Доклад: Экстремальные ситуации и мыслящее вещество
К числу "очевидных" относятся представления о вредности, даже губительности экстремальных состояний. Считается, что система "должна" стремиться к состоянию равновесия, покоя и устойчивости, а периоды экстремумов влекут только разрушения, страдания и гибель. Отмечу (и к этому тезису я далее вернусь), что, как правило, в быту человек именно так и оценивает экстремальные периоды истории. При том, что "есть упоение в бою и бездны мрачной на краю", что "блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые", большинство людей не склонны искать "роковых" мгновений и уж тем более панически бегут от "мрачной бездны".
Но здесь приходится оговорить еще один "парадокс". Давно известно, что число родов и семейств во всех группах животных резко возрастает в экстремальные климатические периоды [12]. И не только в климатические!
Необходимо признать как эмпирический факт: биологическое и биоценоло-гическое разнообразие возникает и усиливается как раз в периоды экстремумов, а вовсе не в периоды инерционного развития.
Как будто удалось даже нащупать механизм этого явления: по мнению А. Расницына и В. Жерихина, в "некогерентные" периоды развития биосферы открывается возможность быстрых несогласованных изменений отдельных видов и других элементов системы [13]. "Эволюционное значение имеет попадание популяции в необычные условия" [14, с. 57]. Новая растущая группа вряд ли займет место уже существующей, скорее она найдет нишу, обитатель которой вымер, или создаст новую. Разнообразие возрастает.
Получается, что в инерционные периоды виды слишком тесно связаны друг с другом, слишком сильно зависят друг от друга и в результате им становится буквально "некуда" развиваться. В периоды же экстремумов виды и популяции оказываются не связаны друг с другом. Соответственно каждый элемент системы получает возможность развиваться вне сдерживающих воздействий остальных элементов. А одновременно перед каждым видом и популяцией открываются перспективы занятия новых экологических ниш. Палеонтологи утверждают, что «на отрезке времени, для которого характерно ароморфное изменение, в ряде групп происходит как бы "проба сил", когда возникают группы, которые окажутся достаточно жизнеспособными и в будущем, и много "экзотичных" групп, просуществующих незначительное время» [15].
Р. Кэрролл убедительно показал, что крупные таксоны возникают из популяций и даже из частей популяции, оказавшихся в нестандартной ситуации и "использовавших" эту ситуацию для собственного развития [16].
Но ведь то же самое происходит в экстремальные периоды в мыслящем веществе. В периоды экстремумов в обществах наблюдается распадение привычной культурной системы. Отдельные их элементы - этносы, классы, сословия, профессиональные группы порой прилагают огромные усилия для того, чтобы сохранить привычное и понятное положение вещей, но всем ходом событий обрекаются на то, чтобы эволюционировать самостоятельно. Так, кистеперые рыбы дали начало наземным позвоночным, хотя стремились оставаться в воде.
Возникает множество новых вариантов отношения к действительности, идей, книг, религий и квазирелигий, инструментов, методов обработки земли и т.д., и т.п. Появляется множество новых образцов культуры, большая часть которых просуществует короткое время - в точности, как недолговечные "экзотические" группы причудливых животных. На основе этих новых идей складывается множество сект, групп и группочек, объединенных не столько характером деятельности или общностью судьбы, сколько общим отношением к действительности. Причем этот вариант отношения к действительности не извлечен из прошлого, не традиционен, а представляет собой чистейшей воды эксперимент.
Часть новых образцов культуры оказывается жизнеспособной и становится основой для новых "каналов эволюции" (как христианство, начавшее свою жизнь из маргинальных сект иудаизма). Группы - носители этих новых образцов (порой неожиданно для самих себя) оказываются в привилегированном положении.
"Попадание популяции в необычные условия" является толчком не только для биологической эволюции, но и для культурной. Такой толчок получает всякая группа при переселениях и миграциях. В необычных условиях оказались русские в Сибири (особенно в Восточной), китайцы в Маньчжурии, финикийцы в Карфагене, египтяне в Нубии, римляне' вне Италии и эллины вне Эллады. А уж тем более англосаксы в Америке, Южной Африке и в Австралии. В итоге каждая такая миграция - мощный толчок развитию.
Пытаясь найти общие закономерности развития культуры, М. Аркадьев приходит к выводу, что для создания новых образцов культуры и для ускорения развития в целом, для "скачка в динамике исторического развертывания" необходим "разрыв традиционной непрерывности" ткани исторического бытия культуры [17]. Ускоренное развитие культуры на Переднем Востоке, а впоследствии в Средиземноморье и в Европе, Аркадьев связывает с тем, что здесь число наложений культур и соответственно "разрывов исторической непрерывности" было больше и культурные новации возникали несравненно чаще.
