раз подмечая признаки суетливого честолюбия и тщеславия, Гоголь отмечает: "День этот есть тот святой день, в который празднует святое, небесное свое братство все человечество до единого, не исключив из него человека". Многое из сказанного тогда Гоголем, в том числе и то, что сказано в назидание русскому человеку девятнадцатого столетия, сегодня звучит как утешение — и нам остались вопросы и ответы русского гения:
"Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к одному другому, кроме русского? Что, значит, в самом деле, что самый праздник исчез, а видимые признаки его так ясно носятся по лицу земли нашей: раздаются слова: ’’Христос воскрес!" — и поцелуй, и всякий раз также торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гудят и гудут по сей земле, точно как бы будят нас! Где носятся так очевидно признаки, там не даром носятся; где будят, там разбудят. Не умирают те обычаи, которым определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе. Померкают временно, умирают в пустых и выветрившихся толпах, но воскресают с новой силой в избранных, затем, чтобы в сильнейшем свете от них разлиться по всему миру. Не умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее — праздник Светлого Воскресения воспразднуется, как следует, прежде у нас, чем у других народов! На чем основываясь, на каких опираясь данных, заключенных в сердцах наших, можем сказать это? Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? никого мы не лучше, а жизни еще неустроенней и беспорядочней всех их. ’’Хуже мы всех прочих", — вот что мы должны всегда говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам пророчит это".
И Гоголь объясняет смысл своего пророчества:
"Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа — доказательство тому уже то, что без меча пришел к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама собой Его слово; что есть уже начало братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратание людей было у нас родней даже и кровного братства; что еще нет у нас непримиримой ненависти сословия противу сословия и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей и братской любви между ними; что есть, наконец, у нас отвага, никому несродная, и если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды — все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия — один человек. Вот на чем основываясь, можно сказать, что праздник Воскресения Христова воспразднуется прежде у нас, чем у других. И твердо говорит мне это душа моя; и это не мысль выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются. Внушеньем Божьим порождаются они разом в сердцах многих людей, друг друга не видавших, живущих на разных концах земли, и в одно время, как бы из одних уст, изглашаются. Знаю я твердо, что не один человек в России, хотя я его и не знаю, твердо верит тому и говорит: "У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресение Христово!"".
Гоголю как никому другому удалось связать Пасху с национальным характером русского народа, прошлой и будущей историей России. Он определил эстетическое значение этого праздника в русской жизни и тем самым предопределил его возможный художественный смысл в русской литературе.
Пасха получала разное художественное значение в русской литературе. Поэты чаще всего писали и рассуждали о последних событиях земной жизни Христа, обращались к темам и образам четырех Евангелий. Существует огромная, во многом пока не собранная поэтическая антология пасхальных стихотворений, в создании которой участвовали почти все русские поэты. С этой точки зрения русская поэзия еще не прочитана. Многое не переиздавалось в советские времена, но многое и не узнано. Так, пасхальный смысл имеет стихотворение Ф. Тютчева "Святая ночь на небосклон взошла", в котором речь идет не об одиночестве, а о богооставленности человека в ночь, когда умер Бог, —
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он —
Упразднен ум и мысль осиротела —
В. душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела...
Часто Пасха была условной весенней датой: без указания на конкретный год переходящий праздник не мог быть точной датой. Иногда это примета православного быта русского человека, его образа жизни. Однако духовная природа этого великого христианского праздника такова, что уже само обращение к нему писателей в своем творчестве зачастую увлекало их на решение таких задач, которые были бы достойны этого праздника. И условной дате, и описанию праздника придавалось иное более серьезное и глубокое, подчас символическое значение.
Конечно же, не случайно "Выбранные места из переписки с друзьями" Гоголя завершаются главой "Светлое воскресение" — это финальное обобщение смысла непонятой и отвергнутой книги Гоголя. Второй том "Мертвых душ" горел дважды — дважды писатель отверг написанное, посчитав, что он не справился с продолжением своей "поэмы". Вполне возможно, что так и было: ему не удалось воскресить "мертвые души" своих героев; но идея воскрешения русского человека и России стала пасхальным сюжетом его "Выбранных мест". Художественная сверхзадача второго тома "Мертвых душ" была решена в проповеднической публицистике "Выбранных мест из переписки с друзьями".
