Реферат: Тихомиров, о нём. Эсхатологический выбор Льва Тихомирова
Реферат: Тихомиров, о нём. Эсхатологический выбор Льва Тихомирова
Владимир Карпец, Москва
...Истинное «изменение парадигмы» взглядов произошло у Тихомирова не тогда, когда он от революции повернулся к монархии (и Православию), а тогда, когда Лев Александрович, отбросив и народовольчество, и монархизм, по сути пришел к экуменическому «христианству вообще» (а следовательно, к своеобразной русской эсхатологической версии христианской демократии [О повести «В последние дни»]
В настоящее время имя Льва Александровича Тихомирова (1852-1923) уже достаточно широко известно читателю. Опубликованы все его основные труды, в числе которых фундаментальные – «Монархическая государственность» (1905) и «Религиозно-философские основы истории» (1918). Безусловно, наиболее выдающейся частью наследия мыслителя является его государственно-правовое учение, помимо «Монархической государственности» изложенное в работах «Единоличная власть как принцип государственного строения» (1897), «Демократия либеральная и социальная» (1896), «Представительство народа при Верховной власти» (1910), «Правая перестройка конституции» (1911) и др. В этих работах, а также и во многочисленных иных, посвященных экономике («Земля и фабрика»), церковным вопросам («Личность, общество и Церковь») и т.д., Тихомиров формулирует и раскрывает христианское понимание социальных явлений, прежде всего государства и права, причем делает это на высочайшем научном и философском уровне, не только не ниже, но и во многом выше его европейских коллег, стоящих на либерально-светских позициях и ныне широко известных и изучаемых. До сих пор господствующая недооценка вклада Тихомирова в эту область знаний (в учебных курсах по истории политических и правовых учений он едва ли даже упоминается, и то в общем списке) связана только с тем, что современная постсоветская теория, «сменившая вехи» «от марксизма к либерализму» по-прежнему стоит все на тех же иллюминатско-просветительских и прогрессистских основаниях, частным проявлением которых был марксизм. Тихомировская доктрина органическо-волевого единства власти, включающая в себя развернутую критику агрессивных мнимостей вроде «правового государства» или «разделения властей», не только не потеряла значения, но, напротив, приобрела его именно сейчас, на рубеже нового, уже не только послесоветского, но и со всей очевидностью, последемократического столетия. Тихомиров – это «третий путь» в науке о государстве и праве. Он стоит в одном ряду с такими авторитетами, как, например, Карл Шмидт или Николай Алексеев, при всем разнопонимании многих вопросов у каждого из троих.
Однако не меньший (если не больший), нежели сугубо специальный, интерес представляет такая черта тихомировского творчества, как его глубочайшая, в значительной степени приближения к абсолютной, экзистенциальность. Каждая объемная работа мыслителя была для него радикальным выбором, жизненным поступком, меняющим внутренние и внешние обстоятельства. Более того, в судьбе Льва Александровича как в некоем сгустке нашла выражение вся историческая судьба России, и именно его, а никак не графа Толстого следовало бы назвать зеркалом, но даже не русской революции, а русской истории. Крупнейший теоретик монархии начинал как революционер, член ЦК партии «Народная воля», участвовавшей в подготовке убийства Александра П. Первый труд Тихомирова, написанный еще в 70-е годы, посвящен Пугачеву; Льва Александровича всегда привлекал элемент стихийной вольности в русской жизни (никак не соотносимой с либерально-правовой демократией); уже позже, в «Монархической государственности» он напишет, что русский человек по природе или анархист или монархист, а третьего не дано. Тихомиров-народоволец никуда не делся, он жил в Тихомирове-монархисте, просто низшее начало с обретением веры заняло иерархически подобающее ему место. Кстати, знаменитая статья Михаила Бакунина «Романов, Пестель или Пугачев», в которой теоретик анархизма прямо говорит о предпочтительности для России «земского царя», во многом предваряет политические идеи Тихомирова. И это не случайно. Всю дальнейшую жизнь Лев Александрович будет искать синтез взаимоисключающих начал и даже найдет его в созданной им модели корпоративно-профессиональной, по аналогии с сословно-представительной, монархии, но идеи эти не окажутся востребованными ни кадетским, ни правым станом, ни Верховной властью. Мы должны отчетливо понимать, что поворот Тихомирова от революции к монархизму – это не конъюнктурный поступок и не ренегатство, а на самом деле выбор в рамках одной и той же исторической парадигмы, в которой, по словам Максимилиана Волошина, «Великий Петр был первый большевик». Россия – это или «революция», или «реакция», но никогда не «прогресс», а чаще всего – «революция через реакцию» или «реакция через революцию» .