Тут интересная ситуация: обычно закономерности, выведенные при изучении живого вещества, потом распространяют на мыслящее. Это общая закономерность. Но нет причин исключить обратное: выводы, сделанные философом для развития культуры, могут быть распространены на развитие живого вещества. Вполне "по Аркадьеву" разрыв органической ткани биологической эволюции приводит к тому, что элементы биоценологической системы начинают эволюционировать вне системы, т.е. ускоренно и непредсказуемо. Как и в системах мыслящего вещества, появляется множество различных элементов, из которых выживут наиболее жизнеспособные. А в качестве "экзотических" вариантов, исчезнувших быстро и не оставивших потомков, эволюция отбракует альбигойцев, адамитов и гигантопитека, а также тираннозавра.
В экстремальные периоды развития эволюция протекает ускоренно. Время словно уплотняется. За его единицу протекает больше важных для эволюции событий, чем когда-либо.
Экстремумы жизненно необходимы для развития систем любой степени сложности. Эволюционно выигрывают те системы, в которых (или в элементах которых) экстремальные состояния возникают чаще, продолжаются дольше и протекают катастрофичнее.
Люди, жизнь которых пришлась на экстремальные периоды, обычно не очень этому рады. Образованные римляне в IV-V веках н.э. вполне серьезно ждали конца света. Кистеперые рыбы, вероятно, тоже не были в восторге от экстремумов конца ордовика.
Продолжительность экстремумов в живом и мыслящем веществе
Сравнивая сроки экстремального и инерционного развития, можно сделать еще одно обобщение, маловажное только на первый взгляд, но, возможно, имеющее очень большое значение для понимания и самих экстремумов, и некоторых особенностей глобальной эволюции в целом. Сформулировать это обобщение можно приблизительно таким образом: "Чем сложнее система, тем больше продолжительность времени ее экстремального развития в сравнении со временем инерционного развития".
В конце концов "точка бифуркации" является точкой только на графике, который начерчен на бумаге. Или в модели, которая передает ту же самую сущность, -разветвление единой линии развития.
В умозрительных схемах это, наверное, уместно. Но в реальном времени "точка бифуркации" имеет свою продолжительность. Моисеевым введено очень интересное понятие - "бифуркационное время" [18]. Существование в "канале эволюции" тоже имеет свои сроки, и эти сроки могут быть сравнимы с "бифуркационным временем" и периодами экстремального развития.
Для систем неживого вещества периоды бифуркаций действительно "мгновенны" и максимально приближаются к "точке", к моментальному воздействию. Большой взрыв - мгновение в сравнении с 18 млрд лет, на протяжении которых Вселенная развивалась по инерции после этого события. Оценки учеными сроков возникновения той "Вселенной, которую мы знаем" из "плазменной точки", крайне расходятся - от минут до тысячелетий [19]. Но в любом случае эти сроки ничто в сравнении с последующим сроком инерционного развития. Точно так же "мгновенные" события в жизни Солнечной системы типа распада планеты Фаэтон просто несопоставимы с миллионами лет инерционного развития в порожденных этими событиями "каналах эволюции".
А вот в жизни систем, организуемых и управляемых живым веществом, продолжительность бифуркаций уже соотносима с продолжительностью функционирования "каналов эволюции". В развитии биосферы известна по крайней мере одна глобальная бифуркация длительностью около 3 млн лет, в ходе которой проходил распад биосферы мезозоя и "вымирание динозавров", что составляет порядка 4-5% тех 60-70 млн лет, которые длился кайнозой, т.е. времени инерционного развития в образовавшемся "канале эволюции".
Переходный этап между триасом и Пермью (т.е. палеозоем и мезозоем), по разным данным, продолжался от 30-40 млн лет до 60 млн лет. Но три "основные перестройки" протекали каждая не более чем за 1 млн лет [20]. Тут примерно то же соотношение длительности инерционных и экстремальных периодов, хотя, вероятно, и есть основания еще раз развести два родственных, но не тождественных понятия: "бифуркационное время" и период экстремального развития. По-видимому, хотя бы иногда "бифуркационное время" может продолжаться дольше, чем экстремальное состояние системы. Говоря упрощенно: экстремум уже прошел, а вызванные им возмущения еще отнюдь не успокоились, и система еще долго будет приходить в равновесное состояние.