Пасха стала ключевыми эпизодами в произведениях одного из многих критиков великой книги Гоголя — у Достоевского. Правда, за этим проникновением в православный смысл Пасхи стоял каторжный духовный опыт писателя, о котором он поведал в "Записках из Мертвого Дома". Символическое значение праздника возникает в романах "Униженные и оскорбленные", "Преступление и наказание", "Идиот", "Подросток" и "Братья Карамазовы".
Не случайно и то, что раскаяние охватило Порфирия Владимирыча (Иудушку) Головлева в конце Страстной недели. "Совесть пробудилась, но бесплодно" , — заметил по этому поводу автор. Прозрение вывело "истого идолопоклонника", каким был в своей вере Порфирий Владимирыч, в Великую Субботу на дорогу, "на могилку к покойнице матушке проситься". Наутро возле дороги нашли "закоченевший труп головлевского барина": Светлое Воскресение не наступило — воскрешения героя не произошло.
Пасха сохраняла свой христианский смысл даже при сложных отношениях писателя с церковью. Л. Толстой в "Исповеди" откровенно поведал свои сомнения насчет веры и открыл читателю свой конфликт с православной церковью. Как и многие люди его круга, он был равнодушен к церковной жизни, исполнял обряды православной церкви, не вникая в их сокровенный смысл. Рассказывая о своих чувствах по поводу "празднования главных праздников", Толстой писал: "Помнить день субботний, т. е. посвятить один день на обращение Богу, мне было понятно. Но главный праздник был воспоминание о событии воскресения, действительность которого я не мог себе представить и понять. И этим именем воскресенья назывался еженедельно празднуемый день. И в эти дни совершалось таинство евхаристии, которое было мне совершенно непонятно. Остальные все двенадцать праздников, кроме Рождества, были воспоминания о чудесах, о том, о чем я старался не думать, чтобы не отрицать: Вознесенье, Пятидесятница, Богоявленье, Покров и т. д. При праздновании этих праздников, чувствуя, что приписывается важность тому самому, что для меня составляет самую обратную важность, я или придумывал успокоивавшие меня объяснения, или закрывал глаза, чтобы не видать того, что соблазняет меня" .
Эти сомнения и отпадение писателя от Церкви нашли свое выражение в концепции ряда его произведений. Например, в романе "Воскресение" постыдный грех с Катюшей Масловой Нехлюдов совершил именно на Пасху — праздник не остановил его и не просветлил его душу. Евгений Иртенев женился на Красную горку и "начинает новую жизнь", но позже через два года в Троицу он почувствовал, как "вдруг страстная похоть обожгла его, как рукой хватила за сердце", сделав жизнь невыносимой мукой (повесть "Дьявол"). Монашеское служение не уберегло отца Сергия от падения в праздник Преполовения (повесть "Отец Сергий").
В то же время и название, и сюжет романа "Воскресение" безусловно пасхальны. "Знание веры", которое Толстой искал и обрел от мужика, проявилось во многих его произведениях (в том числе и в рассказе "После бала"), и это было выражением дорогого ему народного христианского взгляда на мир, Россию, человека. Став внецерковным человеком, Л. Толстой остался все же христианином.
Замечательны пасхальные эпизоды в удивительной книге И. Шмелева "Лето Господне", в гениальном поэтическом цикле романа Б. Пастернака "Доктор Живаго" ("Чудо", "Дурные дни", две "Магдалины", "Гефсиманский сад").
Пасха дала русской литературе больше чем образы, мотивы, сюжеты, эпизоды — она дала жанр пасхального рассказа.
Судя по всему, жанр возник спонтанно — и у него было много начал. Пасхальный рассказ был неизбежен в русской литературе.
