Суворов А.В. его жизнь и военная деятельность
и, атаковав Осман-бея под молдавской деревенькой Фокшаны. Потеряв 400
человек Суворов оттеснил турецкую армию.
Потемкин прямо сказал Суворову, что дело в обычном везении, на что
тот ответил: «За везением следует иногда и талант».
Юсуф-паша, прозванный «Дженерадзе», что означает «смерть»,
сосредоточил на р. Рымник 100-тысячную армию. Атакованный им Кобург
запросил помощи. Ночью русские войска были подняты по тревоге. Суворов
зачитал им приказ: «Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная
дальняя погоня».
Утром 11 сентября с марша 7-тысячный русский отряд вступил в сражение
с противником. Юсуф-паша был принужден к отступлению. Русские и австрийцы
потеряли около 500 воинов. Турки – 15 000 человек.
За это сражение Суворов был представлен к званию фельдмаршала
Австрийской империи, а Екатерина II присвоила ему почетный титул графа
Рымникского.
Взятие Измаила.
Крупнейшим успехом Суворова было взятие неприступной крепости Измаил.
30 ноября Суворов получил приказ главнокомандующего Потемкина взять Измаил
и уже через два дня был на месте. Прибыв на место будущего сражения и
ознакомившись с положением вещей, Суворов увидел, что трудности штурма
превосходят все его предположения. Даже с теми подкреплениями, которые он
подтянул из Галаца, он располагал 30 тысячами человек; значительная часть
из них— казаки, не приспособленные в то время по своему вооружению к бою в
пешем строю. Осадной артиллерии почти не было; снарядов для полевой
артиллерии — только один комплект. Войска непривычны к осадным действиям,
плохо обучены, голодны и разуты. Крепость зорко охраняется и отлично, «без
слабых мест», укреплена.
Но все эти трудности не могли испугать бывалого генерал-аншефа. Он
бросил на чашу весов всю свою сорокалетнюю славу, более того – саму жизнь,
ибо наверняка не перенес бы позора неудачи. Закипела работа. Невдалеке от
крепости был насыпан вал — точная копия измаильского. По ночам войска
упражнялись в штурме этого вала, последовательно воспроизводя все фазы:
подход ко рву, забрасывание его фашинами, переход, приставление и
связывание лестниц, подъём на вал, разрушение палисадов и т. д. Беспрерывно
шло заготовление фашин и лестниц. Днём упражнялись в штыковом бою. Суворов
проводил целые часы среди солдат, наставляя их, ободряя, подгоняя шутками и
окриками, внушая каждому мысль о необходимости штурма, внедряя в каждого
уверенность в успехе.
Чтобы усыпить бдительность турок, Суворов велел построить две
батареи, которые должны были свидетельствовать о намерении его продолжать
осаду. Но это не достигло цели - перебежчики и пленные рассказали туркам о
приготовлениях к штурму, рассказали даже о задачах и направлении отдельных
колонн, как это разъяснял офицерам и солдатам Суворов. Это не смущало
полководца: основная идея, самая сущность замысла осталась тайной для
войск; искусно составленная диспозиция маскировала её даже от начальников
колонн.
Со дня прибытия к Измаилу Суворов совершал беспрестанные
рекогносцировки, изучая карту местности и состояние измаильских укреплений.
Турки сперва обстреливали назойливого старика, но потом сочли его разведки
не внушающими опасений и прекратили обстрел. Сопоставляя свои наблюдения с
донесениями лазутчиков, Суворов убедился, что наиболее доступна та сторона
крепости, которая примыкает к Дунаю. Отсюда турки не ждали удара, и
укрепления здесь были незначительны. В связи с этим главный удар Суворов
решил направить на эту сторону2. Задача остальных колонн сводилась к тому,
чтобы вынудить турок рассеять свои силы на всём шестивёрстном протяжении
крепостного сала. Это могло удаться только при условии, что атаки
демонстрирующих колонн будут вестись с максимальной настойчивостью. Поэтому
в беседах с офицерами и солдатами Суворов не делал различия между
колоннами; всем казалось, что предстоит равномерная атака по всему фронту,
и если бы турки разузнали о плане штурма в такой форме, это было бы только
наруку Суворову.
7 декабря Суворов послал в Измаил официальное предложение о сдаче,
присовокупив свою собственную записку: «Сераскиру, старшинам и всему
обществу. Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на
размышление—воля; первый мой выстрел—уже неволя; штурм— смерть. Что
оставляю вам на рассмотрение».
