Стратегический треугольник Москва - Дели - Пекин
p align="left">Если отношения между двумя странами в политико-дипломатической и торгово-экономической, особенно военно-технической, областях в 90-е годы развивались весьма динамично, то процессы в сфере культурно-гуманитарного взаимодействия носили замедленный и сложный характер. С одной стороны, были сняты барьеры, долгие десятилетия существовавшие на пути общения частных лиц и специалистов в различных областях. В Китае, в частности, вновь появились высококвалифицированные технические кадры из России. С другой стороны, выросли масштабы «просачивания» и «оседания» китайцев в России, прежде всего на Дальнем Востоке. По появившимся в середине 90-х годов сильно преувеличенным подсчетам, «демографическое нависание» Китая привело к инфильтрации до 1 млн. китайцев. Согласно реалистическим оценкам, численность законно перебравшихся через границу, но нелегально оставшихся на российской территории граждан КНР не превышает 200 тыс. человек. Тем не менее, присутствие китайской рабочей силы вызывает определенное недовольство властей и местных жителей (для первых они источник различного рода проблем, а для вторых - конкуренты на рынке труда).Опасения, которые испытывает как население, так и администрация дальневосточных краев и областей, подкрепляются «умозрительными» аргументами о возможном в будущем переселении, «перетекании» миллионов китайцев через границу (а так как на Дальнем Востоке проживает всего 7-8 млн. человек, то, чтобы уравнять там численность россиян и китайцев, Китаю достаточно «отрядить» на это лишь полпроцента своего населения). При этом, как справедливо замечает Д. Тренин, у нас как-то забыли, что накануне Первой мировой войны на Дальнем Востоке с его тогда немногочисленным местным населением существовала китайская диаспора численностью в 300-500 тыс. человек. К тому же лишние рабочие руки в условиях экономического подъема вовсе не были бы лишними, а использование китайских контрактников уже в 90-е годы приносило положительные экономические результаты . Главный вопрос, стоящий перед центральными и местными властями России, состоит, конечно, в том, как обеспечить оживление экономики, но ему сопутствует и решение задачи повышения порога нормального (толерантного) отношения местных жителей к иммигрантам.
Еще одним препятствием в культурно-гуманитарной области служит «шлейф» традиции, сложившейся в эпоху советско-китайской дружбы и «развитого социализма». С российской стороны он проявляется, во-первых, в идеологизированном подходе к связям с КНР, сохранении за ними функции более предпочтительного идейно-политического и внешнеполитического выбора, а также восприятии опыта экономического и политического развития Китая в 80-90-х годах как модели, образца для подражания (по принципу «вот как надо было»). Во-вторых, от прежних времен остался в России комплекс превосходства, отсутствие живого интереса к Китаю, неглубокий характер контактов официальных лиц.
Недостаток понимания меняющегося соотношения сил между двумя державами соседствует с «демонизацией» Китая, возрождением страха перед ним. Всего заметнее эти комплексы проявляются в сознании политического класса, и притом традиционно позитивные настроения больше распространены среди представителей столичной элиты, а негативные - у значительной части провинциальной, сибирской и дальневосточной бюрократии. Китайское общество, медленно эволюционирующее в сторону более открытого, страдает схожими проблемами посттоталитарного менталитета. Большое значение для последнего имеет поиск внешнего врага и списывание на него причины всех несчастий. В роли такового как в официальном политическом, так и общественном, бытовом сознании выступают империализм и гегемонизм.
Отношение к России отличается двойственностью: с одной стороны, она наследница колониального экспансионизма царской России, с другой - не забыт период «братского» единения с ней в борьбе с Западом. Россия воспринимается некоторой частью общественного сознания как партнер в борьбе за справедливость, но из-за ограниченности контактов между китайцами и русскими эти настроения носят по преимуществу отвлеченный характер.
Вместе с тем распространенные в китайском обществе антиимпериалистические и антизападные настроения дают возможность властям легко мобилизовывать массы для участия в акциях протеста против диктата США и Запада на мировой арене. Схожие или близкие позиции Китая и России по этим международным проблемам лежат в основе еще одной составляющей стратегического партнерства. Ее проявлением можно считать реакцию двух государств на меры по «продвижению НАТО на восток». Их неприятие Москвой нашло понимание в Пекине, где заявили о поддержке ее позиции. В то же время Россия, по мнению китайской стороны, вяло отреагировала на укрепление американо-японского оборонительного сотрудничества, о чем было объявлено в сентябре 1997г., хотя оно похоже на дальневосточный аналог расширения НАТО. Одним из ключевых положений, определяющих сходные позиции двух государств в мировых делах, нужно считать убеждение в сохранении за национальным (территориальным) государством всех функций и прерогатив, недопустимости нарушения его суверенитета и вмешательства во внутренние дела. Именно последнее вдохнуло, как представляется, новую жизнь в приверженность концепции пяти принципов мирного сосуществования. Государственной безопасности и целостности угрожают прежде всего национально-сепаратистские движения на окраинах, в периферийно-пограничных регионах крупных и сложных образований, к которым относится и Россия, и Китай. Существенно при этом, что у двух государств имеется во многом общая буферная зона, в которой происходят весьма бурные процессы усиления культурно-цивилизационной и этнонациональной идентичности.