Одним из первых провозвестников этого жанра был А. С. Хомяков, который, как установил это В. А. Кошелев, в 1844 году перевел на русский язык "Рождественскую песнь в прозе" Чарльза Диккенса и издал анонимно под новым характерным заглавием "Светлое Христово Воскресенье. Повесть для детей", перевод имел успех и был дважды переиздан в журналах в следующем году .
В английской литературе "Рождественская песнь в прозе" Диккенса дала жанр "рождественского рассказа" . В русской литературе "Рождественская песнь в прозе" создала некоторые жанровые затруднения переводчиков: первый перевод вышел в журнале "Репертуар и Пантеон" и назывался "Святочные видения" — неизвестный русской литературе жанр был отнесен к "святочным рассказам"; Хомяков вышел из затруднения иначе — он создал новый в русской литературе жанр пасхальной повести.
Сохранив многое от оригинала, Хомяков сделал английскую "Рождественскую песнь в прозе" русской: перенес место действия в Россию, дал героям русские имена, подробно разработал русский "колорит", но главное — заменил Рождество Пасхой, что изменило смысл повести. Как отмечает В. А. Кошелев, "Пасха, праздник искупления, предрасположена к морали гораздо больше, чем Рождество". Пасхальное время, говоря словами переложения Хомякова, "связано со всем, что есть святого в нашей вере. Это одно время в круглом году, когда каждый готов открыть другому всю свою душу, когда недруги готовы снова подать друг другу руку и забыть все прошедшее и когда все люди, высшие и низшие, равно чувствуют себя братьями в одном общем светлом торжестве!" ; когда "нет той христианской души на земле, которая бы не радовалась и не приветствовала своего воскресшего Спасителя". После чудесного перерождения скряга Петр Скруг замечает, "что его душа теперь несла в себе светлую радушную улыбку и кроткое любящее чувство ко всему, что только дышит и движется на великом Божьем мире".
Замена Рождества на Пасху преобразила жанр: английская "A Christinas carol in prose" стала русской пасхальной повестью "Светлое Христово Воскресенье", в которой герои живут не только в Петербурге и в России, но и в православном мире русской жизни: радостно празднуют Пасху, красят яйца, разговляются пасхальным куличом, христуются — а те, кому только сейчас открывается истинный духовный смыл праздника, уже не могут не жить по-христиански.
Провозвестником жанра пасхального рассказа был и Достоевский, у которого этот жанр возник в пасхальных эпизодах его романов. Впервые он представлен рассказом Нелли в "Униженных и оскорбленных", затем первым сном Раскольникова об избиении и убиении "лошадки", эпизодом предсмертного сна Свидригайлова о девочке-самоубийце, рассказом Макара Долгорукого о купце Скотобойникове, "Мужиком Мареем" из "Дневника писателя", рассказами из "Жития старца Зосимы" в "Братьях Карамазовых" . Некоторые из названных выше эпизодов являются самостоятельными проявлениями жанра.
Нелли в "Униженных и оскорбленных" рассказывает историю вражды и гибели непримиримых в ссоре ее родных накануне Пасхи, укоряя другого непримиримого в своих обидах старика Ихменева словами: "Послезавтра Христос воскрес, все целуются и обнимаются, все мирятся, все вины прощаются... Я ведь знаю... Только вы один, вы... у! жестокий! Подите прочь!". В романе этот эпизод представлен в форме диалога. Позже, в 1879 году, Достоевский извлек его и переделал в рассказ для чтения на литературном вечере. Для этого он перевел диалог в монолог, и эпизод в романе предстал во время чтения самостоятельным жанром, в данном случае пасхальным рассказом.