Айдос-Мехмет-паша ответил уклончивой просьбой установить на десять
дней перемирие; один из его помощников витиевато заявил парламентёру, что
скорее Дунай остановится в своём течении, чем сдастся Измаил.
9 декабря был созван военный совет. Суворов не нуждался в мнении
генералов; его решение было бесповоротно. Он созвал совещание, чтобы
возбудить в своих соратниках энергию, чтобы поднять их дух. Единогласно
было принято решение безотлагательно начать штурм. Он был назначен на 11-е
число.
Всего восемь дней прошло с момента появления Суворова в русском
лагере, но за эти дни войска преобразились. Один из очевидцев штурма
впоследствии рассказывал, что среди солдат и офицеров развилось нечто вроде
соревнования: каждый рвался вперёд, в самые опасные места, совершенно
пренебрегая собственной жизнью. С таким войском можно было атаковать любую
крепость. Но теперь предстояла не менее важная задача: надо было умело
использовать эти войска, умело составить и выполнить план штурма.
Диспозиция предусматривала разделение атакующих на три отряда по три
колонны в каждом. Каждая колонна состояла из пяти батальонов; в голове шли
150 стрелков, обстреливавших защитников вала; за ними 50 сапёров с шанцевым
инструментом, потом три батальона с фашинами и лестницами; в хвосте —
резерв из двух батальонов. До двух третей всех наличных сил предназначалось
для атаки приречной стороны. Почти половину русских сил под Измаилом
составляли казаки. Они участвовали в штурме, вооружённые короткими пиками.
Непривычка к борьбе на укреплениях и плохое вооружение обусловили
значительные потери в их среде. Суворову это впоследствии ставили в вину,
но он ссылался на невозможность оставить неиспользованной половину войска.
Весь день 10 декабря происходила усиленная бомбардировка крепости; с
русской стороны действовало почти 600 орудий. Турки энергично отвечали; в
числе их орудий была одна тяжёлая гаубица, каждый снаряд которой весил 15
пудов. К вечеру канонада затихла. Так как дело происходило в период самых
коротких дней, было решено начать штурм за два часа до рассвета, чтобы
успеть до вечера подавить все очаги обороны.
Впоследствии неоднократно обращали внимание на одно любопытное
обстоятельство: если бы штурм был назначен днем позже, то он, пожалуй, не
состоялся бы, потому что вечером 11 декабря спустился густой туман, земля
сделалась скользкой и взобраться на вал стало почти невозможно; этот туман
держался очень долгое время.
В ночь перед штурмом никто не спал. Начальникам было предписано
оставаться при своих частях, запрещено было выводить батальоны до
сигнальной ракеты, «чтобы людей не утруждать медлением к приобретению
славы».
В три часа ночи взвилась первая ракета: войска выступили к
назначенным местам. По второй ракете они подошли к стенам на 300 шагов. В
половине шестого утра в густом, молочном тумане колонны двинулись к
крепости, соблюдая полную тишину; тотчас же отплыли и десантные суда де
Рибаса. Но вдруг при приближении групп Павла Потемкина и Александра
Самойлова на триста шагов к крепости весь вал как будто бы загорелся: был
открыт адский огонь. Турки узнали от перебежчиков о дне штурма и были
наготове.
Прежде других подошла с правого крыла вторая колонна под
командованием генерал-майора Ласси. Под плотным огнем турок солдаты в
замешательстве приникли к земле и кинули лестницы. Секунд-майор Неклюдов,
назначенный впереди этой колонны со стрелками он бросился в глубокий ров и
взобрался на вал без помощи лестницы. На бастионе с горстью солдат Неклюдов
овладел вражеской батареей. Пуля пронизала его руку близ плеча навылет. Две
пули вошли в левую ногу. Турок ударил его кинжалом в колено. Стрелки
спешили к своему майору из девятисаженного рва, но немногие добрались
наверх. Истекая кровью, Неклюдов продолжал бой на бастионе. Тут получил
майор еще рану в грудь. Он упал, но уже вся колонна егерей взошла к отнятой
батарее, и на стенах крепости гремело победоносное русское «ура!».
Полумертвого Неклюдова понесли на ружьях в лагерь. Он был первым, кто
взошел на вал гордого Измаила.
Соседняя, первая колонна генерал-майора Львова замешкалась перед
сильно укрепленным каменным редутом Табии. Фанагорийцы и апшеронцы
