Социально-экономическая характеристика Македонии
p align="left">Отметив положительные стороны монографии, Кудрявцев развернул полемику по целому ряду принципиальных вопросов. Он резко расходился с Бабстом по вопросу о македонском завоевании Греции. В противоположность Бабсту, Кудрявцев считал македонское завоевание катастрофой и случайностью.31) По его мнению, греки не могли предвидеть катастрофы, так как она была случайной и совершилась прежде, чем они поняли всю опасность, угрожающую им со стороны Филиппа.Кудрявцев считал, что вмешательство Македонии в греческие дела не было единственно возможным для Греции выходом. Вопреки Бабсту, он полагал, что Греция заключала в себе признаки жизненных сил, благодаря которым она могла самостоятельно объединиться, если бы возвышение Македонии не была таким неожиданным.
В то самое время, когда представители школы Грановского в Москве изучали греко-македонские отношения, в Петербурге ученики М. С. Куторги также интенсивно действовали в этом направлении.
Один из ближайших учеников и почитателей Куторги М. М. Стасюлевич в своей докторской диссертации «Ликург Афинский» разбирает эпоху македонских завоеваний с точки зрения греческих интересов.34) В ней освещается мало разработанный вопрос о деятельности оратора Ликурга, который, восстанавливая упавшие финансы Афин, был опасен для Македонии не менее, чем Демосфен. Из исследования Стасюлевичем бюджета Афин явствует, что афиняне имели еще достаточно финансовых средств для проведения в жизнь плана Демосфена.
Другой ученик Куторги Н. А. Астафьев в своем труде «Македонская игемония и ее приверженцы» пытался объяснить, как возникло македонское владычество. Изучая деятельность борющихся в Греции партийных группировок, автор указывает, что македонским завоевателям стоило многих усилий упрочить в ней свое господство.36) Но сущность этого македонского господства Астафьев совершенно не понял.37)
Из школы М. С. Куторги вышел и Ф. Ф. Соколов, научные интересы которого, в отличие от других учеников, навсегда остались в области древней истории. Соколову, в свою очередь, удалось создать школу античников, которая уже в 70--80-е гг. стала обогащать науку ценными трудами по различным вопросам греко-македонских отношений и публикаций важных эпиграфических источников на русском и иностранных языках.
Собственные статьи Ф. Ф. Соколова освещают различные стороны греко-македонской жизни. Его работы: «Договор Аминты с халкидцами фракийскими» и «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского» -- до сих пор не потеряли своей ценности в смысле выяснения экономических и торговых связей македонян с их соседями.
В этот период появился трехтомный фундаментальный труд Арнольда Шеффера, в котором греко-македонские отношения сводились, главным образом, к деятельности Демосфена и его противника Филиппа. Последнему выносится слишком строгий приговор, а первому воспеваются необоснованные дифирамбы.
В работе Шеффера мы не найдем ни анализа социально-экономических причин партийной борьбы IV в. в Греции, ни анализа общественного строя Македонии.
80-е, особенно 90-е годы XIX в. -- это годы, когда капитализм превращался в загнивающий, паразитический капитализм -- империализм. В то же время конец XIX и начало XX века был периодом подъема революционного движения, подъема политического сознания рабочих масс. Как известно, эти новые исторические условия заставили буржуазных ученых пересмотреть свои взгляды на историю, искать в прошлом оправдания настоящему.
Буржуазная историография, в первую очередь, представители реакционной школы бисмарковской Германии, пересмотрели свои взгляды по вопросу греко-македонских отношений и стали возвеличивать Македонию и ее царей. В деятельности последних усматривалось историческое оправдание захватнической политики немецкого империализма. Считая движущей силой македонских завоеваний панэллинизм, проникнутые духом милитаризма, буржуазные историки стали поднимать на щит личности Филиппа и Александра, принижать Афины и их демократических вождей, отрицать прогрессивное значение афинской демократии и противопоставлять ей военизированный строй аристократической Спарты. Самым крайним и резким выразителем такого гиперкритического направления был Ю. Шварц, написавший два тома «Истории демократии».40) Эта работа, посвященная истории демократии Европы и Америки, является политическим памфлетом, отчетливо выразившим поворот буржуазной историографии в сторону реакции. Работа Шварца имеет интерес только как выступление против другой противоположной крайности, против излишнего преклонения перед Афинами, что было в свое время характерно для многих филологов и историков.41) Другие немецкие ученые в своей резкой критике афинской демократии стали называть эпоху Демосфена «республикой адвокатов» и приписывать «таким адвокатам» ограниченность ума или тщеславие и личные интересы, препятствовавшие грандиозному и спасительному замыслу панэллинского союза.