Оказавшись после убийства Александра II в эмиграции, Тихомиров, как и любой живой и нормально чувствующий русский человек, остро пережил несовместимость своего духовно-душевного устроения и буржуазно-рыночной цивилизации, более того, отчетливо увидел связь между ней и демократическими идеями, не применимыми к России, неотменимую неразрывность «демократии либеральной и социальной». Тогда же с ним произошел и религиозный переворот. По воспоминаниям самого Тихомирова, он уверовал в Бога, созерцая жизнь ребенка – своего первого и любимого сына, который много позднее, уже в советские годы, был епископом Русской Православной Церкви. Для Льва Александровича все совпало. Вернувшись в Россию вместе с семьей, Тихомиров стал одним из виднейших деятелей правого крыла русской общественной жизни, идеологом и защитником монархии. Но и здесь он оставался одинок. Левые, а вслед за ними и интеллигенция в целом, восприняли обращение Тихомирова как ренегатство, правые, прежде всего чиновно-бюрократические круги, продолжали видеть в нем чужака – и не без оснований – «свободный ум» мыслителя никак не мог уместиться в пределы, очерчиваемые петербургско-синодальной государственностью, к тому же все более сращивавшейся с антихристианским банковским капиталом. Понимание Тихомиров находил только у очень немногих людей того времени, таких же одиноких и обособленных, как К.Н.Леонтьев, о.Иосиф Фудель и других представителей «крайней», то есть живой и действенной, а, следовательно, открытой, реакции в истинном смысле этого слова.
В 1905 году Лев Тихомиров выдвигает, в противовес по существу принятой Верховной Властью капитуляции в виде «ползучего конституционализма», абсолютной альтернативный проект государства, основанного на сосредоточении в руках монарха полноты законодательной и исполнительной власти при широком представительстве всех категорий населения (прежде всего трудящегося) в рамках законосовещательной Народной Думы и местного самоуправления, что означало бы на ином организационно-техническом уровне консервативно-революционное возвращение к архетипам Московской Руси и дало бы невиданный в истории «русский прорыв». Непонимание Верховной властью неотменяемой необходимости именно этой или иной, но в чем-то очень близкой ей, альтернативы (например, соединения монархии с «рабочей идеей» в проекте С.Н.Зубатова) или же, как это часто подчеркивается в монархических кругах, полное одиночество Царя, будущего Мученика, в высших петербургских сферах, привело к тому, что архетипы Московской Руси все равно с неизбежностью проявились после 1917 года как основа всей советской жизни, однако в их крайней, «опричной», форме, что на самом деле было не так уж страшно в контексте истории. Гораздо хуже было то, что оказалось отброшено Православие. В силу своего атеизма и самоубийственной для любой государственности марксистской идеологии Советской власти в конечном счете также не удалось осуществить «русский прорыв», но виновата в этом во многом власть предшествовавшая, и об этом предупреждал Тихомиров.
Так или иначе, но в 1911 году обладающий безупречной политической зоркостью и убедившийся в невозможности «достучаться» до власти со своим консервативно-революционным проектом Лев Тихомиров принимает окончательное решение об уходе из общественной жизни. Он поселяется в Сергиевом Посаде и проводит уединенную жизнь, изредка нарушаемую такими посетителями, как о. Павел Флоренский, Михаил Новоселов и (что, кстати, весьма показательно для всегда сопрягавшего крайности Тихомирова) Андрей Белый. Последний в своих воспоминаниях уделяет Льву Александровичу значительное место, сравнивая его, между прочим, с известным в начале века поэтом-мистиком Александром Добролюбовым (также на первый взгляд странно для такого homo politicus, как Тихомиров!). В этом время Лев Александрович пишет свой фундаментальный труд «Религиозно-философские основы истории», непосредственным продолжением которого стала и «эсхатологическая фантазия» «В последние дни». Ранее, еще в 1905-1907 гг., на эти же темы были написаны статьи «Апокалиптическое учение о судьбах и конце мира» и «О семи апокалипсических Церквах». Все эти работы образуют как бы «вторую линию» творческой судьбы Тихомирова, они по существу нераздельны, и их анализ, по-видимому, следует проводить, также их не разделяя. С монархической линией трудов они связаны косвенно, но весьма значимо: Тихомиров как бы пытается ответить на вопрос – а что после монархии? – и это закономерно ведет его к постановке следующего – а что после истории? И отвечает он так же, как отвечал оптинский старец Нектарий на вопрос о том, будет ли еще Царь: «Антихрист! Антихрист! Антихрист!»
И конец жизни Льва Александровича глубоко символичен: бывший соучастник цареубийства, бывший блистательный защитник монархии умирает в одиночестве простым стариком у монастырских стен. Произошло это в 1923 году, то есть тогда, когда необратимость перелома 1917 года уже стала очевидной.
Подводя итоги жизни, Лев Александрович пишет (в дневнике, в мае 1917 года): «Я ухожу с сознанием, что искренне хотел блага народу, России, человечеству. Я служил этому благу честно и старательно. Но мои идеи, мои представления об этом благе отвергнуты и покинуты народом, Россией и человечеством. Я не могу признать их правыми в идеалах, я не могу отказаться от своих идеалов. Но они имеют право жить, как считают лучшим для себя. Я не могу и даже не хочу, не имею права им мешать устраиваться, как им угодно, хотя бы и гораздо хуже, чем они могли бы устроиться. И точно – я отрезанный ломоть от жизни. Жизнь уже не для меня. Для меня во всей силе осталась одна задача, единственная : позаботиться о спасении души своей. Да поможет мне Бог в этом, и да будет во всем Его Воля. Не остави меня, Господи Боже мой, не отступи от мене, вонми в помощь мою, Господи спасения моего».