Как самостоятельный жанр выделен в романе "Подросток" рассказ Макара Долгорукого о спасении души изверга и великого грешника купца Скотобойникова, причем этот пасхальный рассказ представлен автором романа с такими характеристиками рассказчика, из которых следует, что Макар Долгорукий "несколько художник, много своих слов, но есть и не свои. Несколько хром в логическом изложении, подчас отвлеченен; с порывами сентиментальности, но совершенно народной, или, лучше сказать, с порывами того самого общенародного умиления, которое так широко вносит народ наш в свое религиозное чувство", в его рассказах есть "чистосердечие и незлобивость", "нравоучения какого-нибудь или общего направления нельзя было выжать, разве то, что все более или менее умилительны". Это характерные стилистические признаки поэтики не только данного пасхального рассказа или пасхальных рассказов Достоевского (аналогично поданы, в частности, пасхальные рассказы старца Зосимы о брате Маркеле и "таинственном посетителе" в "Братьях Карамазовых"), но и жанра вообще. Одно из высших проявлений жанра пасхального рассказа — "Мужик Марей" из "Дневника писателя".
Пасхальный рассказ связан с праздниками всего Пасхального цикла от Великого поста до Троицы и Духова дня, а это прежде всего — назову главные — Великий пост, Страстная и Святая недели, Пасха, Вознесение, Троица, Духов день. Пасхальный рассказ назидателен — он учит добру и Христовой любви; он призван напомнить читателю евангельские истины. Его сюжеты — "духовное проникновение", "нравственное перерождение человека", прощение во имя спасения души, воскрешение "мертвых душ", "восстановление" человека. Два из трех названных признаков обязательны: приуроченность времени действия к Пасхальному циклу праздников и "душеспасительное" содержание. Иначе без этих ограничений если не все, то многое в русской литературе окажется пасхальным. Оба жанровых критерия важны не сами по себе, а в их взаимосвязи. Немало рассказов, приуроченных к Пасхе, не являются пасхальными именно по своему содержанию.
История пасхального рассказа пока не написана, но с 80-х годов XIX века пасхальный рассказ встречается практически у всех сколько-нибудь значительных рассказчиков.
В это время пасхальный рассказ стал массовым жанром газетно-журнальной беллетристики. Редакторы заказывали для пасхальных номеров своих изданий стихи и рассказы — авторы в меру своих возможностей и способностей откликались на эти просьбы . Это обычный повод появления большинства пасхальных рассказов. Многое в этой беллетристике осталось и останется невостребованным. Впрочем, кое-что по разным историко-литературным обстоятельствам попадает в современные издания.
Пасхальные рассказы Н. Лейкина понравились А. Чехову, который писал автору: "Особенно врезался в мою память один рассказ, где купцы с пасхальной заутрени приходят. Я захлебывался, читая его. Мне так знакомы эти ребята, опаздывающие с куличом, и хозяйская дочка, и праздничный "сам", и сама заутреня... Не помню только, в какой это книжке... В этой же книжке, кстати сказать, есть фраза, которая врезалась в мою память: "Тургеневы разные бывают", — фраза, сказанная продавцом фотографий". Последние слова письма относятся к рассказу "Птица", действие которого происходит в Вербную неделю; общие рассуждения вызваны другим рассказом "После Светлой заутрени". Православные праздники становятся у Н. Лейкина поводом для бытовых зарисовок, раскрывающих юмористическое несоответствие современных нравов и христианских заповедей, что вполне понятно, если учесть, что Пасха 1879 года, когда рассказы были написаны, отмечалась 1 апреля.
Сам А. Чехов, откликаясь на просьбу А. С. Суворина, обещал 18 марта 1887 года: "Пасхальный рассказ постараюсь прислать". Чехов не успел написать к пасхальному номеру "Нового времени" (Пасха приходилась на 5 апреля), но две недели спустя был опубликован рассказ "Миряне", позже переименованный в "Письмо". Рассказ в полной мере удовлетворяет концепции жанра. Христово Воскресение бросает новый свет на житейские неурядицы дьякона Любимова и отца Афанасия; прощение и умиротворение разливается в их душах — жизнь оказывается милосерднее гневного обличительного письма, которое было написано под диктовку благочинного отца Федора Орлова. В конце концов дьякон задумался о том, чему призван пасхальный рассказ:"Думалось одно лишь хорошее, теплое грустное, о чем можно думать, не утомляясь, хоть всю жизнь".
