СССР и Франция после Мюнхена
p align="left">В начале марта 1939 г. в специальном выпуске бюллетеня союза французской интеллигенции было опубликовано письмо представителей науки и культуры Франции на имя президента республики, председателей сената и палаты депутатов и премьер-министра с требованием назначить расследование антинациональной деятельности министра иностранных дел Франции Ж.Бонне. В письме подчеркивалось, что осуществляемая Ж.Бонне политика несет опасные последствия для страны, в том числе: крушение основ безопасности Франции, ослабление союзных отношений с другими державами, особенно в Восточной Европе и на Балканах, потеря Францией международного престижа. Письмо подписали 4 члена Института Франции (академики), 3 лауреата Нобелевской премии, в том числе Поль Ланжевен, Ф. Жолио-Кюри, Жан Перрен, А. Коттон и другие. Безусловно, Жорж Бонне был опытным политиком, умел учитывать сложившуюся политическую конъюктуру и менял свои внешнеполитические ориентиры. Именно поэтому в зависимости от обстоятельств министр иностранных дел Франции преследовал различные, зачастую противоположные, внешнеполитические цели.В конце 1938 г. французский МИД активно стремился к расширению сотрудничества с Германией. «Франко-германская Антанта, - писал Ж. Бонне после войны в своих мемуарах, - могла явиться первым шагом на пути к созданию Соединенных Штатов Европы. Этот шаг, таким образом, мог обеспечить западному миру равновесие и процветание». Несмотря на некоторые колебания, Э. Даладье был солидарен со своим министром иностранных дел и поддерживал курс на укрепление сотрудничества с Германией. 4 октября Э. Даладье выступил на заседании палаты депутатов. Он оправдывал мюнхенские соглашения необходимостью «спасти мир» в Европе и уверял парламентариев, что эти соглашения коренным образом улучшат отношения с Германией, «которая является нашим соседом, которая была нашим врагом и с которым мы хотим установить прочный мир».
Советский полпред в Париже Я.З.Суриц в телеграмме в НКИД писал: «После речи Даладье не остается уже сомнения, что он твердо решил договориться с Германией и что для достижения этой цели он готов пожертвовать последним остатком коллективной безопасности и договорами о взаимопомощи».
Определенный поворот в сторону Германии во внешнеполитическом курсе Парижа требовал некоторой подготовки, прощупывания позиции Берлина, создания «благоприятной атмосферы». По сообщениям советского полпредства, в политических кругах Парижа стали весьма заметными знаки внимания к представителям Германии. В начале октября посол Франции в Берлине А. Франсуа-Понсе имел беседу с Г. Герингом. Французский дипломат уверял рейхс-министра, что премьер-министр Франции Э.Даладье «очень доверяет фюреру» и хотел бы «найти вместе с Германией новые и долговременные возможности урегулирования». Посол подчеркивал, что франко германское сближение позволит укрепить позиции партии Даладье внутри страны, «избавиться от «Народного фронта» и союза с Москвой».
Активная деятельность французской дипломатии была благожелательно встречена в Берлине. Подготовка встречи министров иностранных дел Франции и Германии проходила успешно. 6 декабря И. Риббентроп прибыл в Париж. В результате переговоров министров была подписана франко-германская декларация. В этом документе подчеркивалось, что стороны разделяют убеждения о благотворности развития политических добрососедских отношений между Францией и Германией и рассматривают эти отношения как один из важных элементов консолидации положения в Европе и обеспечения всеобщего мира. Статья 2-я декларации констатировала отсутствие между двумя державами территориальных споров и провозглашала нерушимость франко-германской границы. Последняя 3-я статья предусматривала взаимные консультации в случае возникновения напряженности в международной обстановке с учетом особых отношений Франции и Германии с третьими странами. Ж.Бонне мог быть доволен: франко-германская декларация могла служить оправданием его курса, направленного на пересмотр внешнеполитической стратегии Франции. В записке, составленной министром перед своим выступлением в комиссии палаты депутатов по иностранным делам 14 декабря, он отметил: «...В течение 20 лет Франция подписала много пактов, некоторые из них иногда накладывали на нее тяжелые обязательства. Я же могу сказать, что только что подписанный пакт накладывает на нас в действительности лишь одно обязательство, с которым согласны все французы - не совершать агрессии против Германии». Бонне подчеркивал в своем выступлении, что франко-германская декларация способствует разрядке отношений между двумя державами, свидетельствует о полном отказе рейха от Эльзаса и Лотарингии, создает новый важный фактор в политике Франции. По его мнению, ни один министр правительства не отказался бы поставить свою подпись под этим документом.