Против гиперкритики и антинаучного субъективизма европейских ученых в России выступил В. П. Бузескул, не случайно посвятивший большинство своих работ истории греческой демократии. В них он старался взглянуть на афинскую демократию объективно, изобразить ее такой, какой она была в действительности, с ее светлыми и темными сторонами, не черня и не идеализируя ее. «Только совокупность тех и других составляет, так сказать, ее физиономию, и, только обращая внимание на те и другие, можно дать верное представление о ней» В борьбе с извращениями Дункера, Шварца, Вилламовица Бузескул стремился, путем раскрытия внутренних противоречий демократии, в связи с классовой борьбой в греческих государствах, найти правильный путь к разрешению этой проблемы. Резко выступая против модернизации афинской демократии, он призывал судить о ней с точки зрения того времени, «современных ей порядков и условий тогдашнего мира».44) Но Бузескул рассматривал афинскую демократию с точки зрения историка буржуазно-либерального направления, поэтому не мог раскрыть ее рабовладельческого характера.
В конце XIX и в начале XX вв. в общих и специальных работах буржуазных ученых получает особое выражение модернизация социально-экономических отношений древности, идеализация государственных учреждений и общественных деятелей. В это время широкое распространение получает теория панэллинизма, которая в лице немецкого историка Ю. Керста приобретает своего ревностного сторонника.
В 1917 г. вышла вторым изданием двухтомная работа Керста по истории эллинизма. В ней он рассматривает историю Македонии в тесной связи с положением греческих государств, в которых, по его мнению, проявлялось «действие многочисленных разрушительных сил и разрушительных тенденций».
Основным вопросом позднейшей истории Греции, по Керсту, является вопрос об отношении между ней и Македонией: завершила ли последняя объединение Греции или она разрушила греческую свободу.
При изложении греко-македонских отношений Керст явно показывает преимущество Македонии перед ослабевшей Грецией, идеализируя македонские государственные учреждения. Основной организующей силой македонского государства Керст объявляет македонскую монархию. Она оказалась не консервативной силой, подобной замкнутому государству-городу греков, а прогрессивной исторической и даже всемирно-исторической силой. Македонская монархия, указывает Керст, была сильна потому, что имела корни в македонском народе. Македонский народ, по его мнению, был монархическим народом, самым монархическим из всех народов древности. Выдающимся представителем монархии Керст называет Филиппа, которого считает гениальным организатором, неутомимым воспитателем войска, тружеником на троне.
Керст приходит к выводу, что македонская гегемония над Грецией явилась воплощением идей панэллинизма. Придавая большое значение коринфскому конгрессу, он отмечал, что в результате его создания греки и македоняне получили возможность совместно творить историю.
Модернизаторская тенденция в изображении древней истории особенно ярко проявилась в работах 20-х гг. В этом отношении небезынтересна монография о Демосфене, написанная Жоржем Клемансо, воображавшим себя французским Демосфеном, спасителем Франции, как новых демократических Афин, от посягательства новой Македонии, т. е. пруссаческой Германии. В своей книге «Соперник Демосфена в бурбонском дворце» Жорж Клемансо напал на «варвара» Филиппа македонского и его сподвижников.47) Эта работа важна не столько изложением фактической истории, сколько подтверждением того, как модернизация приводит к искажению исторической действительности.
В 1930 г. появилась работа Гейера, посвященная истории дофилипповской Македонии. Гейер, как и его многочисленные предшественники, ставит вопрос об этнической принадлежности македонян и решительно высказывается за то, что македоняне были греками.49) Модернизируя античную историю, Гейер совершенно не ставит проблемы возникновения государства в Македонии, а поэтому и македонские завоевания связывает с деятельностью македонских царей, а не с интересами македонского государства.
Начиная с 30-х годов XX в., ученые на Западе стали проявлять особый интерес к Демосфену и Филиппу.50) В это время наблюдаются тенденции преклонения перед македонским царем
Филиппом, его кипучей деятельностью. В этом отношении характерна работа Вилькена об Александре Македонском, в которой Филиппу уделяется большое внимание.
Став на точку зрения идеализации македонского царя, Вилькен приписывает все македонские завоевания Филиппу, этому «великому империалисту», который, осуществляя свою «империалистическую программу» и «бурный империализм», стремился «сделать свой македонский народ господином всего Балканского полуострова». Вилькен расхваливает политику захватов и с точки зрения этой политики дает оценку македонских завоеваний.