Чехов живо откликнулся на Пасху 1887 года: кроме "Письма" написал рассказ о бестолковой обывательской жизни в Прощеное воскресение ("Накануне поста"); если бы не время действия (март), то мог бы вполне показаться "святочным" рассказ "Недоброе дело"; пробуждается живое и трогательное христианское чувство в душе ребенка в рассказе "На Страстной неделе"; юмористически разрешается "спиритическая" загадка ежегодных росписей некоего Федюкова в пасхальном подписном листе (рассказ "Тайна"). От того, что арендатор Максим Торчаков послушался злую жену, не исполнил православный обычай и не разговелся пасхальным куличом с больным казаком, его семейная жизнь пошла под откос (рассказ "Казак").
Годом раньше писал для пасхального номера "Русских ведомостей" Н. Щедрин, но не успел, и его предание "Христова ночь" появилось в сентябре 1876 года. В комментариях к советскому собранию сочинений сатирика сказано: "В "Христовой ночи", посвященной моральным проблемам, Салтыков использует евангельские мифы и форму христианской проповеди. <...> Салтыкову не чужда была мысль о воздействии на совесть эксплуататоров, вместе с тем он не разделял концепций о возможности достижения социального равенства путем их морального исправления". Это достаточно неуклюжая попытка отретушировать творческий и духовный портрет названного революционным демократом великого сатирика, который прежде всего был русским православным человеком и в этом пасхальном рассказе представил вдохновенно и поэтично свои и народные чаяния, связанные с Христовым Воскресением.
Н. Лесков предпочитал писать "святочные", иногда "рождественские" рассказы, но и у него есть пасхальный рассказ "Фигура" (1889), в котором поведано об одном киевском чудаке, крестьянине с виду, а прежде офицере. Когда-то в Светлое Воскресение он, вопреки сословной морали, поступил по-христиански: простил обидчика из нижних чинов. Этого отсутствия "дворянской гордости" ему не простили ни начальство, ни сослуживцы. Что стало с ним после исключения из военной службы, известно читателю: битый офицер "опростился" — стал подгородным киевским землепашцем.
В это время пасхальный рассказ уже признавался как жанр, о чем свидетельствует не только серьезная, но и полемическая его интерпретация. Так, в 1895 году редакция "Самарской газеты" обратилась через М. Горького к В. Короленко с просьбой прислать пасхальный рассказ. Короленко не смог выполнить заказ, как он объяснял, из-за того, что "сильно занят уже начатыми работами и вообще пасхальных рассказов давно как-то не писал".
Вместо Короленко заказ исполнил Горький, написавший для пасхального номера "Самарской газеты" рассказ "На плотах". Он назван в подзаголовке "пасхальным рассказом", хотя, по сути дела, это антипасхальный рассказ, в котором все дано наоборот: язычество торжествует над христианством, снохач Силан Петров возвеличен, христианский аскетизм его болезненного сына Митрия осмеян и отвергнут, сильный прав, слабый повержен, и во всем проступает упоение автора ницшеанскими идеями, а разрешается греховный конфликт "молитвенным" пожеланием не любви, а смерти ближнему. В такой полемической трактовке христианской морали уже обозначен будущий путаный духовный путь творца советской литературы и социалистического реализма М. Горького, его конфликт с вековыми традициями русской литературы. Примечательно, что рассказ "Ha плотах" был осужден многими рецензентами в прижизненной критике.
Пасхальный рассказ может быть обращен к любому празднику Пасхального цикла. Независимо от того, к какому дню пасхального календаря приурочено время действия рассказов (впрочем, здесь есть свои нюансы), "пасхальные" идеи и проблематика остаются общими, неизменными, и в них выражается содержательная сущность жанра.