В своем выступлении перед парламентариями Ж. Бонне очень кратко остановился на франко-итальянских отношениях, которые он обсуждал с Риббентропом. Он промолчал, что на переговорах не удалось заручиться поддержкой Германии в нормализации франко-итальянских отношений. По мнению министра колоний в правительстве Даладье Ж. Манделя, Риббентроп «разочаровал даже друзей Бонне», поскольку вместо того, чтобы отмежеваться от антифранцузской позиции Италии, он подчеркнул особые отношения Германии с Италией и прочность «Оси Берлин-Рим». Столь же сдержан был на переговорах Риббентроп в вопросе о гарантиях Чехословакии, которые были предусмотрены мюнхенскими соглашениями. Он заметил, что само понятие «гарантии» порождает большие неудобства, а затем заявил, что рассмотрит вопрос позднее. Практически германский министр вынудил Бонне отказаться от обязательств Франции, взятых ею по отношению к Чехословакии после Мюнхена. Но министр иностранных дел Франции постарался завуалировать неудачи на переговорах с Риббентропом и подчеркивал положительные стороны франко-германской декларации.
В циркулярной телеграмме дипломатическим представителям Франции за границей от 14 декабря Ж. Бонне утверждал, что Риббентроп поддержал точку зрения французского правительства об улучшении отношений между Парижем, Берлином и Римом и высказал мнение, что нет серьезных препятствий для сотрудничества между англо-французским блоком и германо-итальянским союзом. Министр иностранных дел Германии дал понять, сообщал Бонне в своей телеграмме, что целью Германии и Италии остается борьба против большевизма.
Однако Берлин ставил своей задачей не только противодействие большевизму, но и ослабление позиции Франции в Европе, ее изоляцию, в первую очередь от Советской России. Возвратившись в Берлин, Риббентроп с удовлетворением заявил, что подписанная германо-французская декларация окончательно «отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русско-французского сотрудничества».
Для политических деятелей, дипломатов и публицистов было очевидно, что франко-германское сближение, декларируемое официальным Парижем как путь к укреплению мира в Европе, по своей сути является продолжением мюнхенской политики сговора с Гитлером. «29 сентября в Мюнхене, 6 декабря в Париже - две даты, знаменующие торжество гитлеровской политики, два надгробных камня над погребенным принципом коллективной безопасности!» - так квалифицировал политическую сделку Ж.Бонне с И.Риббентропом полпред СССР во Франции Я.З.Суриц.
Советское руководство справедливо считало, что франко-германское сближение создает новый расклад сил в Европе. Во французской прессе усилились нападки на СССР. «Начинается, по-видимому, артиллерийская подготовка возможного дальнейшего соглашения с Германией, - писал в советское полпредство в Париже М.М.Литвинов 31 декабря, - Бонне... заранее решает, что неизбежным элементом такого соглашения будет ликвидация в той или иной форме пакта с СССР, а может быть, и с Польшей».
Однако в возникшей ситуации для НКИД СССР были некоторые неясные моменты. В письме к Я.З.Сурицу 10 декабря нарком иностранных дел писал: «Трудно, однако, допустить, чтобы Гитлер без всякой компенсации согласился и на германо-французскую декларацию, которую, вероятно, клянчил у него Бонне... Приходится поэтому думать, что определенная компенсация со стороны Франции, и весьма солидная, составляет предмет секретной части переговоров или даже секретного соглашения». Через несколько дней Литвинов вновь обратил внимание полпреда на необходимость выяснения тайной сути соглашения Бонне Риббентроп. «Чем больше я думаю о значении франко-германской декларации, тем больше усиливаются мои недоумения относительно той компенсации, которую за это получила Германия, - писал в письме к Я.З.Сурицу нарком. Трудно допустить, что поездка Риббентропа и декларация, которые Гитлером расцениваются на вес золота, являются бесплатным даром или имеют целью лишь укрепить внутреннее положение Даладье-Бонне. Я думаю, что ответ приходится искать в области не каких-либо формальных соглашений, а каких-то секретных заверений и обещаний, полученных Риббентропом от Бонне, который мог их дать даже без ведома правительства или, по крайней мере, всех членов кабинета». Литвинов был опытным дипломатом и правильно усмотрел в переговорах Бонне с Риббентропом те моменты, которые стороны до поры до времени не хотели делать достоянием гласности.
Но секреты никогда не остаются вечными. Кроме того германские правящие круги были заинтересованы в «утечке» информации, которая могла бы дискредитировать позицию Франции. В Берлине настойчиво распространяли сведения, что на переговорах в Париже Франция отказалась от своих интересов в Восточной Европе и обязалась не препятствовать деятельности рейха в этом регионе. В этом, возможно, состояла отгадка благожелательного отношения Берлина к переговорам Риббентропа с Бонне. Опытный дипломат, бывший посол Франции в Москве и Берлине Р.Кулондр в своих воспоминаниях писал: «Если Гитлер идет на отказ рейха от Эльзаса и Лотарингии, то он это делает, безусловно, не за наши красивые глаза и, вероятно, замышляет какие-то проекты на Востоке, тем самым надеясь завоевать наше доброжелательное отношение».