Разделяющий Россию и Китай пояс состоит в основном из фрагментов так называемого мусульманского мира, обладающего наиболее выраженным динамизмом в первую очередь в демографическом плане. Оба государства сталкиваются таким образом со сходным вызовом (в Российской Федерации он дает о себе знать прежде всего на Кавказе, а в КНР - на северо-западе, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе). Это, несомненно, способствует сближению позиций Москвы и Пекина по таким вопросам общемировой повестки дня, как борьба с религиозным экстремизмом, международным терроризмом, контрабандой оружия, наркотиков и т.п.
Любопытно, что, хотя мировое сообщество, возглавляемое ныне США и Западом в целом, также выступает против этих явлений, однако его позиция во многом принципиально иная: она исходит из признания возможности нарушения отдельными государствами прав человека, а также интересов национальных и конфессиональных меньшинств и потому допускает вмешательство, иногда весьма радикальное, в их (государств) суверенные дела. То, что при этом западное сообщество оказывается нередко в роли защитника мусульман, придает его политике некоторый происламский оттенок и вызывает обеспокоенность у стран, которым угрожает исламский экстремизм, а к числу последних относятся Россия и Китай, а также Индия.
В Москве и Пекине по этой причине с полным правом рассчитывают на долговременное партнерство по кардинальным вопросам глобальной и региональной повестки дня. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что как китайская, так и российская сторона на нынешнем историческом этапе не склонны придавать своим отношениям характер исключительности и недвусмысленной направленности против Запада.
Симптоматичны в этом смысле фразеология и действия руководства КНР. Китайские руководители неизменно подчеркивают, что стратегическое партнерство с Россией вписывается в «международные отношения нового типа», которые не являются «ни союзническими, ни конфронтационными», и что оно не направлено против третьих стран. В ходе своего визита в Россию в ноябре 1998г. Цзян Цзэминь счел необходимым особо подчеркнуть, что обе страны находятся в процессе продвижения к рынку, а также что Китай работает над созданием системы конструктивного, стратегического партнерства с США. О такого рода намерениях, кстати, было объявлено во время его пребывания в Вашингтоне в октябре 1997г. Соответствовали словам и действия Пекина на американском направлении. Характерно, что достигнутое в 1996г. соглашение о «горячей линии» связи между высшими руководителями России и Китая было осуществлено лишь в 1998г., после того как вступило в действие аналогичное средство коммуникации между Пекином и Вашингтоном. Ухудшение в китайско-американских отношениях, пришедшееся на конец 1998 и 1999 гг. и вызванное действиями НАТО на Балканах, а также скандалом в связи с обвинениями КНР в шпионаже, попытках получить доступ к секретам американских разработок в ядерной области, было не слишком продолжительным. В начале 2000 г. стороны договорились о компенсации за ущерб, причиненный зданию посольства КНР в Белграде, и продвинулись по пути присоединения Китая к Всемирной торговой организации (ВТО). Панарин А.С. Россия в цивилизационном процессе: (между атлантизмом и евразийством). -- М.: Наука, 1995 - 94 С.
Российская сторона также долгое время старалась избегать использования укреплявшихся связей с Китаем в антизападном контексте. Интересно, что идея установления с Пекином стратегического партнерства принадлежит последовательному стороннику развития связей с Западом первому министру иностранных дел России А.В. Козыреву, который высказал ее в ходе официального визита в Китай еще в январе 1994 г. Известный антизападный налет, между тем, проявился позднее, в предложении Е.М. Примакова об обсуждаемом стратегическом треугольнике Россия - Индия - Китай. Он нашел явное отражение в эмоциональном антиамериканском выпаде президента Б.Н. Ельцина в ходе его последнего неофициального визита в Пекин в декабре 1999г. В начале 2000г., однако, обнаружились признаки ослабления напряженности в отношениях между Россией и Западом. Этому способствовало завершение активной фазы операции НАТО в Косово и российской войсковой антитеррористической операции в Чечне.