При явном равнодушии к церковным праздникам пасхальный рассказ написал Л. Толстой. Это его хрестоматийный рассказ "После бала". Напомню, что бал в этом рассказе случился в последний день масленицы — в Прощеное воскресение, накануне Великого Поста, который начинается Чистым понедельником. То, что произошло после бала, глубоко оскорбляет нравственное чувство героя, который был влюблен и разлюбил, хотел жениться и не женился, мечтал пойти на военную службу и нигде не служил. Неизбежность этого конфликта задана православным календарем. То, чему стал свидетелем герой рассказа, происходит не по-христиански: "братцы" не милосердствовали — кто по приказу, кто по своей воле. Рассказ не только раскрывает нравственный конфликт героя и нехристианской власти, от имени которой вершатся дурные дела, но и устанавливает нравственный закон в споре, "что хорошо, что дурно".
В рассказе И. Бунина "Чистый понедельник" любовь, расцвет которой пришелся на первый день Великого Поста, греховна в глазах религиозной героини, вскоре скрывшейся от возлюбленного и соблазнов мирской жизни в монастырь. И все же в этой любви и неожиданном разрыве осталась своя тайна, которая обнаружилась и тут же исчезла, когда под Новый год во время крестного хода былые любовники на мгновение встретились глазами. И подсказка к разгадке этой тайны (воспоминание героя о "незабвенном" Чистом понедельнике) снова возвращает нас к названию рассказа и к православному календарю, к глубинным основам русской народной жизни.
В рассказах "Студент" и "Архиерей" Чехов напомнил читателю о Христе, о смысле истории и смысле жизни человека. В них ясно выражены общие для пасхального рассказа умиление и упование на народную веру и русское Православие.
Есть это настроение и в других пасхальных рассказах. Так, в рассказе И. Бунина "На чужой стороне" Светлая ночь застает мужиков на вокзале и сколь трогательны они в своем скромном и тихом благоговении перед праздником. В другом рассказе "Весенний вечер" мужик убил и ограбил нищего на Фоминой неделе и сам ужаснулся своему преступлению, настолько все случившееся оказалось бессмысленным и противоестественным.
Среди бунинских пасхальных рассказов есть и знаменитое "Легкое дыхание", действие которого в начале и в конце происходит на кладбище в апреле, где "над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий". В крест вделан медальон, "а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами". В финале рассказа в те же апрельские дни "каждое воскресенье, после обедни, по Соборной улице" на эту могилу идет маленькая женщина, классная дама Оли Мещерской. Что такое апрельские воскресенья, хорошо известно русскому человеку: это время пасхальных праздников, которые идут своей вечно повторяющейся чередой от Великого Поста до Троицы. Кроме того, пасхальные праздники тесным образом связаны с поминовением умерших. И этот православный календарь вносит новый художественный смысл в то, что случилось с Олей Мещерской и как ее смерть отозвалась среди людей, почему на ее могилу ходит классная дама, знающая тайну "легкого дыхания" Оли Мещерской.
Пасхальные рассказы широко представлены в русской литературе. Ему отдали дань творческого увлечения такие русские писатели, как Ф. Достоевский, Л. Толстой, Н. Лесков, А. Чехов, Л. Андреев, А. Куприн, Ф. Сологуб, И. Шмелев, К. Коровин, И. Бунин и многие другие. Среди пасхальных рассказов есть признанные шедевры русской и мировой литературы: "Мужик Марей" Ф. Достоевского, "После бала" Л. Толстого, "Студент" и "Архиерей" А. Чехова, "Легкое дыхание" И. Бунина.
Как жанр пасхальный рассказ един, но это единство многообразия: сохраняя жанровую сущность неизменной, каждый автор мог выразить в пасхальном рассказе свое, задушевное. И каждый проявил в этом жанре свою меру таланта и литературного мастерства.
У пасхального рассказа славное прошлое в русской литературе. По понятным причинам он исчез из советской литературы, но остался и долго держался в литературе русского зарубежья. Сегодня у него почти нет настоящего. Возможно ли будущее — зависит от нас. Возродится Россия, воскреснет православный мир русской жизни — вернется и этот жанр.
